Высокое напряжение

– Ну, – проглотив огромный кусок, перебил его Филатов, – это как раз никакие не перемены. Знаю я эту породу, они никогда не меняются.

– Да. – сказал Бекешин, – неизменная изменчивость… Но я же об этом и говорю! Есть такие, а есть и другие, вроде тебя, которые меняются очень медленно и неохотно. Таким, как ты, проще пройти сквозь стену, чем искать в ней лазейку.

– Не правда, – сказал Филатов, вертя перед лицом свой бутерброд и прицеливаясь, с какой стороны ловчее в него вцепиться. – Когда в стене есть дверь, я всегда прохожу именно в нее, как все нормальные люди.

– Это когда она есть, – возразил ему Бекешин. – А когда нет? Нормальный человек поворачивается кругом и отправляется искать обход. А что делаешь ты? Ты прыгаешь, стреляешь, горишь, взрываешься и угоняешь грузовики…

– Гм, – сказал Юрий и осторожно положил обкусанный сэндвич на край подноса. – К чему это ты ведешь? Что-то я тебя не пойму, Гошка. Растолкуй, сделай милость. Просвети дурака, а то я что-то совсем заблудился. Почему в твоей фирме все с пеной у рта утверждают, что не знают никакого Бекешина и никакой меди?

– Пф-ф-ф, – сказал Бекешин. – Насчет фирмы – это, брат, сложный вопрос. Конкуренция – это такая штука… Помнишь, как в школьных учебниках: волчьи законы капиталистического мира, жестокая конкурентная борьба…

– На тебя что – охотятся? – снова перебил его Филатов.

– Да как тебе сказать… Только ты в это дело не лезь, умоляю! Ты и так уже наворотил столько, что я даже и не знаю, как теперь быть…

– То есть?

– Так тебе все и объясни… Вот, например, эта медь, которую ты привез. С чего ты взял, что она наша?

– Как это – с чего? Со склада взяли десять тонн провода. Провод б/у, бухты смотаны вручную.., я сам их мотал, если хочешь знать. В машине ровно десять тонн по документам, и бухты такие же…

– И все? – спросил Бекешин. Он внимательно посмотрел на собеседника и решил, что настало самое время нанести удар. Разговор очень плавно подвел его к этому моменту, и другой возможности могло просто-напросто не быть. Нужно было решаться, и решаться быстро. Перед Георгием Бекешиным лежал его личный Рубикон, форсировав который он навсегда отрезал бы себе все пути к отступлению. “Хватит, – сказал он себе. – Хватит тянуть кота за хвост. Все давно решено и подписано, и пути назад нет”. Он длинно вздохнул, сделал постное лицо и продолжал:

– Тогда давай подытожим. Совпадает общий вес, совпадает наименование товара, и еще совпадает способ укладки… Я правильно тебя понял? Это и есть те основания, на которых ты угнал машину с грузом, при этом укокошив двух водителей и троих охранников?

– Погоди, – медленно проговорил Филатов. – Ты что же, хочешь сказать, что я?..

– Совершил разбойное нападение, – закончил за него Бекешин. – Вот так это выглядит с точки зрения закона, старик, и так это называется в уголовном кодексе. Мне жаль тебя огорчать, Фил, потому что ты старался, рисковал шкурой и вообще действовал из самых благородных побуждений, но… Ты ошибся, понимаешь? Это не наша медь. Я навел справки, ее уже ищут по всей России. Люди сбились с ног и поставили на уши ментовку, а ты приволок этот грузовик прямо ко мне под окна.

– Этого не может быть, – сказал Филатов, но сказал совсем неуверенно, почти прошептал. Лицо у него стало совсем белое, так что шрам над бровью сделался почти неразличимым, зато обожженное пятно на щеке теперь багровело, как запрещающий сигнал светофора. Все-таки он был ужасным теленком, и Бекешин только диву давался, как этот инфантильный тип до сих пор остался в живых, и это при его способности влипать в неприятные истории!

– Это есть, Фил, – сочувственно сказал Бекешин. – Это объективная реальность, и нам с тобой нужно срочно решить, что делать с этой реальностью. О грузовике можешь не беспокоиться, его отогнали в надежное место. Нужно принять принципиальное решение, как теперь быть.

– С чем? – спросил Филатов.

