Я вернусь...

– Жадность фраера сгубила, – сказала она с горькой улыбкой и закрыла глаза.

...Словом, все прошло как по маслу, за исключением того, что Зимин чертовски продрог, дожидаясь на улице застрявшего в квартире Витька. Когда тот наконец появился и подошел, сияя сытой ухмылкой, Зимин недовольно проворчал:

– Где тебя носит? Я уже думал, все, кранты, повязали...

– Сам виноват, – продолжая ухмыляться, сказал Витек. – Кто тебя гнал? Грех было не задержаться. Лакомый был кусочек, даже жалко. К ней бы месячишко походить, чтобы надоесть успела, а уж потом... И, главное, сама дала, слова не сказала, не пикнула даже. Надеялась, наверное, что я ее после этого отпущу. Нет, верно говорят: все бабы – дуры.

Зимин испытал острый укол сожаления, вспомнив, как не раз мечтал затащить соблазнительную секретаршу Лузгина в постель. И вот еще одна возможность в жизни упущена безвозвратно, а вот этот подлый скот успел, попользовался, хоть и видел ее впервые в жизни. Впрочем, скот – он и есть скот и все делает по-скотски, даже это. Семену Зимину такого даром не надо, и даже с доплатой. Да еще в такой компании...

– Следов не оставил? – спросил он зачем-то и тут же подумал: чего спрашивать-то? Оставил, не оставил... А если даже и оставил, так что ж теперь – возвращаться?

– Все чисто, – уверенно ответил Витек. – В хате полный порядок, сама лежит на кровати, одетая, с закрытыми глазами и без следов насилия. Помытая, бля буду! Прилегла вздремнуть и не проснулась, понял?

– А губа? – вспомнил Зимин.

– А чего губа? Мало ли кто и когда ей по фотокарточке подвесил! С любовником поцапалась и получила... А любовник кто? Лузгин! С него и спрос в случае чего, понял?

Зимин рассеянно кивнул. Он уже начал успокаиваться. Секретарша Лузгина, неповторимая и блистательная Зинаида Александровна Штерн, невозвратимо ушла в прошлое, стала его частью – мертвой, сухой, забальзамированной, бестелесной. Что толку о ней думать? Нет ее больше, и ладно. Туда ей и дорога. Нечего было под дверями подслушивать, а уж пытаться отхватить кусок от хозяйского пирога и вовсе не стоило. А у него, Семена Зимина, были проблемы поважнее какой-то мертвой секретутки. Например, Филатов. Где его, черт возьми, искать? Номер его телефона мог быть в конторе Лузгина. Мог быть, а мог и не быть. К тому же контора наверняка заперта и сдана под охрану. Начни ковыряться в двери – сработает сигнализация, и через минуту он будет лежать мордой в землю с наручниками на запястьях и с холодным стволом у затылка. Тут нужен специалист, а где его взять?

Можно было поискать адрес Филатова в телефонном справочнике. Филатовых там наверняка навалом, а вот сколько там Юриев, да еще и Алексеевичей? Впрочем, в справочниках ведь печатают только инициалы – место экономят, сволочи, – так что в одну кучу окажутся сваленными и Юлианы, и Юрии, и Алексеевичи, и Александровичи, и даже Арчибальдовичи какие-нибудь. Или Арнольдовичи. Юстиниан Арчибальдович Филатов – звучит? Звучит... Что же, их теперь по одному обходить? На это недели не хватит, а времени, между прочим, кот наплакал. Да и не знает никто, сколько его, этого времени, осталось в распоряжении Семена Зимина. Самое большее – до завтра, до пятницы, до посещения Клуба. Это в том случае, если Филатов – романтически настроенный придурок и намерен довести дело до конца собственноручно и публично. Так сказать, сеанс черной магии с последующим разоблачением... А если он умнее, чем кажется? Что тогда? Сколько времени тогда осталось – три часа, час, минута?

И тут Зимина осенило. Мирон! Филатов и Мирон были знакомы. Насколько знакомы – большой вопрос, но все-таки это был шанс.

