Тень каннибала

Ему было не по себе. Визит Сиваковой был горстью крупной соли, высыпанной на свежую рану. Смерть Пятнова очень не понравилась полковнику Сорокину. Логика настаивала на том, что подстроить такую смерть было практически невозможно, а интуиция нашептывала, что Пятнов умер как-то уж очень кстати. «Слишком много совпадений, — подумал полковник, медленно жуя микронитовый патентованный фильтр сигареты. — Слишком много. Сначала Пятнов, Пантюхин и еще один подросток находят в лесу труп, потом те же Пятнов и Пантюхин прибиваются к подозрительному Козинцеву, а еще потом эти же двое, катаясь на мотоцикле, налетают на стальную проволоку, которую кто-то зачем-то натянул между стойками турника… И не надо забивать мне голову детишками, — строго подумал Сорокин. — Хотя, кажется, это я сам только и делаю, что забиваю всем голову… Пятнову перерезало шею, как ножом, Пантюхину чуть было не отрубило руку… Покажите-ка мне детишек, которые способны так надежно закрепить стальную проволоку, что она осталась на месте после того, как на нее на полном ходу налетел мотоцикл с двумя седоками!»

Он выкурил три сигареты подряд, размышляя над тем, откуда могла взяться проволока и как Пятнова угораздило выбрать именно тот маршрут, в конце которого его поджидала старуха с косой. Он перетасовывал факты так и этак, ища ускользавшую связь, но у него ничего не выходило: фактов было катастрофически мало. Ввинчивая в переполненную пепельницу третий окурок, полковник поймал себя на том, что вопреки логике и против собственной воли рассматривает смерть Пятнова как результат умышленного убийства. «Черт с ним, — подумал Сорокин. — Уж лучше перестраховаться, чем пройти мимо хладнокровной мокрухи, приняв ее за банальный, хотя и нелепый, несчастный случай».

Придя к такому выводу, он снял телефонную трубку и распорядился выставить охрану у больничной палаты, в которой лежал травмированный во время падения с мотоцикла Андрей Пантюхин.

Глава 14

Илларион Забродов в расслабленной позе сидел на садовой скамейке до тех пор, пока фигура полковника Сорокина не скрылась за углом. Тогда бывший инструктор спецназа отшвырнул окурок, вскочил и быстрым шагом направился в противоположную сторону.

Очутившись за рулем своей машины, он первым делом вынул из кармана телефон и набрал номер справочной. Прижимая трубку плечом, Илларион отыскал в бардачке шариковую ручку и старую штрафную квитанцию за стоянку в неположенном месте, пристроил бумажку на приборной панели и стал быстро записывать телефонные номера, которые диктовала ему строгая дамочка из справочной.

Это были номера московских больниц, в которых имелись травматологические отделения. Илларион рассудил, что с сотрясением мозга и порезом, пусть даже очень глубоким, в реанимации Тюхе делать нечего. Он попытался представить себе, как все это было, и решил, что в данный момент жизнь Пантюхина вне опасности. Хорошая все-таки штука — мотоциклетный шлем, подумал он, быстро двигая ручкой по бумаге. Ему некстати вспомнилась вычитанная где-то мрачная шутка: дескать, пока не изобрели шлемы, мозги мотоциклистов приходилось отскребать от асфальта, а теперь они, мозги то есть, аккуратно лежат внутри шлема…

Вежливо поблагодарив оператора справочной, Илларион без промедления начал обзванивать приемные покои больниц, начиная с той, что была ближе всех к месту ночного происшествия. Его расчет оказался верным: Андрей Пантюхин значился в списке поступивших. Илларион осведомился о его состоянии.

— А вы ему кто? — спросил пожилой женский голос на другом конце провода.

Илларион живо представил себе обладательницу этого голоса: хорошо за пятьдесят, крашенные в рыжий или, наоборот, в черный цвет волосы, густо подмалеванные ярко-красной помадой губы, высокий крахмальный колпак, шариковая ручка в нагрудном кармашке халата и полное сознание своей значимости…

— Отец, — нагло солгал он, отлично зная о семейных обстоятельствах Тюхи и не боясь никаких неожиданных сюрпризов с этой стороны.

