Время вспомнить все

– Да, конечно, – кивнула Наталья.

– Тогда идем.

– А зачем я это тащил? – Мещеряков встряхнул пакет, в котором звякнули бутылки.

Забродов принял пакет, вытащил одну бутылку, осмотрел, затем вторую.

– Хороший коньяк. Ты, Андрюша, уже и в спиртном начинаешь разбираться, успехи делаешь. Кстати, ты не забыл, что проспорил мне две бутылки хорошего спиртного. Я беру коньяком. Не таскать же их с собой? Не будем же мы пить в ресторане свой коньяк, разливая его по рюмкам под столом?

– Нет, не будем, – с досадой поморщился Мещеряков, – но учти, – тут же нашелся он, – я к тебе приду в гости, и этот коньяк мы выпьем вместе. И Лева придет. Придешь, Лева?

– Если Илларион позовет, то почему бы не прийти?

– По-моему, про меня забыли, – напомнила Наталья.

– Нет, что ты, что ты! Ты – само собой разумеющееся.

Илларион помог надеть Наталье пальто, причем обслужил ее так изящно и быстро, что никто из мужчин даже не успел прикоснуться к одежде.

– Профессионально, как швейцар, – улыбнулся Мещеряков. – Ты так, Штурмин, не умеешь. Пока ты будешь думать, женщина успеет сама одеться.

– Главное участвовать, – пошутила Наталья, – не в процессе одевания, а в процессе раздевания, – произнеся это, она немного покраснела, в конце концов, она не настолько хорошо была знакома с Мещеряковым и Штурминым, чтобы отпускать такие шутки, но присутствие Забродова всегда действовало на нее расслабляюще.

– Ну, что, господа, идем?

– Погоди, я же не посмотрел ремонт.

– Дальше нельзя, – расставил руки Забродов.

– Почему нельзя?

– Потому что нельзя.

Все четверо двинулись вниз. Уже на лестнице Илларион заметил, что Мещеряков осматривает ступеньки.

– Что ищешь? Что потерял?

– Мне уже позвонили.

– Кто позвонил?

– Наши коллеги, так сказать, братья меньшие. Говорят, ты тут дел наворотил.

– Каких дел? – прикидываясь простаком, буркнул Забродов.

Ему не хотелось, чтобы Наталья слышала о его вчерашнем приключении и о драке.

– И что они хотели?

– Уточняли, откуда ты такой шустрый взялся, четверых лбов заломал и у всех увечья. Одному челюсть вывернул, другого чуть без глаз не оставил, третьему горло повредил, а четвертому руку сломал.

– Ладно, Андрей, не шуми, не пугай женщину. Это у нас такие шутки.

– Так вот синяки откуда! – Наталья посмотрела на Забродова.

Наконец ей стало ясно происхождение ссадин и синяков на теле Иллариона. Этим она себя и продала, Мещеряков догадался, что Наталья ночевала у Забродова. Лицо-то Иллариона оставалось чистым.

– Так куда пойдем?

– Здесь недалеко, через полквартала, есть приличное кафе, там и посидим.

Мужчина в машине отложил газету и пригнулся к рулю, словно что-то искал в ящике. Трое мужчин и женщина, весело переговариваясь, двигались по улице. Когда они уже были метрах в сорока, двигатель автомобиля заработал, и машина двинулась вперед. Но ехала она медленно, словно бы в моторе были какие-то неполадки. Проехала немного и стала.

– Ну, вот и наше кафе, – произнес Илларион, останавливаясь у стеклянной двери. – Я здесь иногда обедаю, поэтому отношение ко мне тут дружеское, – он пропустил вперед Наталью, затем вошел сам. – Добрый день, Борис, – обратился он к официанту.

– Добрый, добрый, – сказал тот и улыбнулся. – А вы сегодня не один.

– Да, не один.

– Тогда предлагаю вам самый лучший столик у окна, в углу. Там тепло и уютно.

– Спасибо.

Илларион помог Наталье раздеться, опять же сделал это очень быстро и элегантно, даже швейцар не успел помочь. Затем они все четверо прошли в угол небольшого, но очень уютного зала. Столы устилали льняные темно-синие скатерти, стояли салфетки, продетые в блестящие колечки, на каждом столике – цветы. Когда все уселись, появился все тот же официант и подал меню – одно Иллариону, другое Наталье.

Илларион, даже не читая, передал меню Мещерякову.

– Что у них есть, завсегдатай злачных мест? – спросил полковник.

– У них есть почти все.

