Троянская тайна

Игорь Чебышев был человеком творческим и всегда действовал по наитию. Планы задуманных и осуществленных им операций всегда представляли собой не более чем скелет, который обрастал живой плотью по мере претворения задуманной аферы в жизнь. Сейчас был как раз такой случай, но придумал все это не Игорь, и принимать во всем этом участие ему хотелось лишь чуточку больше, чем идти с повинной в милицию.

– В следующий раз, – не поворачивая головы, сказал сидевший за рулем человек, – я перед делом специально сгоняю на табачную фабрику и привезу тебе оттуда неразрезанную сигарету. Метра полтора, а то и все два. А то обычные, мать их, быстро кончаются.

Игорь понял намек. Вообще-то, этот урод не имел никакого права так с ним разговаривать, однако указывать ему на это Чебышев не стал – это было нездоровое занятие. Гораздо более нездоровое, чем курение, пьянство и внутривенное употребление наркотиков, вместе взятые. Все перечисленные излишества убивают медленно, постепенно, а вот тип, что сидит за рулем, предпочитает действовать быстро и решительно. Ну его к черту, пусть разговаривает как хочет, Игорю с ним детей не крестить, сделали дело и разбежались...

Он открыл дверь машины, выплюнул окурок на сухой пыльный асфальт и, выходя, наступил на него ногой. В руке Игорь Чебышев держал черный пластиковый тубус среднего размера, в каких студенты технических вузов носят чертежи.

Солнце нещадно палило с безоблачного, блеклого от жары неба. Хотя от машины до двери подъезда было от силы десять метров, Чебышев вынул из нагрудного кармана и нацепил на переносицу модные солнцезащитные очки с выпуклыми, как глаза стрекозы, золотистыми стеклами. Это был всего-навсего очередной способ потянуть время – к сожалению, малоэффективный. Игорь ощутил желание снова снять очки и тщательно, никуда не торопясь, протереть их полой рубашки, но предпочел воздержаться – во-первых, чтобы не получить пинка в зад для ускорения, а во-вторых, потому, что торчать посреди двора, давая всем кому не лень отличную возможность срисовать свою фотокарточку, не стоило.

Он поднялся по лестнице и позвонил в обитую натуральной телячьей кожей дверь, на которой красовалась надраенная до зеркального блеска бронзовая табличка. За дверью послышался знакомый медный удар, и вскоре дверной глазок на мгновение посветлел, а потом снова потемнел: хозяин, подкравшись к двери, смотрел, кто к нему пожаловал.

– Это я, Бронислав Казимирович, – сказал Игорь, хотя в этом не было никакой нужды.

Свентицкий защелкал многочисленными замками и задвижками. С Игорем Чебышевым он был знаком сто лет, и знакомство это всегда было взаимовыгодным. Разумеется, даже родная мать не смогла бы войти в квартиру Бронислава Казимировича, предварительно не созвонившись с ним по телефону, и, разумеется, такой звонок имел место – не от родной матери Свентицкого, конечно, а от Игоря Чебышева.

Наконец внутри клацнула последняя задвижка, и дверь приоткрылась – не открылась, а именно приоткрылась на длину дверной цепочки. В щели возник осторожный глаз Свентицкого и половинка его круглой, изрытой мелкими оспинками физиономии – ни дать ни взять кусочек луны, на восходе показавшийся из-за угла сарая. Глаз несколько раз моргнул, изучая обстановку.

– Игорек? – спросил Свентицкий с оттенком удивления, как будто ждал кого-то другого. – Вы один?

– Нас двое, – сказал Чебышев, осторожно похлопав ладонью по пластиковому боку тубуса.

Дверь закрылась, лязгнула снимаемая цепочка, и Свентицкий впустил Игоря в квартиру. Перед тем как войти, Чебышев прислушался. Шагов на лестнице он не услышал, хотя шаги должны были быть.

– Господи, Игорек, вы так неосторожны! – в своей фирменной сюсюкающей манере говорил Бронислав Казимирович, запирая за Чебышевым дверь. – Таскать такую ценность по улицам в тубусе!

– Ну, Бронислав Казимирович, это вы уже перегибаете! – Челюсти сводило от нервного напряжения, и благодушный, немного легкомысленный тон давался Игорю с трудом. – Другого способа транспортировки пока, увы, не существует. Так или иначе, кто-то должен таскать это по улицам, чтобы доставить из пункта А в пункт Б.

