Страница 1 из 3
Дэвид Эннендейл
ЧЕСТЬ И ГНЕВ
Он поднял взгляд на ночное небо над шпилями собора. Звезды светились холодным, безжалостным светом в суровой темноте. Каменная стена у него за спиной была такой же холодной и становилась всё холоднее. Он слишком устал, даже чтобы дрожать, но еще не настолько устал, чтобы замолчать, было еще рано. Оставалось время на то, чтобы рассказать историю. Самое подходящее время.
— Ты никогда не видел Кровавых Ангелов, — произнес Келай Уле.
— Ты знаешь, что не видел, — ответил Харн.
— Тогда ты не поймешь, хотя должен. Это очень важно.
— Почему?
— Цена. Все мы должны понимать, что за всё приходится платить.
— Хорошо, я слушаю, — сказал Харн.
— Я хочу рассказать тебе о прошлой войне, — если бы он посмотрел направо, Уле бы увидел своего внука, но он продолжил смотреть на звезды, — тогда свершилась великая ересь. На Лаудамус пришли космодесантники-предатели. Они верили, что несут высшую правду и высшую справедливость. Их броня была покрыта языками фиолетового пламени, которые будто поглощали розовый цвет истязаемой плоти.
— Безупречное Воинство, — добавил Харн.
— Ты слушаешь, это хорошо.
— Я знаю, что ты хочешь сказать.
— Может быть, но ты не можешь понять это сейчас.
— В таком случае, продолжай.
— Предатели умели убеждать. Они сокрушили всё сопротивление. Через несколько дней после прибытия Лаудамус был в их руках. Я помню, как плакали мои родители, оттого, что сражались, но потерпели поражение. Они были одними из немногих счастливчиков, переживших резню и одними из немногих, кто сохранил верность Императору. Ересь Безупречного Воинства была подобна чуме. Наши люди оказались слабы и горели в лихорадке поражения, а победители заражали их души ложной правдой. Прошло совсем немного времени, а наш мир уже вторил молитвам предателей. Затем начались чистки. Толпы еретиков выискивали тех, кто не забыл об Имперской Вере. Они вытаскивали верных Императору людей из домов и сжигали их на площадях, чтобы угодить своим порченым владыкам.
— Ты был еще совсем маленьким, как ты можешь доверять своим воспоминаниям? — прервал его Харн.
Уле практически закрыл глаза. Он хотел отступить в свою личную тьму, чтобы отвернуться от немигающего правосудия звезд и старых ран.
— Горящая плоть тысяч людей в одном костре. Крики, запах, и вид этого невозможно забыть. Мои родители спрятались вместе со мной в канализациях. Я видел мир через щели сливных решеток. Лаудамус принадлежал предателям и их кощунствам, но с неба полились кровавые слезы.
Он сделал паузу. Воспоминание об этом заставило его улыбнуться, несмотря на холод.
— Они пришли в слезах из стали, — сказал Уле. — Кровавые Ангелы. Я видел, как небо прочертили полосы, и слышал гром приземления за Семпитернусом. Гром не утихал и приближался всё ближе. Они пробивались сквозь стены и двигались по улицам. Я видел их. Нет, видел — слишком низкое слово, человек не может просто увидеть Кровавого Ангела. Я узрел их, как и мои родители, и остальные беглецы в канализациях. Кровавые Ангелы были воплощением благородства в багровом цвете, гиганты, божественные рыцари войны. Ты можешь считать, что знаешь, что такое величие. Возможно, считаешь, что можешь его представить. Но это не так. Ты должен узреть, чтобы понять, твоя душа должна почувствовать солнечный свет, пламя и лазерные лучи, отражающиеся в красно-золотой броне. Если ты не видел этого, ты не знаешь величия.
Уле смотрел на звезды, а они смотрели на него, ожидая, пока он расскажет всю историю, всю правду.
— Мы следовали за громом, — сказал он, — камни над нашими головами тряслись, на нас сыпалась пыль. Именно на этой огромной площади Кровавые Ангелы сразились с Безупречным Воинством.
