Утраченная реликвия...

– Дать бы тебе по шее, – вздохнул Светлов, – да только в больнице лежать некогда. Ладно, слушай, пьяница. Сейчас ты у меня протрезвеешь как миленький.

– Не протрезвею, – сказал Юрий. – Как может протрезветь трезвый? Или ослепнуть слепой, оглохнуть глухой и онеметь немой… А?

– Сволочь, – грустно констатировал Светлов. – В гербарий тебя, под стекло, с подписью: «Сволочь среднерусская обыкновенная, половозрелый самец в стадии окончательного отмирания головного мозга…»

– Ну ладно, – сказал Юрий. – Это мы как-нибудь потом разберемся, кого в гербарий, кого в террариум, а кого и в кунсткамеру. Говори, что тебе удалось узнать.

Светлов почесал переносицу, потом все-таки отобрал у Юрия бутылку и сделал изрядный глоток.

– Узнал я очень странные вещи, – сказал он, возвращая Юрию бутылку. – Очень странные, да… Помнишь, я тебе говорил про нападение на антикварную лавку? Ну так вот, мне удалось выведать у своего информатора кое-какие подробности. Охранников в лавке было двое. Налет произошел как раз в то время, когда один из них ушел обедать в какое-то кафе – их там, в районе старого Арбата, навалом. Ментам даже удалось установить, в каком именно кафе он был. Есть там, за углом, такая забегаловка типа чебуречной. Он действительно там обедал, причем второпях, как человек, который спешит поскорее закончить обед и вернуться на рабочее место. Наверное, они решили сходить на обед по очереди и к открытию лавки быть на посту в полной боевой готовности. В частных агентствах с дисциплиной строго, инструкции у них жесткие, так что с этим все понятно. Но, как он ни торопился, все равно опоздал: налет начался и закончился во время его отсутствия. В лавке его не было всего-навсего минут двадцать, но этого хватило: вернувшись, он обнаружил два трупа и открытый сейф. Ну, натурально, позвонил в милицию, те приехали и первым делом загребли его как самого главного подозреваемого.

– Естественно, – сказал Юрий и приподнял бутылку, готовясь сделать глоток. – Ну и что? К чему ты все это мне рассказываешь?

– К чему? Экий ты, брат, недогадливый. Этим вторым охранником был Бондарев!

Юрий не донес бутылку до рта, задумчиво покачал ее в руке, а потом не глядя швырнул через плечо. Бутылка описала в воздухе короткую дугу, с глухим стуком ударилась о ствол дерева, отскочила и упала в рыхлый подтаявший снег, обильно окропив его своим пенным содержимым. Шайтан прянул ушами и рефлекторно повернул голову, проводив бутылку взглядом.

– Так, – сказал Филатов. – Дальше.

– Дальше "будет еще интереснее. Мой информатор сказал, что они намеревались держать Бондарева в камере до упора – столько, сколько позволяет действующее законодательство, а то и дольше. Словом, пока не расколется. Но буквально через пару часов к ним явился Аверкин – директор «Кирасы» и, насколько я понял, ее единоличный владелец. М-да… Явился – это не совсем то слово. Он на них наехал, как тяжелый танк, во всеоружии – с процессуальным кодексом в одной руке и одним из лучших московских адвокатов в другой. Да он бы и без адвоката справился…

– Это точно! – подтвердил Юрий. – Видел я этого Аверкина. Тот еще волчара, пробу ставить некуда. Чтобы с ним спорить, надо вообще не иметь нервов, а заодно инстинкта самосохранения. Особенно, когда он прав.

Голос у него был напряженный, как у человека, который параллельно разговору что-то упорно обдумывает.

Светлов покосился на него, незаметно вздохнул и продолжал:

– Да. Вот только предъявить Бондареву было нечего, и в ментовке его держали просто так, от безысходности – видно, мечтали, что он возьмет все на себя, признается, что организовал налет, а сам на это время смылся в чебуречную – чтобы, значит, и алиби себе создать, и шальную пулю не схлопотать. Мечта, конечно, глупая, менты сами это отлично понимали и, наверное, выпустили бы его, как положено, через двое суток. Но его шеф, Аверкин, почему-то не захотел ждать двое суток и буквально выдернул своего человека из-за решетки. Между прочим, дело это непростое.