– Да, да, – поддакнул Свентицкий, оставляя наконец в покое дверь и запахивая халат.

Под халатом виднелись голые бледные ноги и безволосая, как у женщины, грудь. Чебышев вспомнил недавно вышедшее отсюда существо неопределенного пола, и его передернуло. Он не был воинствующим гомофобом, однако никак не мог понять, почему в последнее время вокруг всех этих чокнутых, убогих, которые даже трахнуться по-человечески не могут, столько суеты и шума. Не то чтобы сексуальная ориентация Свентицкого как-то мешала вести с ним дела, но все-таки... Даже нормально, как принято у русских людей, обмыть с этим типом удачную сделку Игорь не мог, потому что в глубине души брезговал пить с гомосексуалистом, а может, и боялся, что, выпив лишку, тот начнет к нему приставать.

– Ну, проходите, проходите, – сказал Свентицкий, делая приглашающий жест в сторону комнаты. – Мне не терпится взглянуть, что вы там принесли.

– Давайте решим все вопросы прямо здесь, – предложил Игорь. – Света у вас тут достаточно, и диванчик имеется. А то я, как всегда, у вас часа на три застряну.

– Да застревайте на здоровье! – воскликнул хозяин. – Вы же мне как родной, мы с вами столько соли съели! Боже мой! Картины ведь для того и существуют, чтобы ими любоваться. А когда картинами любуется понимающий человек – это... это... Словом, так и должно быть, для того они и написаны.

– Нет, Бронислав Казимирович, увольте, – отказался Чебышев. – Времени у меня сегодня маловато, а дел зато – вагон и маленькая тележка.

– Что ж, как угодно, – согласился Свентицкий. – В конце концов, дверь моего дома для вас всегда открыта. Зайдете полюбоваться картинами как-нибудь в другой раз. Картины никуда не денутся, да и я тоже, хе-хе.

Он даже не представлял себе, насколько глубоко заблуждается.

– Ну-с, – заговорил Свентицкий, когда они присели на стоявший в углу прихожей диванчик, – так у вас там действительно Иванов? Подлинный?

– Разве я вас когда-нибудь обманывал? – оскорбился Чебышев. Открывать тубус он не спешил.

– При чем здесь обман? – всплеснул холеными руками хозяин. – Просто людям, как вы знаете, свойственно ошибаться.

– Никаких ошибок, – заверил его Игорь. Они прекрасно помнили времена, когда между ними шло своеобразное состязание – кто кого ловчее обует. Потом оба остепенились, поняли, что силы их приблизительно равны, и заключили негласный пакт о перемирии, благо вокруг хватало других лопухов. – Подлинный этюд Иванова к "Явлению Христа народу".

– Что вы говорите! Удивительное совпадение. Просто фантастическое!

– А в чем дело? О каком совпадении вы говорите?

– Другому не сказал бы, а вам скажу. Понимаете, Игорек, у меня такое впечатление, будто кто-то где-то открыл какой-то сундук, а там – целая кипа этюдов Иванова, и, что характерно, именно к "Явлению...". И вот этот кто-то берет эти этюды и продает по одному...

– Какая причудливая фантазия, – сказал Чебышев, поглаживая крышку тубуса. – Сундук с этюдами Иванова... Не счесть алмазов в каменных пещерах, не счесть жемчужин в море полуденном... У вас очень своеобразное чувство юмора, Бронислав Казимирович.

– Какой там юмор! Юмор, хе-хе... Да будет вам известно, когда вы мне позвонили и сказали, что у вас имеется подлинный Иванов, со мной чуть было инфаркт не случился! Я очень долго думал, что это: совпадение или какая-то афера, в которой мне отведена роль главного идиота. В силу некоторых причин и обстоятельств мысль об афере пришлось забраковать, хотя я бы предпочел, чтобы это действительно было надувательство. Тогда, по крайней мере, все стало бы просто и понятно, и я бы знал, что делать... Как в старые добрые времена, помните? Вижу, что помните, хе, хе-хе.

– Час от часу не легче, – сказал Чебышев. – То вы шутили, а теперь вдруг заговорили загадками...

– Что? Ах, ну да, я же вам не сказал... Видите ли, буквально на днях мне принесли этюд Иванова к "Явлению Христа...", и тоже, вообразите себе, подлинный!