– А коньяк хороший?

– Коньяк у них не очень, – честно признался Илларион, – а вот вина хорошие. И водка у них всегда хорошая.

– Что значит всегда хорошая? – улыбнулся Штурмин.

– Всегда хорошая.

– Понятно, – не стал уточнять майор Штурмин, не очень искушенный в сортах спиртного. – Так, может, Илларион, ты сам закажешь?

– Погоди, пусть Наталья выберет то, что ей по Душе.

Болотова посмотрела на мужчин:

– Знаете, я буду пить то, что и вы, если это вино.

Крепче двадцати градусов – не для меня.

– Кстати, у них очень хороший кофе, – сказал Илларион.

Такие тонкости для Штурмина были удивительны.

Для него водка всегда была водкой, кофе всегда кофе.

Он не привык к всевозможным изыскам, и уже в который раз удивился Забродову. Когда надо, Забродов мог быть неприхотливым, мог пить неразбавленный авиационный спирт, лакать воду из следа конского копыта, мог утолить голод змеями, ящерицами, жуками, жабами – в общем, Забродов был абсолютно не брезглив и это качество прививал своим воспитанникам. И в то же время он знал толк в винах, во всевозможных экзотических блюдах, мог легко отличить одну национальную кухню от другой, знал названия фруктов, овощей, сортов кофе, причем настолько мудреные, что для Штурмина они звучали, как термины из высшей математики или из искусствоведения. Слова были звучные, красивые, но абсолютно непонятные.

Мещеряков в этом отношении ушел недалеко от Штурмина, хотя ему довольно часто приходилось бывать на всевозможных светских мероприятиях и, в какой руке держать вилку, а в какой нож, он знал четко.

Но в отличие от Забродова, щипцами для раздавливания панциря омара он не умел пользоваться, они ему напоминали стоматологический инструмент. Забродов же пользовался всеми этими штучками так легко, словно бы ел омаров каждый день, причем с раннего детства.

Иногда Забродов как бы между прочим объяснял Мещерякову, из какого фарфора или стекла изготовлена та или иная чашка, на каком заводе сделана тарелочка. И самое странное, когда Мещеряков пытался уличить друга в ошибке и заглядывал на донышко тарелки, то видел там клеймо фирмы, которую только что называл Забродов. А о книгах Мещеряков с Забродовым даже и говорить не решался. Здесь Илларион мог дать фору в сто очков любому из полковников или генералов ГРУ.

Хоботов, поняв, что компания мужчин вместе с Болотовой, за которой он следил со вчерашнего вечера, надолго устроилась в маленьком кафе, объехал квартал и остановил машину на противоположной стороне улицы – так, чтобы хорошо видеть дверь и заметить, когда вся компания покинет ресторан. Он бы и сам толком не мог объяснить, почему вчера отправился за ней следом, прячась, скрываясь. Проследил ее до самого дома на Малой Грузинской и просидел всю ночь в машине, дожидаясь ее появления, тая в душе злость, словно Болотова была виновна в том, что работа не клеится. Сейчас его больше всего злило то, что Болотова соврала. Он-то услышал от нее, что Наталья всецело занята статьей об его работе, спешит окончить ее, а сама, оказывается, не за компьютером сидит, а развлекается с каким-то мужчиной, явно не принадлежавшем к кругу людей искусства.

Хоботов был человеком импульса. Занявшись чем-то, он уже не мог думать ни о чем другом, это уже превращалось в манию.

"Сволочь! Я бы уже мог работать, а она выбила меня из колеи. Сука похотливая! Работать мне уже совсем не хочется, – Хоботов посмотрел на свои руки, которые подрагивали. – Мне хочется кого-нибудь убить.

И лучше всего его", – Хоботов посмотрел на силуэт Забродова, которого видел сквозь полупрозрачную штору, прикрывавшую кристально чистое окно.

Хоботов облизнулся. Взгляд его скользнул в сторону, он увидел широкие плечи Штурмина, крепкий, коротко стриженый затылок, прижатые к голове уши.

Наталья как раз подавала Штурмину меню. Тот был неповоротлив, протягивая руку, задел вазу с цветами и если бы Забродов не подхватил ее, вода разлилась бы по темно-синей скатерти. Хоботов наблюдал за происходящим в кафе, словно бы смотрел театр теней. Свет от настольной лампы отбрасывал причудливые тени на шторы, Забродов и Штурмин казались огромными, а вот Наталья – совсем маленькой, хрупкой, как девчонка-подросток.