Я вернусь...

Тут подбежали остальные – рослые, крупные, пыхтящие после пробежки, взбудораженные, – остановились возле тела, и один из них, присев и светя зажигалкой, склонился над убитым.

– Он? – спросил кто-то.

– А хрен его разберет! – раздраженно откликнулся тот, что проводил опознание. – Колян ему все рыло из автомата разворотил. Не голова, а салат оливье. Его теперь мать родная не узнает.

И тогда еще один из загонщиков, наклонившись и оттолкнув первого, запустил руку в перчатке под окровавленную рубашку Адреналина, пошарил там и резко дернул. Витой кожаный шнурок лопнул с негромким треском, и боец, выпрямившись, показал своим коллегам запачканный кровью билет лотереи "Спринт".

– Точно, он, – сказал кто-то. – Это у него, типа, талисман такой был. С-сука! Вроде глянуть не на что, а кусачий гад.

– Мал клоп, да вонюч, – сказал кто-то. – Глянь-ка, что в билете. А вдруг тачка? Посветите ему, братва!

При зыбком неверном свете трех зажигалок билет был надорван. Обертка полетела в сторону, билет развернули, прочли надпись и, хмыкнув презрительно, уронили в снег.

"БЕЗ ВЫИГРЫША", – было написано в билете.

Когда убитые Адреналином бойцы были подобраны, с подорванного "черкана" сняты номерные знаки и со знанием дела срублены зубилом заводские номера, когда сам "черкан" вовсю полыхал, озаряя тревожными красными бликами половину деревни, а уцелевшая белая "тойота" с простреленной дверцей, кряхтя перегруженными амортизаторами, укатила прочь и скрылась вдали, – словом, когда все стихло, в немногочисленных жилых домах начали одно за другим загораться пугливые окошки.

Глава 15

В среду Семен Михайлович Зимин был сильно занят – он пил горькую. То есть пил он, конечно, не весь день, а только где-то с двух часов пополудни, а до этого времени у него были другие дела.

В начале одиннадцатого утра ему позвонили, и официальный голос осведомился, на самом ли деле он – Семен Михайлович Зимин, деловой партнер и хороший знакомый господина Рамазанова. Зимин этого звонка ждал, хотя и не так быстро. Такая оперативность органов следствия его неприятно удивила, но он взял себя в руки и спокойно ответил, что да, Семен Михайлович Зимин – это точно он, а не кто-нибудь другой. А что такое?

Ему коротко и ясно ответили, что такое и почему, и в заключение спросили, сможет ли он опознать тело. Зимин ответил, что да, конечно, сможет, и незамедлительно выехал по указанному адресу. Честно говоря, ему не терпелось собственными глазами убедиться в том, что Адреналина больше нет.

И он убедился.

По правде сказать, Зимин вовсе не собирался уходить в праздничный запой по поводу смерти Адреналина. У него была масса дел – не криминальных, а обычных, каких у каждого нормального бизнесмена каждый день бывают сотни, – и он намеревался сразу же после процедуры опознания и неизбежной беседы со следователем спокойно этими делами заняться, но...

Он-то рассчитывал увидеть Адреналина – пускай мертвого, в крови, с простреленной, может быть, головой, окоченевшего, синего, но Адреналина все-таки, а не то, что показали ему в морге! Это была какая-то растерзанная баранья туша с неопределенным тошнотворным комком на месте головы, и опознать это, с позволения сказать, тело ему удалось только по некоторым особым приметам. В общем, зрелище было кошмарное, и Зимина оно впечатлило до такой степени, что, возвращаясь из морга к себе в офис, он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание прямо за рулем, плюнул и поехал домой – напиваться.

Отпустило его далеко не сразу, но отпустило все-таки, и в голову перестала лезть всякая мистическая чушь вроде того, что Адреналин теперь будет приходить к нему по ночам – такой, каким он видел его в морге: без лица, почти без головы, с изуродованным, изгрызенным пулями телом. Зимин пришел к выводу, что лекарство помогает, и приналег на него, чтобы кошмарное видение ушло совсем и больше не возвращалось. Он хорошо понимал, что делает, но остановиться уже не мог и часам к пяти пополудни окончательно погрузился в туман. В тумане этом он снова пил и делал что-то еще – что-то, от чего жена его визжала, и стонала, и совершенно неприлично ухала, прямо как филин в ночном лесу, и убрела потом от него с удивленными глазами, с трудом переставляя ноги.

