Я вернусь...

Юрий поймал за плечо рослого молодого человека, который как раз возвращался в круг, держа за горлышко, как гранату, пустую бутылку из-под шампанского, развернул его лицом к себе и аккуратно, чтобы, не дай бог, чего-нибудь не сломать, ударил в челюсть. Молодой человек широко взмахнул руками и спиной вперед полетел на Мирона; бутылка, описав в воздухе широкую дугу, с глухим стуком приземлилась на эстраду. Мирон ловко уклонился от падающего тела и врезал очередному противнику по корпусу, боком свалив его в визжащую толпу. Юрий удивился: он, хоть убей, не помнил, когда, как и, главное, зачем покинул свой столик, пересек почти весь зал и очутился в центре событий.

Компания, пытавшаяся одолеть стойкого Мирона, теперь частично переключила свое внимание на нового противника. На Юрия насели сразу трое, из которых двое дрались как положено, голыми руками, а третий – вот потеха! – зачем-то вооружился тупым столовым ножиком с закругленным концом. Первым делом Юрий целенаправленно уложил этого фехтовальщика, пока он ненароком кого-нибудь не поранил, а потом вплотную занялся оставшимися двумя. Мирона он мог видеть только краешком глаза, но, судя по доносившимся до Юрия звукам, главный редактор "Московского полудня" был до смерти рад подвернувшемуся случаю размять мышцы.

Два боксера, пусть даже и бывших, против компании пьяных ресторанных отморозков – это было просто смешно, но драка почему-то никак не кончалась. Только когда перед ним мелькнуло знакомое лицо вышибалы, Юрий сообразил, что они с Мироном уже в течение нескольких минут мордуют ресторанную обслугу и добровольцев из публики, пытавшихся прекратить безобразие. Это уже был перебор, но вышибале Юрий все-таки вмазал – просто не удержался. Вышибала очень красиво улетел к чертям и врезался в толпу. Юрий заметил, что толпа была одета в серые мундиры со светлыми пуговицами, и благоразумно задрал руки кверху, показывая, что сдается. Правда, со стороны это больше походило на торжествующий жест боксера, одержавшего блестящую победу на ринге. Юрию все-таки надавали по почкам. Он терпел, наблюдая, как рядом вяжут веселого Мирона.

Потом их вместе с разбитым наголову противником построили гуськом и погнали вон из ресторана, к машине. Двоих участников драки омоновцам пришлось волочить под руки – сами они не могли идти. Покидая ресторан, Юрий прятал глаза – ему было стыдно.

– Ба! – радостно заорал оказавшийся рядом с Юрием Мирон. – То-то я смотрю, что карточка вроде знакомая! Здорово, Юрий свет Алексеевич!

– Здравствуй, жопа, Новый год, – мрачно ответил Юрий, не к месту припомнив Серегу Веригина, который, наверное, уже потирал руки над праздничным столом.

Через десять минут они были в отделении милиции, а еще через пять из стоявшего на облупленном железном сейфе репродуктора донесся знакомый бой курантов, возвестивший наступление Нового года.

После влажной духоты котельной морозный воздух снаружи показался им особенно сухим и свежим. Налетевший порыв ветра швырнул в разгоряченные лица горсть снежных хлопьев, прошуршал по щербатой кирпичной стене и громыхнул отставшим листом кровельной жести. На утоптанной тропинке темнели подмерзающие сгустки кровавой слизи – кто-то наплевал, уходя домой. Плевки быстро заметало свежим снегом.

Зимин поплотнее запахнул у горла овчинный воротник куртки и придержал его рукой в теплой кожаной перчатке, чтобы не задувало. Адреналин наклонился, зачерпнул пригоршню снега и приложил к лицу. Снег окрасился кровью.

– Отмойся как следует, – ворчливо посоветовал Зимин. – У тебя не рожа, а свекольный салат. С таким портретом через пять минут окажешься в ментовке.

– Плевать, – сказал Адреналин, но все-таки послушался и принялся старательно оттирать снегом физиономию, разрисованную подсыхающей кровью.

– Надо бы как-то организовать душевую, – сказал Зимин, с легким нетерпением притопывая ногой. – В котельной это сделать не так уж сложно.

