Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 300 из 303

Назначенный мировым посредником «первого призыва», Обнинский сразу попал в область кипучей работы, где приходилось не только применять Положение 19 февраля, еще девственно чистое и не обросшее циркулярами и всевозможными разъяснениями, но и творить многое, в нем лишь намеченное, но требуемое жизнью, творить, конечно, в духе Положения, понимаемого широко и применяемого беспристрастно.

С уходом Арцимовича, назначенного в московские департаменты Сената, настали другие времена и другое отношение к мировым посредникам, но главное дело — введение Положения 19 февраля и составление Уставных грамот — было сделано, а между тем начала осуществляться другая великая реформа — Судебная. К ней приобщился в качестве участкового мирового судьи Обнинский и слился с нею и с ее основоположением — Судебными уставами — всею душою, служа словом и пером выяснению необходимых условий успеха первой и защищая вторые от переделок, искажений и прикосновений нечистых рук, движимых личным честолюбием или трусливой угодливостью.

Его служба Судебным уставам никогда не ограничивалась только их защитой и критикой работы их исказителей. Он принял живое участие в разработке тех вопросов техники и судебной этики, которых по существу своему не мог коснуться положительный закон; он проводил в своей прокурорской деятельности те начала и приемы, в которых должен был проявиться тип обвинителя, соответствующий намерению и ожиданию творцов Судебной реформы. Вопрос о том, чем будет на практике русский публичный обвинитель, представлял особую важность. Поэтому нужно было пойти своей дорогой и самостоятельно выработать тип обвинителя.

Создавая тип прокурора-обвинителя, Судебные уставы начертали и нравственные требования, которые облегчали и возвышали его задачу, отнимая у обвинения формальную черствость и бездушную исполнительность. На обязанности его лежало сгруппировать и проверить все изобличающее подсудимого, и если подведенный им итог с необходимым и обязательным учетом всего говорящего в пользу обвиняемого создаст в нем убеждение в виновности последнего, заявить о том суду. Сделать это надо в связном и последовательном изложении, со спокойным достоинством исполняемого грустного долга, без пафоса негодования и преследования какой-либо иной цели, кроме правосудия, которое достигается не непременным согласием суда с доводами обвинителя, а непременным выслушиваением этих доводов. Так именно понимал задачу обвинителя Обнинский, и все его речи, между прочим, и в знаменитом московском деле игуменьи Митрофании, были всегда проникнуты спокойствием тона, человечностью и убедительностью доводов без преувеличенного толкования улик и доказательств. Говоря в сострадательном и мягком тоне, где для этого в обстоятельствах дела, в личности и в жизни подсудимого были какие-либо данные, он был требователен и настойчив по отношению к представителям закона и власти, когда они нарушали первый и злоупотребляли вторым. И живым личным примером, и в печати он старался установить прочный взгляд на судебные прения и на их задачу служить лишь всестороннему выяснению доступной человеческому пониманию правды в деле, а не личному самолюбию или стремлению к успеху, иногда с ущербом для справедливости.

Подвергая тщательному, основанному на опыте анализу так называемое судебное красноречие, Обнинский находил, что дар слова, т. е. способность из немногих фактов сразу изобразить сильно действующую на первый взгляд картину, играет в судебных прениях не только второстепенную, но даже и вовсе ненужную роль. Вдумчивость в тщательно изученные и удержанные в памяти обстоятельства, раскрытые исследованием до суда, находчивость при проверке их на суде, глубокое и искреннее убеждение, последовательность и ясность изложения простым и лишенным вычурности языком — вот что нужно, по мнению Обнинского, для судебной речи.

Петр Наркизович Обнинский, пока позволяли разрушаемые тяжким недугом силы, отдавался с любовью деятельности, направленной на предусмотрительную помощь людям, сознавая, что большинству жить не только тяжело, но и больно. Много лет был он председателем Московского общества попечения о неимущих и нуждающихся в попечении детях, впервые в России введя в практику задачи этого общества — защиту детей от жестокого обращения.