Очнулся он в четвертом часу утра, на полу кабинета, с задранными на диван ногами и почему-то замотанный в медвежью шкуру, как витязь на привале. Голова у витязя была пустая и гудела, как трансформаторная будка, но в целом состояние было вполне удовлетворительное, из чего сам собой напрашивался не слишком оригинальный вывод, что виски "Джонни Уокер" – продукт действительно качественный.

Сразу же вслед за этим выводом в гудящей пустоте его сознания возникло одно-единственное слово – Филатов. Почему именно Филатов, а не Адреналин, Зимин не знал, но тут же сел, будто подброшенный пружиной, смутно ощущая, что пропил, проспал, проворонил что-то важное.

Да, "Джонни Уокер" помог, и образ Адреналина с развороченной головой хоть и не исчез совсем из сознания Зимина, но сжался, утратил объем и свой пугающий реализм, выцвел и сделался плоским и размытым, как скверная фотокопия известной картины в школьном учебнике. Теперь это была просто картинка: хочешь – возьми ее в рамочку, повесь на стенку и любуйся в часы досуга, а хочешь – подотрись ею и спусти в унитаз. Старина Джонни, джентльмен в красном кафтане, белых лосинах, котелке и высоких сапогах для верховой езды, с тросточкой в руке, широко шагающий по золотому полю известной всему миру этикетки, помог Зимину, но он же его и подвел, заставив забыть о Филатове и выпустить его из поля зрения на непозволительно долгий срок, на целые, пропади они пропадом, сутки.

Зимин высвободился из теплых меховых объятий медвежьей шкуры, перебрался с пола на диван и попытался сообразить, почему его так беспокоит Филатов – персонаж с его точки зрения второстепенный, малозначительный и где-то даже комический. Ну, Филатов... Плечистый лох, которого они с Лузгиным намеревались обчистить. И обчистят непременно, как только Лузгин выйдет из своей дурацкой больницы, куда угодил с дурацким переломом, случившимся в самое неподходящее время.

Вот то-то и оно, что в неподходящее. Как-то уж очень ловко это получилось. Обо всем договорились, все подготовили, спланировали... Оставалось, что называется, только кнопочку нажать, и вдруг – бац! – он, видите ли, в больнице... Странное какое-то совпадение, нехорошее. С душком.

Да и сам Филатов – фигура довольно неопределенная, требующая незамедлительного прояснения. Это в субботу, когда Зимин уламывал адвоката рискнуть карьерой ради огромного куша, Филатов выглядел безмозглым шкафом, динозавром-альтруистом, лопухом с большими деньгами. А теперь? Кто, кстати, привел его в Клуб – уж не Мирон ли? Точно, Мирон! Тогда, в субботу, Зимин не придал этому значения, потому что еще не знал, что Мирон под него копает. А теперь знал, и Филатов начал понемногу представать перед ним в новом свете. Кто он вообще такой, этот Филатов? Откуда взялся? Чем живет? Зачем пришел в Клуб? И эта дикая история с пожертвованием полутора миллионов на клизмы – что это, врожденная глупость или грубая провокация?

Зимин с размаху ударил себя кулаком по лбу. Кретин! Ну конечно, провокация! ТАКИХ дураков, каким выглядел Филатов, на свете просто не бывает, зато провокаторов – сколько угодно. Хоть пруд пруди. И на кого они только не работают! На ментовку, на ОБЭП, на бандитов, конкурентов, газетчиков... Мирон, кстати, был газетчиком, и именно он притащил этого своего Филатова в Клуб. Ой-ей-ей!

Он заставил себя успокоиться – с трудом, но заставил. Ну ладно. Допустим, это была провокация. Допустим даже, что она удалась и что господин адвокат сейчас ни в какой не в больнице, а, скажем, в следственном изоляторе. Ну и что? Он-то, Зимин, здесь при чем? Ну, сдаст его Лузгин, и что? Не было этого, гражданин следователь! Это он на меня, простите, клепает. Да и с чего бы вдруг Лузгину оказаться в СИЗО? Что, убил он кого-нибудь? Украл? Счета перепутал – так это по ошибке... Нет, провокация, наверное, все же отпадает. Странная какая-то провокация. Глупая и бесцельная. Если подумать, то в СИЗО их надо было бы сажать вдвоем – господина адвоката, и его, Семена Зимина, за компанию. Счетов-то было два, и денежки Лузгин должен был поделить пополам. Если бы он это сделал и если бы его на этом замели, сидеть бы им сейчас в соседних камерах...