Возвращение с того света

Андрей ВОРОНИН

СЛЕПОЙ: ВОЗВРАЩЕНИЕ С ТОГО СВЕТА

Глава 1

Снег сошел… Он еще лежал в тенистых лесных оврагах ноздреватыми, почерневшими пластами, но в городе его не осталось совсем. Первый весенний дождь смыл, казалось, самую память о нем, а потом ветер прогнал тучи, небо сделалось голубым, по-весеннему глубоким и чистым, солнце в считанные часы высушило асфальт, и он впервые за долгие месяцы снова стал светло-серым. По утрам на начинающих несмело зеленеть газонах оглушительно ссорились воробьи, а голуби с топотом вышагивали по карнизам, самозабвенно курлыкая, и время от времени тоже затевали драки.

Весна в этом году выдалась ранняя, и не было, пожалуй, ни одного человека, который остался бы недоволен этим обстоятельством. Горожане, торопясь по своим многочисленным делам, не упускали случая мимоходом подставить свои побледневшие за зиму лица под набирающие силу солнечные лучи, скверы наполнились курящими «Беломор» старухами и пенсионерами, вдумчиво переставляющими фигуры на шахматных досках, а вагоны пригородных поездов, словно по мановению волшебной палочки, в одночасье начали ломиться от нелепо и смешно одетых людей, вооруженных лопатами и навьюченных саженцами плодовых деревьев, корни которых были обернуты мешковиной и полиэтиленом. Говорить эти люди могли только о двух вещах: о своих огородах и, само собой, о политике, зато делали это со вкусом и подолгу, и потому случайным пассажирам, не имевшим сомнительного счастья быть причисленными к великому дачному братству, приходилось довольно туго. Дачники выходили на платформы, громыхая пустыми ведрами, звякая садовым инвентарем, цепляясь своими саженцами друг за друга и за все подряд, раздраженно переругиваясь, навьючивали на себя свой скарб и устремлялись к своим наделам по уже начавшим подсыхать тропинкам, с наслаждением вдыхая чистый весенний воздух, в котором не было даже намека на выхлопные газы. Постепенно густые цепочки этих ковырятелей земли редели, разбивались на отдельные компании, рассасывались и таяли, поглощенные немереными гектарами подмосковной природы, на которых там и сям торчали похожие на колонии ядовитых грибов дачные поселки.

Платформа Крапивная располагалась в каких-нибудь семидесяти километрах от Москвы – по местным меркам, почти рядом. Садово-огородный кооператив «Водник» обосновался в непосредственной близости от платформы уже довольно давно и был весьма многочисленным, так что начиная с последних чисел марта и до конца ноября жизнь в окрестностях Крапивной била ключом. Жители расположенного неподалеку поселка Крапивино, по имени которого и была без затей названа платформа, никогда не испытывали особого восторга по поводу этого оживления. Впрочем, их мнение никого не интересовало, тем более что нет ничего оригинального в том, чтобы не любить дачников: это крикливое племя способно довести до белого каления даже святого, особенно если тому приходится ежедневно добираться на работу и с работы в битком набитой этими варварами с их граблями, лопатами и резиновыми сапогами электричке. Бесспорно, такая поездка может послужить причиной стресса, но современная жизнь – это сплошной стресс, и дачники – далеко не самое страшное из известных науке стихийных бедствий.

Человек, дожидавшийся электрички на Москву, не работал в столице. Строго говоря, он вообще нигде не работал в традиционном понимании этого слова, и вид его говорил о не чересчур большом достатке.