– Со всей этой историей. С тобой, наконец. Юрий помолчал, осторожно дотронулся до ожога на лице (Бекешин заметил, что рука у него тоже обожжена) и, забыв о своем бутерброде, снова полез в пачку за сигаретой.

– Послушай, – сказал он после паузы, – а ты уверен?..

– Абсолютно, – немедленно откликнулся Бекешин, постаравшись придать своему голосу как можно больше убедительности. – На все сто. Даже на сто пятьдесят. Я уже кое-что предпринял, чтобы на какое-то время скрыть всю эту историю, хотя это оказалось довольно сложно.

"Верит, – подумал он, разглядывая Филатова. – Верит каждому моему слову. Господи, какой идиот! Или это не он идиот? Может быть, это я – сволочь? Впрочем, это дела не меняет. Не я, так кто-нибудь другой. Такая силища, лишенная даже проблесков практической смекалки, просто обречена либо погибнуть, либо быть прирученной кем-то, у кого эта самая смекалка имеется”.

– Значит, я твой должник, – сказал Филатов с какой-то странной, несвойственной ему интонацией.

Эта интонация заставила Бекешина насторожиться. Будь на месте старины Фила кто-то другой, в его последней реплике не было бы ничего необычного. Это была именно та реплика, которая должна была прозвучать именно в этом месте именно этого разговора, если бы он происходил между двумя нормальными, деловыми людьми. Но в устах лейтенанта Фила она звучала чуть ли не угрожающе, и Бекешин бросил на собеседника острый взгляд поверх стакана, который держал в левой руке. Правая его рука в это время находилась в кармане куртки, безотчетно тиская рукоятку револьвера.

– Н-ну, как тебе сказать, – протянул он. – В общем, да. Впрочем, если тебя это не устраивает, ты можешь обратиться в ближайшее отделение милиции. Поверь, тебя там примут с распростертыми объятиями.

– Вон как, – сказал Филатов, гася в пепельнице сигарету и снова принимаясь за еду. Бекешину показалось, что он как-то очень быстро освоился с ситуацией. Во всяком случае, нехорошая бледность уже пропала с его твердого, истинно мужского лица, и теперь у старины Фила был такой вид, словно он с самого начала ожидал чего-нибудь в этом роде.

– Это все, что ты можешь сказать? – спросил Бекешин, не выдержав паузы, во время которой Юрий спокойно уничтожал дорогостоящие импортные продукты, словно намереваясь наесться впрок.

Филатов начал жевать немного быстрее, потом с заметным усилием сглотнул, кашлянул в кулак и посмотрел на Бекешина в упор.

– Собственно, сказать мне нечего, – ответил он. – А вот у тебя, похоже, есть какие-то предложения. Ну как, хотя бы на этот раз я не ошибся?

– Нет, – сказал Бекешин, незаметно выпуская револьвер и вынимая правую руку из кармана. – На этот раз ты абсолютно прав.

Человек в видавших виды синих джинсах, растоптанных белых кроссовках и неброской клетчатой рубашечке с коротким рукавом вышел из вагона последним.

Он вежливо кивнул на прощание проводнице, забросил на плечо ремень тощей спортивной сумки и неторопливо двинулся по перрону в сторону здания вокзала, на ходу прикуривая сигарету. Утреннее солнце вставало у него за спиной, в той стороне, откуда пришел поезд. На остывшем за ночь перроне было еще довольно прохладно – чувствовалось, что лето кончается, понемногу уступая свои позиции золотому сентябрю.

Мимо, торопясь навстречу клиентам, быстро и почти бесшумно прокатил свою неуловимо напоминающую реактивный истребитель тележку носильщик. Тележка была красивая, раскрашенная в яркие, заметные издали цвета, с бесшумным пружинистым ходом. Пропустив ее мимо себя, Палач почему-то припомнил старые тележки – громоздкие, дребезжащие, склепанные из толстых стальных уголков и листов оцинкованной жести. Их строили на века, и казалось, что они будут служить веками, если не тысячелетиями, но вот поди ж ты – постепенно канули в историю и они, точно так же как почтовые автоматы, продававшие конверты и поздравительные открытки, и установленные в парках аттракционы в виде бычьей головы, которую можно было схватить за рога и помериться с ней силой…