– Зачем? – невнятно спросил Адреналин сквозь прижатые к лицу, покрасневшие от холода ладони с ободранными в кровь костяшками пальцев. Облезлая кроличья шапка криво и ненадежно сидела у него на самом затылке, куртка была расстегнута, открывая голую жилистую шею, на которой бесполезно болтался потасканный шарф; подтаявший, розовый от крови снег комками продавливался у него между пальцами и падал на дорожку. – Зачем, а? – повторил Адреналин, отнимая ладони от облепленного снегом лица.

– Вот как раз за этим, – сердито кривя рот, сказал Зимин. – Зачем душевая? Чтобы мыться! Пот, грязь, кровища... И в таком виде приходится расходиться по домам. Не знаю, как ты, а мне не нравится, когда от меня разит, как от козла.

– Не знаю, как от тебя, – передразнил его Адреналин, набирая в ладони новую порцию снега, – а от меня разит мужиком, и мне это нравится. И вообще...

Он не договорил, сунул лицо в ладони и принялся, шипя от холода и боли, растирать по нему снег. Зимин снова недовольно дернул углом тонкого рта.

– Что – вообще? – спросил он.

– А? – Адреналин вынырнул из сложенных чашей ладоней, потряс головой, поймал свалившуюся с макушки шапку и нахлобучил ее поглубже. Снег, который он бросил себе под ноги, был уже не красным и даже не розовым, а слегка желтоватым. – Чего? А, это... Вообще, Семен, пора бы тебе бросить свои джентльменские замашки. Душевую ему подавай! Он, видите ли, желает брать ванну после каждой драки, чтобы не нести домой чужие кровавые сопли. Что, жене твой вид не нравится? Так пусть катится к чертям или принимает мужа таким, каков он есть! Или рубашки стирать надоело? Так не стирай, черт с ними! Подумаешь, немного крови на воротнике! Что, от этого дело остановится?

– Я с людьми работаю, – напомнил Зимин. – Очень может быть, что и остановится.

– Ну и хрен с ним, – равнодушно и совершенно искренне сказал Адреналин. – Подумаешь, дело! С людьми он работает... А я с кем – с макаками, что ли?

– Ты в офисе своем когда последний раз был, повелитель макак? – поинтересовался Зимин. – Небось, уже и не помнишь.

– Вчера, – поправляя шарф и задергивая заедающую "молнию" куртки, сказал Адреналин. – Вчера я там был, понял? Целый день как дурак проторчал.

– И как?

– Что – как?

– Как понравился подчиненным вид их босса?

Адреналин скривился, отчего его левый глаз, и так наполовину заплывший багровым, сочащимся кровоподтеком, закрылся совсем.

– Уроды, – сказал Адреналин. – Гермафродиты дрессированные. Шарахаются как от прокаженного. И хоть бы кто-нибудь сказал: "Ну и рожа у тебя, Шарапов!" Как будто в жизни своей синяка под глазом не видали!

– Синяк под глазом, – сказал Зимин. – Несвежая рубашка. Мятая. Кровь на воротнике. Ободранные кулаки. И, конечно же, без галстука. И рожа небритая. Картинка!

– Ну и что? – сказал Адреналин.

– Действительно, ну и что?

Скрипя подошвами по свежему снегу, они двинулись в сторону соседней улицы, где были припаркованы их машины. Парковаться вблизи котельной Адреналин не позволял никому и никогда не делал этого сам. Клубмены в большинстве своем были люди обеспеченные, с весьма неплохим достатком, и табуны дорогих авто, регулярно собирающиеся возле старой котельной, естественно, не могли не привлечь пристального внимания аборигенов и милиции.

Немного помолчав, Зимин сменил тему.

– Погано получилось с этим подполковником, – сказал он.

– Погано, – согласился Адреналин. – Хотя, с другой стороны, что тут поганого? Все там будем. По-твоему, лучше дожить до ста лет, гадить под себя и ждать, когда твои многочисленные отпрыски потеряют наконец терпение и тихо удавят тебя подушкой? Ну уж нет! Этот парень знал, на что шел, и помер красиво.

– Опять ты за свое! – с внезапным раздражением выпалил Зимин. – Хоть мне-то не втирай!

– Не понял, – строго сказал Адреналин. Он остановился и удивленно уставился на Зимина. – Что значит – не втирай? Я, по-твоему, втираю? Тогда ответь, за каким хреном ты сюда приходишь каждую пятницу? Просто нервишки пощекотать или еще зачем-нибудь?