– Кому ты рассказываешь! – Юрий прикурил новую сигарету от окурка предыдущей. – Если они решили что-то пришить – отмотаться от них невозможно.

Тут наверняка не обошлось без крупного «пожертвования» в пользу неимущих сотрудников правоохранительных органов.

– Очень крупного, – поправил Светлов. – Они только и успели, что снять с Бондарева первичные показания. Согласись, чтобы убедить ментов отпустить человека, которого они еще не начали по-настоящему колоть, надо совершить что-то немыслимое. Чудо, блин, надо совершить.

– Да, звучит как сказка. Выходит, Аверкин не врал, когда говорил, что его ЧОП вроде живого организма. Один за всех, все за одного и прочая байда в том же духе…

– Все-таки для человека, который все время лезет в чужие дела и наживает себе неприятности, ты чертовски медленно соображаешь, – поморщившись, сказал Светлов. – Организм организмом, взаимовыручка взаимовыручкой, но, чтобы так энергично и целенаправленно мешать органам следствия допросить ценного свидетеля, нужно иметь на это очень веские причины. Не пойму, ты в самом деле дурак или только прикидываешься?

– Дима, – сказал Юрий, – пойми, пожалуйста, что между теми расследованиями, которые иногда проводишь ты, и теми, которые провожу я, есть существенная разница. Ты просто ищешь жареные факты, чтобы в очередной раз кого-нибудь ославить. Это ты лезешь в чужие дела – сам лезешь, без приглашения и особой необходимости, потому что у тебя работа такая. А я ни в чьи дела не лезу. Это они сами ко мне лезут, и заканчивается это, как правило, очень печально. Поэтому я, как и ты, могу, конечно, что-то предполагать, допускать и вообще фантазировать, однако торопиться с выводами просто не имею права.

– Какая речь! – Светлов несколько раз ударил ладонью о ладонь, изображая вежливые аплодисменты. – Ее можно прямо целиком конспектировать, распечатывать тиражом в сто тысяч экземпляров и рассылать по отделениям милиции в качестве методического пособия.

Отличная штука – презумпция невиновности! Но ты все-таки хотя бы на время перестань корчить из себя первого заместителя Фемиды, сними с глаз повязку и погляди, какая интересная получается картинка. Бондарев – свидетель преступления. Правда, ментам он сказал, что ничего не видел, но это могло не соответствовать действительности. Он мог что-то знать – что-то, чего не захотел или не успел сказать ментам. Возможно, именно поэтому его выдернули из-за решетки с такой волшебной скоростью. И возможно, по той же причине он так недолго прожил после своего волшебного освобождения: похоже, кому-то очень не хотелось, чтобы он начал говорить.

– Домыслы, – упрямо повторил Филатов.

– Очень может быть, – согласился Светлов. – Вот тебе, если хочешь, еще один домысел: мне почему-то сдается, что ты меня нарочно злишь, чтобы я перестал с тобой разговаривать и вообще забыл об этом деле.

– С чего бы это? – вяло возразил Юрий.

– Ну, как же! У меня семья, жена и ребенок, и вообще… А вот мне костер не страшен! В смысле, тебе. Дурак ты, Юрий Алексеевич, и больше ничего. А Бондарева, между прочим, застрелили из «стечкина» с глушителем.

Соседи ничего не слышали, хотя время было не такое уж позднее, почти никто не спал. Чистая работа, профессиональная. А в «Кирасе» любителей не держат. Этот Аверкин, чтоб ты знал, служил в спецназе.

– Командиром разведроты, – вставил Филатов.

– Тебя трудно удивить. Жаль, что я не присутствовал при вашем разговоре.

– Поверь, ты немного потерял. Отменно вежливый сукин сын с хорошо подвешенным языком и заряженным пистолетом в верхнем ящике стола. Правда, внешность у него впечатляющая, и он ею пользуется без зазрения совести как дополнительным оружием. Говорил он много, но при этом ухитрился ничего не сказать.

– Основное правило классической дипломатии, – понимающе кивнул Светлов. – Лист легче всего спрятать в лесу, а собственные мысли – в потоке пустопорожней болтовни.

– Кстати, о болтовне, – сказал Юрий. – Сколько ты заплатил своему стукачу? Я не ожидал, что он снабдит тебя такой подробной информацией. Ведь все это от первого до последнего слова – тайна следствия!