Троянская тайна

Но перебивать Гальцева Игорь, конечно же, не стал. Этот придурок был вроде токующего глухаря – пока говорил, ничего вокруг не видел, не слышал и не замечал. А ничего другого от него в данный момент и не требовалось. Требовалось, чтобы он, ничего не заподозрив, пересек стоянку и сел в машину Буры. И все.

– Ты картину-то пристроил? – спросил он, дождавшись короткой паузы в потоке словесного поноса, извергаемом на него стосковавшимся по родной речи Гальцевым.

Спрашивать было необязательно, потому что, не пристроив картину, Гальцев бы не вернулся в Москву. Кроме того, он подробно доложил обо всем по телефону во время их последнего разговора. Но Чебышев все-таки решил спросить, уточнить – словом, убедиться, что все действительно тип-топ. Потому что потом спрашивать будет не у кого.

– Обижаешь, старик! – жизнерадостно воскликнул Гальцев. – Майн либер готт! Все в полном ажуре, я же тебе говорил. Счета в швейцарском банке уже открыты, покупатели сгорают от нетерпения. Как только прибудет первый пробный образец, деньги сразу же будут переведены. Слушай, – сказал он, – какие мы все-таки молодцы! А? Скажешь, нет?

– Молодцы, молодцы, – кисло поддакнул Чебышев.

Они вышли из прохладного терминала под палящие солнечные лучи и не спеша двинулись к автомобильной стоянке.

– Такое дело провернули! – продолжал Гальцев. – Такое, что никому и во сне не снилось! Давай в следующий раз Царь-пушку умыкнем, а? Втюхаем ее какому-нибудь итальяшке, а он поставит ее у себя на лужайке и будет каждое утро суконкой начищать, чтоб блестела... А?

– Не вопрос, – через силу пошутил Игорь. – Только давай сначала с этим дельцем закруглимся.

– Так я же не спорю! – воскликнул Гальцев. – Работать, чтобы жить, а не жить ради работы... Надо отдохнуть, развеяться, дать серому веществу восстановиться...

– Нервные клетки не восстанавливаются, – зачем-то сказал Игорь.

– Либер готт! Ты отстал от жизни, старик! Восстанавливаются! Еще как восстанавливаются! Ученые установили это уже лет десять назад, если не раньше. И...

Гальцев осекся и стал как вкопанный, увидев впереди, на стоянке, потрепанный темно-синий "опель" и Буру, который лениво курил, прислонившись поджарым задом к пыльному багажнику.

– А этот здесь зачем?

Гальцев сильно недолюбливал Буру. Пожалуй, не столько недолюбливал, сколько побаивался, и тут Игорь Чебышев его понимал: Бура был из тех людей, кто вызывает у всех, кто с ним знаком, примерно одинаковые чувства. Ну, может быть, за исключением точно таких же отморозков, как он сам...

– Для безопасности, – ляпнул Игорь первое, что пришло в голову.

А что еще он мог сказать? Что Бура приехал встречать Толю Гальцева потому, что соскучился?

– Для какой еще безопасности? – немедленно всполошился Гальцев, и Игорь понял, что допустил ошибку. – Что случилось?!

У него сделался такой вид, словно он собирался немедленно рвануть обратно в терминал, локтями проложить себе дорогу к кассе и схватить билет на первый попавшийся рейс – неважно куда, лишь бы поскорее и подальше от Москвы. Ему наверняка мерещились всякие ужасы вроде бандитского наезда на их компанию – иначе зачем, для какой такой безопасности мог понадобиться костолом Бура? Игорь подумал, что, что бы там сейчас ни мерещилось этому трусливому ублюдку, того, что творилось здесь, в Москве, он просто не мог себе вообразить. Еще он подумал, что дело они провернули крупное, а вот людей в нем пришлось задействовать мелких, никудышных – не людей, а людишек. Третий сорт, отстой, муть, болтающаяся на дне хрустальной чаши большого искусства...

О том, что сам он относится к той же категории, Игорь Чебышев думать не стал, потому что эта мысль могла завести его слишком далеко.

