Я вернусь...

– Черт, – ни к кому не обращаясь, уронил в пространство Зимин. – И этот туда же! Вы что, сговорились сегодня?

– Ни с кем я не сговаривался, – возразил долговязый. – А что именно сегодня, так это ты сам виноват. Я тебя, между прочим, уже почти сутки разыскиваю. Опять, небось, зелье свое готовил? Звоню, звоню – никакого эффекта!

– Так, – упавшим голосом сказал Зимин. – И ты, значит, тоже? Ну, я же говорю: сговорились! И что у тебя за новости? Поганые, надо полагать?

Долговязый вынул сигареты и закурил, даже не подумав спросить у Зимина разрешения. Растаявший снег капельками поблескивал на его длинных и волнистых каштановых волосах, собранных на затылке в перехваченный кожаным шнурком хвост. Талая вода блестела и на его длинном, немного смахивающем на лошадиную морду лице, и долговязый, раскурив сигарету, вытер лицо ладонью.

– Поганые? – переспросил он, выдержав драматическую паузу. – Это кому как. Кому поганые, а кому – чистый, не облагаемый налогом доход. Мне, например. Большой доход, понял?

– Пойму, когда перестанешь кривляться и начнешь говорить по-человечески, – сдерживаясь, пообещал Зимин.

– Как скажешь. В общем, кое-кто раскопал твои кассеты и намерен устроить большую бучу. И еще этот кое-кто подозревает, что Сидяков, например, перекинулся не сам по себе, а с чьей-то помощью.

– Кое-кто? – с ударением спросил Зимин.

– Ты мне деньги должен, – напомнил долговязый.

Зимин сдержал желание выругаться, полез за пазуху и передал долговязому конверт. Тот без тени смущения полез в конверт, пересчитал деньги и снова уставился на Зимина ничего не выражающим взглядом.

Намек был ясен. Зимин все-таки не удержался, выругался, опять полез за пазуху и резко, как пистолет, выдернул из кармана бумажник. Трясущейся рукой он выгреб из бумажника все, что там было, ссыпал в горсть мелочь и сунул мятый, рассыпающийся ком бумажек и монет в руки долговязому.

– На, подавись! Видишь, нету больше. Карманы выворачивать?

– Надо будет, так и вывернешь, – спокойно произнес долговязый, распихивая деньги по карманам. Рассыпавшуюся по сиденью мелочь он собирать не стал. – Миронов под тебя копает. Помнишь его? Плотный такой, коренастый, бывший боксер.

– Миронов? А, Мирон! Газетчик, да? Что ж, ничего удивительного. Сказывается привычка рыться на помойках, вынюхивать... Ну что ж тут поделаешь. В конце концов, Адреналин прав: каждый сам выбирает, когда ему уйти в тень.

Он перегнулся через спинку, взял с заднего сиденья свой портфель и, порывшись в нем, осторожно подал долговязому крошечный бумажный сверток. Долговязый не менее осторожно принял у него сверток и спрятал его в нагрудный карман куртки. Карман он застегнул на "молнию" и для верности аккуратно пригладил сверху ладонью.

– Зверская штука, – сказал он. – Интересно, что будет, если ее в супчик плеснуть?

– Не стоит, – сказал Зимин. – Хватит того, что ты туда плюешь. По-моему, твоя слюна ядовитее. Ты кусать своих клиентов не пробовал?

Долговязый Витек не обиделся.

– Надо будет попробовать, – сказал он. – Ну, ладно. А деньги когда?

– Будут тебе деньги, – устало пообещал Зимин. – Будут, не волнуйся. Ты, главное, дело сделай.

– В пятницу? – уточнил Витек.

– Ты что, ошалел? К Клубу его нельзя подпускать на пушечный выстрел! Смерти моей хочешь?

– Не-а, – честно ответил Витек, – не хочу. – Если ты помрешь, кто мне тогда башлять будет? Так, значит, до пятницы?

– И чем скорее, тем лучше, – кривя рот, сказал Зимин. – Пока он еще что-нибудь не придумал.

– Не придумает, – пообещал Витек и вышел из машины.

Проводив его взглядом, Зимин собрал рассыпанные по сиденью монеты, проверил, не закатилось ли что-нибудь под сиденье, ссыпал монеты обратно в бумажник, бумажник спрятал в карман и только после этого запустил двигатель.