— Состояние стабильное, средней тяжести, — немного смягчаясь, произнес голос в трубке. — Он в сознании. Да вы не волнуйтесь, папаша, все будет в порядке.

Илларион узнал, в какой палате лежит Тюха, расспросил о времени посещения больных и, сердечно поблагодарив разговорчивую старушенцию из приемного покоя, прервал связь.

Бросив телефон на соседнее сиденье, он повернул ключ зажигания. Стартер немного поквохтал, как курица, собирающаяся снести стальное яйцо, но не успел Забродов удивленно поднять брови, как двигатель ожил, заставив машину мелко завибрировать.

Илларион тронул машину с места, чувствуя, что надо действовать очень быстро. Сорокин упорно отстаивал версию, по которой смерть Пятнова и ранение Тюхи были результатом несчастного случая, но смотрел он при этом почему-то в сторону. Полковника явно одолевали смутные сомнения, и Забродов, знавший его не первый год, торопился: Сорокин привык доверять своей интуиции, и если охраны в больнице еще не было, то она должна была появиться там в ближайшее время.

Кроме того, Илларион побаивался за Тюху: кое у кого могло возникнуть вполне обоснованное желание довести начатое дело до логического конца.

Он гнал машину прочь от Центра, с неудовольствием ощущая, как растет и начинает ворочаться где-то в районе диафрагмы холодная и скользкая тварь. Связывать гибель Пятого со своей вчерашней вылазкой в город было глупо, но отрицать существование этой связи почему-то не получалось. В конце концов, пока Илларион дисциплинированно прогуливался в радиусе двухсот метров от своего дома, все было тихо. А стоило ему, что называется, выйти в свет, как произошел этот, с позволения сказать, несчастный случай. Совпадение? Вообще-то, Илларион верил в совпадения, но в данном случае их было как-то очень уж много.

«Черт подери, — думал он, — неужели это я убил парня? Пусть не собственными руками, косвенно, но все-таки… Неужели он погиб из-за меня? Из-за моего дурацкого упрямства, из-за моей тупой самоуверенности… Поставил на своем, сделал как захотел — и вот результат. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя, Сорокин, и подавно уйду… Дьявол, до чего же это неприятно — отвечать за других, особенно когда речь идет о жизни и смерти! Как же я, оказывается, основательно от этого отвык — отвечать за других».

«Стоп, приятель, — мысленно сказал он себе. — Этак можно додуматься черт знает до каких вещей. Вот поговорю с Тюхой, расспрошу его, что да как, и тогда уж решу, стоит ли мне волноваться. Может, Сорокин все-таки прав, и эта авария произошла по чистой случайности. Мотоцикл — это же дорогостоящее и шумное орудие самоубийства…»

«И все-таки, — подумал он, — кто же мог опознать во мне арестованного милицией Ярослава Велемировича Козинцева? С кем я виделся-то? И главное, когда? Может быть, нужно было действительно уехать из города? Где я бывал за эти дни? Да нигде, кроме ближайшего гастронома да лавки Пигулевского. И я могу поручиться, что за все это время не видел ни одного знакомого лица, кроме Сорокина, Мещерякова, Марата Ивановича и, естественно соседей. Ну, плюс парочка продавщиц из гастронома, которые за много лет примелькались мне и которым, скорее всего, примелькался я. Но ни соседи, ни продавщицы не знали меня как Козинцева…»

«Есть, — вдруг осенило Забродова. Он вспомнил соседа по лестничной клетке, который выглянул на площадку в тот самый момент, когда он, Илларион, в маскарадном костюме Козинцева возился с замком своей двери. Вот он, маньяк!»

В таком предположении имелся некоторый резон, поскольку в прошлом соседа была одна темная история, тянувшаяся несколько лет. Правда, тогда сосед Иллариона оказался ни в чем не виновным, но кто мог знать, как повлиял на психику этого заурядного человечка тот мрачный период его жизни? Может, на сей раз он свихнулся по-настоящему? Может быть, он решил отомстить Забродову за смерть своей жены и избрал для этого вот такой длинный, запутанный путь?..