– Ну, чего всполошился? – спросил он с оттенком снисходительной насмешки. Всколыхнувшееся в душе раздражение против этого самодовольного болвана помогло ему справиться с волнением, взять себя в руки, и голос его зазвучал вполне непринужденно. – Для обыкновенной безопасности. Ты же у нас важная птица, чрезвычайный и полномочный посол, можно сказать. А я сегодня вдетый, понял? Пришлось вмазать с одним клиентом, чтоб был посговорчивей. А тут тебя встречать... Сам понимаешь, нам сейчас только заморочек с ментами не хватает. Я уж не говорю об аварии... Вот и пришлось взять с собой этого урода. Ну что делать, если под рукой больше никого не оказалось? Я его сам не перевариваю, так ведь нам с ним детей не крестить, а дело, согласись, все-таки важнее.

– В Европе до захода солнца пить не принято, – наставительно сказал Гальцев, успокаиваясь прямо на глазах. – И это, между прочим, правильно.

– А, брось, – дружески хлопая его по плечу и ненавязчиво увлекая к машине, сказал Игорь. – Принято, не принято... Ситуации бывают разные, в том числе и в Европе. Торговать крадеными картинами тоже вроде не самый хороший тон. Или я ошибаюсь?

– Да ну тебя, – обиженно проворчал Гальцев и двинулся наконец к машине.

– Здорово, путешественник, – миролюбиво прохрипел ему Бура, отрывая зад от багажника. На пыльном багажнике осталось полукруглое пятно. – Ишь разъелся на заграничных харчах!

– Принцип социализма знаешь? – ответил ему Гальцев. – От каждого по способностям, каждому – по труду.

– Гляди, чего вспомнил – социализм! – удивился Бура. – Я уж и забыл, что такое было. У нас теперь капитализм, а у него принцип другой: кто успел, тот и съел, а остальные – лохи. Ну, чего, поехали? Или носильщика с багажом будем ждать?

– Багажа нет, – сказал Игорь. – Поехали.

– Поехали так поехали, – согласился Бура.

Он был само миролюбие и покладистость.

Гальцев, конечно же, полез на заднее сиденье, как пассажир такси или какая-нибудь важная персона. Было бы намного удобнее, если бы он сел спереди, но ожидать, что этот расфуфыренный кретин опустится до того, чтобы ехать рядом с водителем, тем более с Бурой, конечно же, не приходилось. Поэтому Игорь тоже уселся на заднее сиденье, проигнорировав изумленный и слегка высокомерный взгляд Гальцева, который будто вопрошал: а ты-то куда лезешь?

Что ни говори, а Бура был человеком опытным и угадал, что происходит на заднем сиденье, даже не глядя в зеркальце. В интересах дела было нужно, чтобы все оставалось так, как оно есть, и Бура предотвратил назревающий инцидент, просто включив двигатель и резким рывком послав машину вперед, к выезду со стоянки. После этого Гальцеву оставалось только смирить гордыню и расслабиться, что он и сделал, откинувшись на спинку сиденья и скрестив на груди руки.

– Как съездил-то? – поинтересовался Бура, выводя машину на шоссе и плавно вдавливая в пол педаль акселератора.

Несмотря на солидный возраст и непрезентабельный внешний вид, бегал его "опель" еще очень резво, и пассажиры почувствовали, как их прижало к спинке сиденья. Мимо замелькали выгоревшие, как обмундирование старослужащего, иссушенные палящим солнцем подмосковные пейзажи, дорожные указатели и рекламные щиты.

– Нормально съездил, – после продолжительной паузы ответил Гальцев.

Тон у него был неприязненный, яснее всяких слов говоривший: тебе-то, быку безмозглому, какое до этого дело? В другое время это ни за что не сошло бы Гальцеву с рук, но сегодня Буру словно подменили: он, казалось, даже не заметил оскорбительного тона, которым был произнесен ответ на его вполне невинный вопрос. Гальцев удовлетворенно ухмыльнулся, решив, по всей видимости, что столь нетипичное поведение Буры вызвано его, Гальцева, нынешним высоким статусом человека, вернувшегося из-за границы с заключенной сделкой в кармане. Такого человека следовало всячески оберегать и оказывать ему все мыслимые и немыслимые знаки внимания. Он, наверное, не удивился бы, если бы Игорь встретил его в аэропорту с духовым оркестром, тамбурмажором, цветами и взводом барабанщиц в гусарских ментиках, киверах и таких коротких юбках, что видны трусики...

– Всю информацию – координаты покупателей, номера счетов и прочее – я сбросил на компакт-диск, – сообщил этот болван Чебышеву и похлопал ладонью по лежащему на коленях кейсу, давая понять, где находится упомянутый диск.