Страница 38 из 47
Рудницкая: – Да, после книги о русской мысли 60 – 70-х годов я подошла к русскому бланкизму. Собственно, к нему подвели логика исследования и ход революционного процесса. Так возникла книга о Петре Ткачеве – теоретике и практике русского бланкизма.
Эти две книги – «Революционная мысль в России» и «Русский бланкизм: Петр Ткачев» для меня были важной вехой, окончанием большого периода жизни, жизни, в которой я хотела получить ответ на вопросы, с чего начался русский радикализм и к чему он пришел. Как могла, я ответила на эти вопросы.
Интересно, что книга о Ткачеве вышла на переломе нашей общественной жизни, лучше угадать было нельзя. На дворе была перестройка. Рукопись была уже в типографии, когда на стол главного редактора издательства «Наука» легла аннотация на нее. Он прочел и приказал немедленно забрать книгу и доставить ему. Там, где говорилось, что большевизм уходит корнями в русский бланкизм, все было исчерчено красным карандашом. Книга легла на полку. Она увидела свет лишь в 1992 году и поставила точку в моих исследованиях русского революционного движения.
Я дошла в изучении революционной мысли в России до логического конца, до того, во что это все вылилось, чем стало революционное движение для судеб России – аморальность, перечеркивание нравственности, то есть полное отрицание того, что было вначале и что определяло облик и жизненные пути моих героев. Огарев не сумел от этого уклониться. Завершением в этой тематике стала д ля меня подготовка и издание тома документальной публикации «Революционный радикализм в России: век девятнадцать! й».
Д. В. Веневитинов
В, Ф Одоевский
Бельская: – Да, знаю этот том. Печать отмечала, что это самое полное собрание материалов радикалов, дающее представление о том, на каких идеях выросла партия большевиков.
Рудницкая: – Спасибо, это приятно. Потом мне захотелось вернуться к началу. Дело в том, что не только это движение определяло духовное развитие России и путь интеллигенции. Да, оно возобладало, но оказалось-то. что путь – тупиковый! Я обратилась к другой струе жизни общества – сразу после декабристов.
В советской науке этот период считался глухой реакцией. На мой взгляд, именно это время дало тот интеллектуальный импульс, который определил спектр русской мысли последующих десятилетий.
Русская мысль после 14 декабря 1825 года, думаю, это «Золотое десятилетие русской мысли», совершенно поразительный по насыщенности период. Да, была реакция на декабризм. Но в чем же она заключалась?
Уже в 20-е годы, наряду с декабристскими организациями, существует группа молодых, прекрасно образованных людей, составляющих дворянскую элиту. В это время особое значение приобретает проблема «Россия и Запад», она очень разносторонне и глубоко разрабатывалась именно этими людьми, называвшими себя «Обществом любомудрия». Как и декабризм, свой изначальный импульс это движение получило в событиях 1812 года, породивших мощный подъем национальных чувств. Общество это стало генератором нового, исторического направления русской мысли, И здесь оказались светочи русского ума, например, такой блестящий человек, как Дмитрий Веневитинов, тончайший поэт и философ, идеолог кружка. Князь Владимир Одоевский, двоюродный брат декабриста, поэта Александра Одоевского, оригинальный мыслитель и писатель, автор единственного в своем роде философского романа «Русские ночи».
Кругом их идей питалась русская мысль долгие годы. Они внедрили в русское сознание то, что было подхвачено и развивалось дальше, тем же славянофильством, тем же Иваном Киреевским, который был близок к этому кружку. Здесь начало формирования русского интеллигентского сознания – идея личной ответственности за судьбы страны. Элитная молодежь обязана найти форму деятельности и круг идей, которые и определят путь России, – таково было их самоощущение, и был сформулирован принципиально значимый для национальной мысли нравственный императив: обязанность «мыслящего гражданина» «содействовать благу общему», «действовать для пользы народа, которому он принадлежит».
После политической конфронтации, которую олицетворяли декабристы, и трагического исхода их выступления начинается переосмысление пути России. На первое место выдвигается идея русского Просвещения как ведущей и главной для развития России. Эта идея становится доминирующей с середины 20-х до середины 40-х годов, до того, как окончательно формируются западничество и славянофильство – два главных направления в идеологической российской жизни. К этому времени и относится генезис этих направлений, корнями своими они уходят как раз в эти двадцать лет. Здесь и Пушкин, и Вяземский, Чаадаев, Одоевский, Надеждин и Полевой, Денис Давыдов, Погодин и Шевырев, и многие другие, ставшие repoями моей книги.
Мой вывод: это направление было в отличие от революционного отнюдь не тупиковым. Оно получило дальнейшее развитие, это и прямой путь к мыслителям конца XIX века философско-религиозном ориентации, к тому, что представлено и русским зарубежьем. Собственно, то, что происходит сейчас в нашей отечественной историографии, подъем, расширение тематических рамок, но и большая глубина познания прошлого, – все это тоже демонстрирует связь и преемственность с той идейной парадигмой. Еще недавно спрашивали, не находится ли историческая наука в кризисе. Сейчас этот вопрос не стоит.
Н И. Надеждин
Бельская: – У меня вопрос. Вот ты говоришь и пишешь в своей книге – мощное движение в русской общественной мысли, с ним связаны сильные умы и их влияние очень заметно, но почему-то оно оказывается на обочине общественного сознания. Почему-то его сметает движение революционного порыва и фанатизма, и это струя как бы исчезает, ее нет, ее никто не ои{ущает. она не имеет своих трансляторов. Она что, иссеклась, как река, потерявшая свое питание?
Рудницкая: – Вовсе нет. Думаю, это случилось потому, что революционно настроенные люди были политически активны, а те совсем не активны, они были мыслители. Это разные позиции, разные мироощущения. Мыслителей должна была бы услышать власть, действующая, но власть их слушать не хотела.
А революционеры всю свою деятельность строили на активном противостоянии существующему политическому строю. Если бы радикально настроенные люди поняли по-настоящему Чернышевского, они бы не пошли по пути Нечаева, не стали бы бесами и не привели бы Россию к катастрофе, а пошли бы путем просветленною сознания. Об этом писал Чернышевский, но не был услышан в этой своей ипостаси. Он был осужден на каторгу как революционер совершенно бездоказательно. И стал знаменем революции, вот что самое парадоксальное. Никто в это не вдумывался. Нечаев был человек очень мало образованный, далекий от подлинного понимания Чернышевского, а выступал как его продолжатель.
Сейчас постепенно историки избавляются от прежних шор. и это дает свой результат. Я только что из Саратова получила книгу. Ее авторы – два крупных ученых, выдающихся исследователя. Это Юлиан Григорьевич Оксман, ученый-гуманитарий с мировым именем, второй – его соратник, близкий по научной школе. Kpyiy интересов и по нравственному облику, что немаловажно, – Владимир Владимирович Пугачев. По просьбе вдовы Оксмана некоторые их труды собраны в одной книжке «Пушкин, декабристы и Чаадаев». Работы эти написаны давно, но масштаб ученых таков, что работы современны по сей день, время не властно, когда это настоящая наука и люди высоко нравственны.
Оксман десять лет пробыл на Колыме, трижды арестовывался, был исключен из научного сообщества, долгое время его имя нельзя было упоминать в печати. Пугачев потерял кафедру в университете Нижнего Новгорода, со всеми вытекающими последствиями. Но все это не сломило их, не изменило взгляды и жизненную позицию. Их труды – золотой запас русской культуры, та нетленка, на которой будет учиться не одно поколение ученых.