Тайна Леонардо

На какой-то миг Владимира Яковлевича охватила паника. Он почувствовал себя зверем, угодившим в волчью яму, откуда нет выхода. Но ведь это было спланировано заранее, сказал он себе. С самого начала предполагалось, что они не дураки и выйдут на его след. Выйдут, пройдут по этому следу, азартно виляя хвостами и тявкая от нетерпения, а потом упрутся в глухую стену, покрутятся разочарованно на месте и двинутся по другому следу – ложному, заботливо им подброшенному...

Вот только обнаружение трупа Мансурова в планы Владимира Яковлевича не входило. Его не должны были найти – по крайней мере, так скоро. Что ж, приходилось признать, что ищейкам удалось продвинуться немного дальше и быстрее, чем он рассчитывал. Это означало, что в расчеты вкралась ошибка, которая грозила стать роковой.

"Ладно, – подумал он, – пусть ошибка. Так что же теперь, сидеть и ждать, пока за мной придут? Нет, все правильно, все логично, нужно действовать..."

Набросив на голые плечи теплую куртку, он поднялся в мансарду и вышел на балкон. Тучи немного разошлись, открыв сверкающий холодным блеском однобокий диск убывающей луны. Эта болтающаяся в неимоверной высоте груда мертвых серых камней светила, как прожектор, и Владимир Яковлевич вполголоса пожелал ей провалиться в тартарары. Боком скользнув в глубокую черную тень, отбрасываемую свесом крыши, он закурил новую сигарету, чтобы соглядатаи, если таковые действительно отирались поблизости, решили, что он просто вышел покурить на свежем воздухе, и, прикрывая телефон полой куртки, по памяти набрал номер.

Трубку не брали довольно долго. Потом гудки прекратились, и грубый мужской голос неприветливо бросил:

– Ну?

– Добрый вечер, – по укоренившейся привычке вежливо поздоровался Владимир Яковлевич и тут же, спохватившись, напористо и грубо спросил: – Это Сало?

– А это кто? – послышалось вместо ответа.

– Ты меня не знаешь, – заявил Дружинин, сделав над собой усилие, чтобы сказать незнакомому человеку "ты" вместо "вы". – Но помнить должен.

– Не темни, крендель, – посоветовал человек со странным именем Сало. – Думаешь, если антиопределитель врубил, так я тебя не найду?

– Ты пальцы-то веером не распускай, – зловеще понизив голос, окоротил его Дружинин. – Я не темню, я тебе дело говорю, а ты мне слова вставить не даешь. Понты свои дешевые при себе оставь, понял? Должок за тобой, Сало.

– А ты кто такой, чтобы предъявы швырять? Что-то я не помню – ни голоса твоего не помню, ни какого-то там долга, про который ты мне тут втираешь...

– Сейчас вспомнишь, – пообещал Дружинин. – Тебе в начале весны письмо по электронной почте пришло. Теперь припоминаешь? Бабки ты тогда взял, а работу не сделал.

– А, вот это кто, – уже совершенно другим тоном протянул Сало. – Нарисовался, значит. А я-то думаю: чего это, думаю, до сих пор тихо? Ну, и какого хрена тебе от меня надо? Сам знаешь: в том, что работа не сделана, моей вины нет, а бабки вернуть – ну, кому я их должен был возвращать?

– Возвращать не надо, – успокоил его Дружинин. – Надо отработать. Дело пустяковое, а я еще доплачу.

– Сколько? – демонстрируя похвальную понятливость и сговорчивость, поинтересовался Сало.

Они немного поторговались, после чего Дружинин назвал имя и адрес и прервал соединение. Вопрос можно было считать улаженным: для такого специалиста, каким, если верить рекомендациям, являлся Сало, это дело и впрямь не представляло трудности.

Докурив сигарету, Владимир Яковлевич выбросил окурок в темноту и вернулся в дом. Вера все еще лежала в постели, раскинувшись, как одалиска. Вид у нее был в высшей степени призывный, наводящий на мысль о вполне конкретных действиях, и, чтобы не поддаться искушению, Владимир Яковлевич произнес нарочито сухо, почти неприязненно:

– Одевайся.