Глава 12

Душещипательная история, которую адвокат Андрей Никифорович Лузгин рассказал Зимину по телефону – поскользнулся, упал, очнулся – гипс, – на самом деле, как верно заподозрил Зимин, была далека от действительности. История эта была гораздо сложнее и имела намного большую протяженность во времени, чем та дурацкая случайность, на которую сослался в телефонном разговоре господин адвокат. Нет, правда, где это видано, чтобы такие прекрасно упакованные, уверенные в себе, великолепно одетые, прилизанные, лощеные джентльмены вдруг ни с того ни с сего падали посреди людной улицы, напротив собственной конторы, поскользнувшись на каком-то там гололеде, ломали себе голени аж в двух местах и пробивали лбом дверцу собственного серебристого "мерседеса"?! Нет, оно, конечно, все под Богом ходим, да только лощеные джентльмены потому и выглядят такими благополучными, что ходят с оглядкой и, что самое главное, по правильной, нужной дорожке.

Дело тут было вовсе не в гололеде, а, как это часто бывает с такими вот прилизанными джентльменами, в обыкновенной человеческой жадности. Ну да, той самой, которая, по словам самого Андрея Никифоровича, сгубила великое множество фраеров. Андрей Никифорович, человек в высшей степени разумный, осторожный и многоопытный, повел себя в этой истории так же, как повел себя в истории с пресловутыми кассетами Мирон, то есть, грубо говоря, как дурак.

Прежде всего, Андрею Никифоровичу, не следовало в эту историю впутываться. Не надо было ему слушать Зимина вообще. Ну и что, что семьсот пятьдесят тысяч? Деньги эти были чужие, и нечего было разевать на них рот. Сделал бы то, о чем его просили, получил бы свой гонорар и горя не знал. Впервой ему, что ли, было иметь дело с чужими деньгами? Но вот не утерпел, поддался соблазну... Видно, тот понедельник и впрямь выдался несчастливым.

Да нет, снова не то. Прежде всего, в самую первую очередь, не следовало Андрею Никифоровичу спать со своей секретаршей. Или, если уж стало невтерпеж, если прелести великолепной Зинаиды Александровны так уж застили господину адвокату белый свет, гнать ее надо было из конторы – гнать взашей, как это сделал со своей секретаршей премудрый Адреналин сразу же после того, как попользовался ею. Неформальные отношения между шефом и секретаршей – вещь, в принципе, удобная, но, увы, чревата порой самыми непредвиденными последствиями. Прогнать Зинаиду Александровну взашей после первого свидания в неформальной обстановке Андрей Никифорович не решился – рука не поднялась. Уж очень хороша была Зинаида Александровна – и в постели, и на рабочем месте, и на людях, и в обществе... Такую секретаршу в наше время черта с два найдешь, такую воспитывать надо, растить, холить и лелеять. И натаскивать, как фокстерьера, не жалея времени и сил...

Без Зинаиды Александровны у Андрея Никифоровича застопорилась бы вся работа на весьма неопределенный срок, возможно навсегда. А постель?.. Да такую любовницу днем с огнем не сыщешь! Таких нынче просто не делают, вот что. Разучилась мировая промышленность выпускать таких любовниц. Нынешние, молодые, плоскогрудые и ногастые лахудры только и умеют, что мычать, извиваться да тянуть из мужика деньги, причем последнее они делают наиболее профессионально. Зинаида Александровна в этом плане тоже была представительницей вымирающего вида. Любовью она занималась с полной самоотдачей, неистово и страстно, поразительно умело и неутомимо и настолько изобретательно, что ей бы даже Эдисон позавидовал. А главное, что через пять минут после бурного, неистового секса, если того требовали обстоятельства, она вновь была холодна и деловита, корректна и идеально одета и подмалевана – словом, хоть сейчас на светский раут. Андрей Никифорович еще только начинал приходить в себя и искать на полу брюки, не говоря уж о галстуке, который почему-то всегда оказывался в самых неожиданных местах – на люстре, к примеру, – а в конторе уже царил идеальный порядок, и Зинаида Александровна подавала ему чашечку кофе с рюмочкой коньяка, а заодно и список назначенных на остаток дня встреч с клиентами. Ну и кто, скажите на милость, пребывая в здравом уме, решился бы по собственной воле отказаться от услуг Зинаиды Александровны?