П. Н. Обнинский был серьезным публицистом. Чуткий, отзывчивый на все вопросы, волнующие общество, он опубликовал в конце 80-х гг. ряд статей по юридико-публицистическим и этическим вопросам как в общелитературных изданиях («Русская мысль», «Русское богатство», «Русские ведомости»), так и в специальных («Юридический вестник», «Журнал гражданского и уголовного права»). В 1901 г. Обнинский издал первый выпуск своих статей «Закон и быт».

Плевако... Во второй половине XIX — начале XX вв. это имя знали все, от мала до велика, знали не только в России, но и за ее пределами. В наше время это имя стало до известной степени нарицательным для обозначения выдающегося оратора.

«Плевако,— вспоминал А. Ф. Кони,— во всей своей повадке был демократ-разночинец, познавший разную жизнь во всех слоях русского общества, способный, не теряя своего достоинства, подыматься до его верхов и опускаться до его «дна»,— и тут и там все понимая и всем понятный, всегда отзывчивый и простой. Он не «удостаивал» дело своим «просвещенным вниманием».., а вторгался в него, как на арену борьбы, расточая удары направо и налево, волнуясь, увлекаясь и вкладывая в него чаяния своей мятежной души... В Плевако, сквозь внешнее обличив защитника, выступал трибун, для которого дело было лишь поводом и которому мешала ограда конкретного случая, стеснявшая взмах его крыльев со всей присущей им силой». [18]

Ф. Н. Плевако родился в г. Троицке Оренбургской губернии. Окончив Первую московскую гимназию, Федор Плевако поступил в 1859 году на юридический факультет Московского университета и в 1864 году окончил его со степенью кандидата прав. Окончание университета совпало со временем объявления основных положений Судебной реформы 1864 года.

Ф. Н. Плевако заявил о себе как оратор очень рано, и к этому были все основания: талант, трудолюбие, обширные знания. Природа наделила его удивительным даром речи. Слушая его, люди поражались той высоте, которую может достичь свобода и легкость речи. Плавные, красивые, стройные переходы в его речах производили чарующее впечатление на слушателей. Богатырская мощь его яркого слова способна была сокрушить все на своем пути. Его речи часто сравнивали с водопадом. Он без малейшего усилия выбрасывал целый каскад слов, и все они были к месту, эффектные фразы произносил твердо, звучным голосом, убедительным тоном, речь дышала плавностью и гармонией, что погружало аудиторию в благоговейное молчание перед исключительной увлекательностью и могуществом. Это был серьезный боец. Он не позволял себе каких-либо выпадов против участников процесса, все свое внимание сосредоточивая на освещении психологической стороны дела.

В оценке Ф. Н. Плевако как судебного оратора нередко встречались критические суждения. Временами обращалось внимание на то, что он поверхностно готовится к выступлению, не пишет предварительно тексты своих речей. А. Г. Тимофеев отмечал, что в общих местах у Ф. Н. Плевако можно заметить иногда поспешность суждений, приспособление к потребностям данного момента и т. д. [19] И все же такие упреки не всегда были обоснованны: он тщательно готовился к произнесению речей, хорошо знал все обстоятельства дела, умел глубоко анализировать доказательства и убедительно показать суду внутренний смысл рассматриваемых заявлений. Вот что по этому поводу говорит С. А. Андреевский: «Что касается предварительной работы, то и у нас все знаменитые защитники писали свои речи заранее, или целиком, как Спасович, или в виде конспектов, или «оазисами», как говорил о себе Плевако, который, впрочем, в последнее время тоже стал их писать целиком, ибо тотчас после прений передает полную рукопись в газеты» [20].

18

Кони А. Ф. Отцы и дети Судебной реформы. М., 1914, с. 260.

19

Тимофеев А. Г. Судебное красноречие в России. Критические очерки. СПб., 1900, с. 152.

20

Андреевский С. А. Драмы жизни (защитительные речи). Пг., 1916, с. 27—28.