Это был мужчина лет под сорок, одетый в светлый матерчатый плащ, какие были в моде лет пятнадцать назад, темно-коричневую фетровую шляпу с узкими полями и линялой лентой, коричневые же, изрядно помятые и обвисшие на коленях брюки и стоптанные черные туфли на резинках, давно нуждавшиеся в чистке. На его длинном унылом носу немного криво сидели очки в старомодной оправе из черной пластмассы, одна дужка которых была скреплена при помощи синей изоленты – видимо, черной у него под рукой не оказалось. Человек был выбрит до матового блеска на впалых щеках и держал в руке потрепанный портфель из искусственной кожи. С виду это был типичный поселковый учитель или какой-нибудь полуопустившийся завклубом, пропадающий без женского присмотра. То обстоятельство, что он ехал в Москву, имея при себе туго набитый и явно тяжелый портфель, наводило на подозрение, что это профессиональный ходок по инстанциям, получающий мазохистское наслаждение от мытарств, коими во все времена сопровождалась в России борьба за справедливость. Так или иначе, но выражение лица у него было соответствующее – в его плотно сжатых бескровных губах, унылом носе и даже в том, как воинственно поблескивали из-под шляпы его старомодные очки, без труда угадывалась скребущая по нервам нотка привычного фанатизма, заменяющего некоторым людям твердость и мужество.

Кроме него, на платформе стояла дама неопределенного возраста в турецком кожаном плаще с меховым, не по сезону, воротником и сапогах на таких огромных шпильках, что казалось, будто она перемещается на пуантах. Непокрытая голова дамы была увенчана пышной прической, а густо подмалеванные серые глаза смотрели вокруг с холодной скукой, которая могла показаться вполне натуральной, если бы не ее холеные, изящные пальцы, туго обтянутые лайковыми перчатками, которые предательски теребили и дергали ремень висевшей на плече сумочки. Иногда женщина бросала короткий взгляд на своего попутчика и тут же отводила глаза все с тем же выражением смертельной скуки, как нельзя более подходившим к ее тщательно ухоженному и искусно накрашенному лицу.

Свежий ветерок гонял по платформе мелкий мусор, лениво перекатывал окурки и играл искусственным мехом на воротнике кожаного плаща дамы. Откуда-то прибежал огромный беспородный барбос, понюхал асфальт, без особой надежды на успех заглянул в мусорную урну, расписался на бетонном столбике ограды и вразвалочку затрусил прочь, вяло помахивая лохматым хвостом, в котором застряли прошлогодние репьи.

С грохотом и воем налетела электричка из Москвы, зашипела, лязгнула, извергла из себя очередную порцию дачников, опять зашипела, свистнула и укатила. Дачники затопили перрон, толпясь и переругиваясь у трех узких спусков с платформы, потом схлынули и исчезли за полосой высаженных вдоль дорожного полотна берез. Некоторое время на платформе еще были слышны их удаляющиеся голоса и невнятное погромыхивание инвентаря, но вскоре стихли и они.

Мужчина с портфелем переложил свою драгоценную ношу из левой руки в правую и посмотрел на часы. Немедленно, словно по сигналу, вдали раздался гудок и нарастающий шум приближающейся электрички. Через несколько секунд пыльная серо-голубая змея вынырнула из-за поворота, прогудела еще раз и разлеглась вдоль платформы, гостеприимно распахнув беззубые пасти дверей. Она была полупустой: рабочий люд уже был на работе, а дачникам еще рано было возвращаться со своих фазенд, так что пассажиры, севшие в поезд на платформе Крапивная, разместились с максимумом удобств, возможных в этом виде транспорта. Сели они, конечно же, в разные вагоны: судя по всему, они то ли вовсе не были знакомы, то ли не испытывали никакого желания общаться друг с другом.

Менее чем через час мужчина с портфелем вышел из электрички на Белорусском вокзале. Протолкавшись сквозь сутолоку привокзальной площади, он с сомнением посмотрел в сторону стоянки такси, едва заметно отрицательно покачал головой и направился к метро. У высоких дверей станции метро «Белорусская» он снова остановился и некоторое время стоял, пребывая в явной нерешительности и что-то шепча про себя. Наконец, справившись, видимо, со своими сомнениями, он вошел в метро и, отстояв очередь в кассу, приобрел жетон.

Лицо его оставалось спокойным, но в движениях сквозила легкая нервозность. Становясь на эскалатор, он потерял равновесие и едва не упал. Чувствовалось, что он не привык к этому виду транспорта.

Восстановив равновесие, мужчина на секунду бережно прижал к себе портфель обеими руками, словно тот был изготовлен из горного хрусталя и мог разбиться вдребезги от малейшего толчка.