Я вернусь...

– А, – без всякой интонации сказал Миша. – Ты поосторожнее! На дорогах сейчас скользко. Принес?

– Как и было обещано, – сказал Зимин, для наглядности приподняв портфель.

Они прошли за перегородку и оказались в тесном помещении, заставленном аппаратурой и стеллажами с кассетами. Окон здесь не было, над рабочим пультом горела яркая настольная лампа с низко опущенным рефлектором, в воздухе слоями плавал густой табачный дым. На краю пульта стояла ополовиненная бутылка пива, включенный монитор слепо мерцал пустым экраном.

– Давай посмотрим, – сказал Миша, садясь в кресло за пультом.

Зимин открыл портфель и подал ему кассету. Миша загнал ее в приемный отсек видеомагнитофона, и монитор ожил. На экране появился Адреналин и с ходу залепил плюху подполковнику. Разумеется, ни Адреналиновой болтовни, ни эпизодов, в которых участвовал Зимин, на кассете не было – Семен Михайлович всегда тщательно редактировал записи, убирая все лишнее.

Миша быстро и умело прокрутил запись до самого конца, ненадолго задерживая изображение лишь в конце каждой схватки, чтобы увидеть результат. Досмотрев до конца, он включил обратную перемотку и, причмокнув губами, объявил:

– Класс! Впрочем, как всегда. Знаешь, эти записи – настоящее золотое дно. Одно плохо: тотализатор приносит меньший доход, чем мог бы приносить, если бы... Ну, если бы мы могли как-то влиять на исход того или иного поединка... Понимаешь?

Зимин криво улыбнулся, чиркая зажигалкой.

– Размечтался. Я думаю об этом целых три месяца, но это дохлый номер. Ничего не выйдет, забудь.

– Точно не выйдет?

Отвернувшись от монитора, Миша бросил на Зимина острый взгляд из-под нависающих бровей.

– Точнее не бывает, – сказал Зимин, глубоко и нервно затягиваясь сигаретой. – Уж поверь мне на слово. Даже не стоит пытаться.

– Верю, – снова отворачиваясь к пульту, сказал Миша. – Тебе, конечно, виднее.

– Увы, – сказал Зимин.

Зимин работал с Мишей уже четвертый месяц – с тех самых пор, как протрезвел и понял, что слепое следование за Адреналином приведет его к нищете и преждевременной смерти, как финансовой, так и самой настоящей, физической. Да, он был Адреналину лучшим и единственным другом; да, он был, если можно так выразиться, самым первым его учеником и последователем. Но быть первым не всегда означает быть лучшим или хотя бы верным; в конце концов, у каждого своя голова на плечах, и каждый волен сам выбирать себе дорогу. Адреналин стоял на пути целенаправленного саморазрушения; Зимин выбрал другой путь, и совесть его не мучила, потому что тот же Адреналин утверждал: никакой совести нет, а есть только стадный инстинкт, повелевающий барану быть как все и создающий у барана ощущение дискомфорта, если он, баран, вдруг отбивается от стада. Так ведь то баран! На то он и баран, в конце-то концов...

Словом, сначала были просто кассеты с записями, сделанными скрытой камерой, а уже после второй или третьей кассеты возник тотализатор. Круг игроков был сравнительно узким, уже даже, чем круг покупателей кассет со сделанными Зиминым записями, но тотализатор все равно приносил стабильный доход. Миша, как человек технически грамотный и предприимчивый, предлагал создать свой платный сайт в Интернете, распространять записи по сети и по сети же принимать ставки, но Зимин его одернул и строго предупредил, что, если Миша попытается осуществить свой гениальный замысел без его ведома, он, Зимин, собственноручно повыдергивает ему ноги. Конечно, работа во всемирной сети сулила прибыли, несравнимые с теми, что они имели сейчас, но она же сулила и большие неприятности. Мало ли кто зайдет на Мишин сайт! Адреналин, например, или еще кто-нибудь из членов Клуба... И тогда беды не миновать, а о доходах и вовсе придется забыть навсегда.

Тем же грозила и малейшая попытка как-то повлиять на исход поединков. Не мог же Зимин, в самом деле, подойти к одному из бойцов и сказать: так, мол, и так, честный бой – это, конечно, превосходно, но как бы это нам с вами договориться, чтобы вы сегодня на шестой минуте схватки легли под Иван Иваныча? А я вам за это денег дам, хотите? И потом, участники заочного тотализатора чаще всего ставили на бешеного Адреналина, а уж с ним-то договориться было невозможно...

После Мишиной студии Зимин сделал телефонный звонок и заехал еще в одно место. Здесь его уже ждали, и, едва он затормозил у обочины, с тротуара шагнула и, перегнувшись пополам, втиснулась в машину долговязая фигура в поношенной, подбитой овчиной короткой кожаной куртке. Зимин тронул машину с места и повел ее куда глаза глядят, просто чтобы не стоять на месте.

– Работа не выполнена, – сказал Зимин вместо приветствия.

– А я виноват? – окрысился пассажир. – Вы же сами...

– Ты не понял, – перебил его Зимин. – Это не упрек, а констатация факта. С тем ментом ты поступил правильно. Он нам мешал. Если бы ты сделал дело при нем, он бы непременно заинтересовался, начал бы вынюхивать... В общем, все случилось, как случилось, и твоей вины тут нет. Но работа-то так и осталась невыполненной! Это надо бы исправить.

– Не вопрос, – сразу успокоившись, заявил пассажир. – Будут бабки – будет и работа.

– Какие еще бабки? – удивился Зимин. – Я же тебе заплатил!

– А мент, значит, бесплатно? На общественных началах?

– Хорошо, – поколебавшись, согласился Зи мин. – За мента накину пятьдесят процентов.

– Сто, – сказал пассажир. – По совести сказать, за него надо было попросить вдвое больше. За риск, типа.

– Побойся Бога, – сказал Зимин.

– Кого? В общем, я свое слово сказал. Останови, командир, я выйду. Останови, говорю, машину! Сам за пятьдесят процентов работай, понял?

– Не ори, – сказал Зимин, кривя рот. – Получишь ты свои бабки, получишь. Но – после дела.

– Половину вперед, – возразил пассажир.

– Сволочь, – сказал Зимин, остановил машину и полез в карман.

– Не без того, – весело согласился его собеседник, наблюдая за тем, как он вынимает из кармана тугой бумажный цилиндрик и освобождает его от аптекарской резинки. – Все мы немножко лошади, как сказал поэт Владимир Маяковский.

Зимин хмуро покосился на знатока поэзии, развернул тугой рулон, отсчитал несколько купюр и протянул их пассажиру. Купюры так и норовили сами собой свернуться в трубочку, и, прежде чем переправить деньги во внутренний карман куртки, пассажир тщательно разгладил их на колене, потом сложил пополам и для верности провел ногтями по сгибу. Зимин опять скривился: он терпеть не мог, когда деньги сгибали пополам, мяли, комкали, сворачивали в трубку и вообще обращались с ними как с туалетной бумагой.

– Будь здоров, командир, – весело попрощался пассажир. – Встретимся как обычно?

– Да, – сказал Зимин, и пассажир ушел, напоследок сильно хлопнув дверцей.

Зимин запустил двигатель и поехал домой, постепенно успокаиваясь и приходя к выводу, что для делового, целеустремленного человека даже первое января не может служить непреодолимой преградой на пути к намеченной цели.