Помимо всего прочего, Вера была очень неплохой хирургической сестрой, прошедшей отличный курс дрессуры в операционной. Привычка к беспрекословному и немедленному выполнению любого приказа, отданного хирургом, была в ней сильнее всех остальных привычек; собственно, то была уже не привычка, а условный рефлекс, закрепленный богатой практикой. Поэтому Вера вскочила с кровати, как солдат по тревоге, сгребла в охапку разбросанное по полу белье и только после этого, опомнившись, спросила:

– Зачем?

– Поедем в город, – сказал ей Дружинин. – Посидим в ночном клубе, расслабимся, оторвемся по полной программе...

Вера удивленно приподняла брови. Она обожала ночные клубы, а вот Владимир Яковлевич их терпеть не мог, и вытащить его куда-нибудь потанцевать было очень большой проблемой.

– Это, что ли, и есть сказка, которую ты решил мне подарить? – спросила она.

– Это только присказка, – пообещал Владимир Яковлевич. – Ну, давай, давай, одевайся, пока я не передумал!

...Он заметил в зеркале заднего вида отражение чьих-то фар, когда уже выехал из поселка. Откуда они взялись, эти чужие фары, Владимир Яковлевич не видел, да это и не имело особого значения. Дела такого масштаба расследуют профессионалы – самые лучшие, какие только остались в органах после бардака, который творился в стране на протяжении последних полутора десятков лет. Можно было не сомневаться, что, если в захотели, эти люди ни за что не дали бы ему себя заметить. Слежка за ним в последнее время была едва ли не демонстративной. "На психику давят, – подумал он, преодолевая желание утопить педаль акселератора до упора, чтобы посмотреть, как это им понравится. – Ну-ну, бог в помощь. Психика у меня устойчивая, так что, ребята, где сядете, там и слезете".

Пост ГИБДД на въезде в город был освещен, как стоянка перед супермаркетом, и здесь Владимир Яковлевич сумел наконец рассмотреть машину преследователей – самую обыкновенную светло-серую "Волгу" без каких бы то ни было признаков принадлежности к одному из многочисленных ведомственных гаражей Министерства внутренних дел. Она держалась на приличном расстоянии от его "доджа", то отставая, то немного приближаясь, и с тупым упорством повторяла каждый его маневр. В городе, где движение было гуще, "Волга" притерлась почти вплотную, не давая никому вклиниться между своим капотом и багажником дружининской машины; на перекрестках она все время оказывалась позади, почти упираясь своим передним бампером в задний бампер "доджа", освещенная рубиновыми отсветами его тормозных фонарей. Дружинин старался не обращать на нее внимания, но это оказалось очень трудно. Наглость водителя "Волги" его раздражала, и, обдумав все хорошенько, он решил, что ничем не рискует, если преподаст этому быдлу в погонах небольшой урок.

Ему пришлось немного подождать и здорово подсуетиться, чтобы организовать все как надо. И вот наконец ситуация сложилась именно так, как он хотел: шедшая впереди машина проскочила светофор на желтый, освободив перекресток. Владимир Яковлевич притормозил; желтый сменился красным, рычащие лавины справа и слева тронулись с места, и в этот самый миг доктор Дружинин вдавил педаль акселератора в пол.

Дорогие импортные покрышки с пронзительным визгом вгрызлись стальными шипами в покрытый подмороженной слякотью асфальт, мощный двигатель "доджа" бархатно взревел под забрызганным грязью золотистым капотом, и дорогая иномарка пулей устремилась в сужающийся просвет между двумя встречными потоками транспорта, сопровождаемая разноголосым нытьем клаксонов.

Водитель "Волги", несомненно, был неплохим профессионалом и, более того, ожидал от своего объекта подобного трюка. Он среагировал мгновенно, и в этом заключалась его главная ошибка: доктор Дружинин рассчитал все очень точно, и там, где успел проскочить он, уже не смогла бы пролететь даже самая быстрая муха.

Преследователь понял свою ошибку почти сразу, но это "почти" решило дело: вылетевшая на перекресток вслед за золотистым "доджем" серая "Волга" начала тормозить слишком поздно. Имелся единственный шанс уцелеть: оставаться на месте. Увлекшись преследованием, водитель упустил этот шанс, и его машина, под несмолкающий вой клаксонов пройдя юзом последние несколько метров, с грохотом и лязгом въехала сбоку под оранжевый грузовик коммунальной службы.