Он торопливо распрощался с Витьком, не забыв оплатить его услуги, сел в машину и принялся звонить по телефону. Сначала он позвонил в справочную, а затем, узнав номер, в "Московский полдень". Поднявшая трубку женщина, не выразив никакого удивления, четко и исчерпывающе проинформировала его о том, когда и где состоятся похороны главного редактора газеты "Московский полдень" Игоря Миронова. От полученной информации у Зимина перехватило дыхание и глаза полезли на лоб: Мирона должны были хоронить на том же кладбище, что и Адреналина, да притом еще и в то же самое время. При таких условиях нужно было быть слепым, глухим и лишенным головного мозга, чтобы не поверить в существование высших сил. Совпадение, и какое! Нарочно подстроить такое совпадение не мог никто, кроме самой судьбы, и сомневаться в том, что Филатов явится на похороны, означало бы неуважение к ней, к судьбе.

В уверенности Зимина не было ничего от привычного ему рационального мышления, и он подумал, что незаметно для себя становится похожим на Адреналина: тот, помнится, обожал похваляться своим фатализмом. Как тут не поверить в переселение душ! Или, как минимум, в заразность некоторых прилипчивых идеек... Но это ничего не меняло. Зимин не сомневался: Филатов будет на похоронах Мирона, обязательно будет. И там, на кладбище, прямо возле открытой могилы, с ним случится внезапная остановка сердца – надо полагать, с горя.

Туда ему и дорога.

Глава 16

День выдался ясный, солнечный, но при этом ветреный и морозный, и стоять с непокрытой головой на режущем ледяном ветру было неуютно. Отчасти по этой причине, а отчасти потому, что народу было мало – пришли только сотрудники редакции, да и то не все, – церемония проходила сжато, почти без речей, в предельно ускоренном темпе, чуть ли не галопом.

Юрий огляделся. Да, народу – кот наплакал. Да и чему тут удивляться? В последние месяцы Мирон, кажется, сделал все возможное, чтобы от него отвернулись даже самые покладистые из его знакомых. Он и умер-то как-то не совсем прилично – на улице, с разбитой, опухшей физиономией, с банкой пива в руке и с сигаретой в зубах... С похмелья. Врач "скорой помощи", который констатировал смерть, так и сказал: "С похмелья умер. Сердце не выдержало нагрузки, остановилось". И добавил что-то такое про нынешнюю молодежь, которая ни в чем не знает меры.

Юрий узнал о смерти Мирона от Светлова. Очень просто: документы у Мирона были при себе, из морга позвонили в редакцию, а из редакции Светлов первым делом позвонил Юрию. И как, спрашивается, он ухитрился связать это печальное событие с неожиданным появлением Юрия в редакции? Да вот ухитрился как-то. Одно слово – журналист! Хороший журналист, с развитой интуицией.

Мирон умер во вторник, а сегодня была пятница. Юрий не терял времени даром. Узнав о смерти Мирона, он сразу пожалел, что дал так просто уйти Лузгину: тот мог вспомнить еще что-нибудь полезное, да и в суде такой свидетель не помешал бы. Впрочем, Юрию уже начинало казаться, что никакого суда не будет. Зачем?

Потом он снова связался со Светловым, и тот, не задавая лишних вопросов, накопал для Юрия целую гору информации о Зимине – все, что можно было раздобыть по официальным и неофициальным каналам. Гора эта состояла в основном из неопределенного мусора, но кое-что полезное разузнать удалось: Зимин был деловым партнером Алексея Рамазанова по прозвищу Адреналин. Он также считался ближайшим другом Адреналина.

Затем Юрий пошел по следу, который распутывал Мирон. След этот привел его в военный госпиталь, где работал хирург, знакомый Юрию еще по первой чеченской кампании. Вопрос, ради которого Юрий явился в госпиталь, звучал примерно так: допускает ли современная наука существование препаратов, способных даже в минимальных дозах вызвать паралич сердечной мышцы и с трудом обнаруживаемых при вскрытии? Ответ был очень пространным и сводился к тому, что современная наука допускает очень многое, и существование подобных препаратов в том числе. Юрию были перечислены названия и даже химические формулы некоторых таких препаратов, после чего было заявлено, что по этому поводу ему лучше проконсультироваться с токсикологом. Токсиколог, с которым свели Юрия, ничего нового к ответу хирурга не добавил, за исключением разве что трех или четырех формул, каковые Юрий забыл сразу же после того, как они были произнесены.