— Посмотри вокруг, Харн. Видишь, как далеко находится ближайший жилблок? Тогда площадь еще не была такой большой. Целые дома были уничтожены, и их не стали отстраивать заново, это теперь святая земля. Именно здесь была уничтожена ересь Безупречного Воинства. Танки Кровавых Ангелов жгли целые толпы еретиков, и мои ноздри наполнил запах новых костров — благословенный запах сгорающего святотатства. Предатели рассчитывали на затяжную городскую войну, и не ожидали, что Кровавые Ангелы сотрут в порошок здания, мешающие им наступать, уничтожат целые части города. Подумай об этом, подумай о цене. Погибли тысячи в каждом блоке. Тысячи! Их раздавило обвалившимся скалобетоном, они горели в раскаленном прометии и были разорваны на части пушечными снарядами. Резня на площади поблекла в моих глазах. По улицам бежала кровь, она лила рекой из уничтоженных зданий. Кровавые Ангелы были беспощадны, они были живым воплощением разрушения. И имели на это полное право. Все жившие в тех блоках променяли Императора на предателей, и на них обрушилось правосудие.
— Я смотрел сквозь проем неподалеку отсюда, — сказал Уле, показывая налево, — я находился меньше чем в паре метров от битвы двух предателей с сержантом Кровавых Ангелов. Позже я узнал, что его звали Гамигин. Он сражался без шлема, его голова была гладко выбрита, а лицо прекрасно, как мрамор, но покрыто шрамами. Он был похож на оскверненную статую. Тогда я испугался. Я знал, что предатели были чудовищами, но не был готов к тому, что поверх идеального ангельского благородства появился слой уродливой жестокости. Гамигин сражался цепным мечом, сражался со злобой. То, что я говорил о величии, я повторю о гневе. То, как жестоко он убил предателей всё еще стоит у меня перед глазами.
— Они были вооружены цепными топорами и ударили его сразу с двух сторон. Он отступил назад, и топоры столкнулись. Гамигин поднял меч и ударил по шее одного из предателей, затем отрубил ему голову. В глазах Кровавого Ангела горел огонь идеального правосудия. Он был дланью Императора, которая взыскала каждую каплю крови, положенную за предательство. Второй космодесантник Безупречного Воинства ударил Гамигина в спину, и Кровавый Ангел споткнулся, но смог выпрямиться. Теперь в его глазах алела ярость. Он ответил шквалом ударов, ставших еще быстрее. Злость, ускорившая его движения, пугает меня даже сейчас. Его меч прошел сквозь нагрудник предателя и разорвал кожу и мышцы. Гамигин обнажил клыки, у него были клыки. Его оросило кровью предателя, и во снах, которые тоже могут быть воспоминаниями, я вижу, как он пьет эту кровь.
— В тот день я видел и много другое, всё это стоит у меня перед глазами. За все преступления, совершенные еретиками и предателями, им воздалось стократно. Кровавые Ангелы изменились, они стали воплощением гнева. Они разрывали врагов на части, понимаешь? Разрывали на части. На эту площадь пролился багровый дождь. Я видел, как тела сминали, сжигали и протыкали их собственными заостренными костями. Не было быстрой смерти. Война закончилась, но крики наказанных продолжали звучать. Это — цена, Харн, это — последствия.
Воспоминания о кошмарном правосудии разгорячили его кровь, сон отступил, а в сердце забилась собственная ярость.
— После войны, когда трупы еретиков лежали десятиметровыми кучами, а Безупречное Воинство выдворили с Лаудамуса, я вновь увидел Гамигина. Кровавые Ангелы уходили из Семпитернуса, в воздухе развевались штандарты, а сержант был более суровым и спокойным, чем мрамор, на который был похож. Но больше всего я запомнил ярость.
— Харн, ты не можешь себе представить этот гнев, и какой ужас и мучения он нёс.
Несколько звёзд устремились к земле, и Уле улыбнулся. Он опустил глаза и посмотрел на человека, который был его внуком, но высек на своем лице и груди ритуальные руны и был одет в грязные робы культиста. Человек, который по собственному желанию выступил на стороне вернувшегося Безупречного Воинства.
Человек, который вонзил нож в живот Уле.
Холод забирал его, но он продержался достаточно. Он увидел, что пришло возмездие.
— Ты не можешь себе представить этот гнев, — повторил он, — но, клянусь Троном, ты познаешь его.