Страница 116 из 135
(Урбанский Н. Религиозный быт хлыстов Казанской губернии // Известия по Казанской епархии. 1903. № 13. С. 540; Тот же текст: Рождественский Т. С., Успенский М. И. Песни русских сектантов-мистиков. СПб., 1912. С. 819 (№ 693))
По сообщению обоих авторов, этот стих пелся во время привода — ритуала приема новообращенного в сектантскую общину. Вероятно, так же обстояло дело и во времена Василия Степанова, хотя никакой дополнительной информации по этому поводу следственные материалы не дают. Если иметь в виду жесткую ритуальную приуроченность текста, становится понятным использование канона Введению (веденье ассоциируется с приводом), а также мотив избрания праведных и заступничества Богородицы (здесь очевидно влияние эсхатологических мотивов, отразившихся в легендах и стихах о Богородице, спасающей праведных от загробных мучений и предстательствующей за людей на Страшном суде). Не совсем понятно, почему слова упещрену и вопияше превратились в пещеру, а затем и в пищу огненную. Здесь возможно влияние рождественской обрядовой и фольклорной топики: «пещное действо», соединявшее воспоминание о трех отроках в пещи огненной с символикой рождения Христа, «когда божественный огонь, вселившийся в деву Марию, не опалил ее естества» (Лихачев Д. С., Панченко А. М., Понырко Н. В. Смех в Древней Руси. Л., 1984. С. 160), стих о «Жене милосердной» и т. п. Эта символика, рассматриваемая в культурно-историческом контексте русского религиозного диссидентства конца XVII — начала XVIII в., в свою очередь недвусмысленно указывает на фольклор «самосжигателей».
12. Росплачется красно солнце со лучами
Все строки, кроме последней, повторяются дважды.
Песенка корреспондирует с известным духовным стихом о плаче земли: Мать сыра земля плачет перед Богом о тяжести людских грехов. Бог просит землю потерпеть еще немного: если грешники придут к Нему с покаянием, он прибавит им свету вольного, если нет — их ожидают вечные муки. В сборнике Василия Степанова эти мотивы получают иную, оригинальную трактовку: небесные светила плачут перед Сыном Божьим о погибели мира-народа, идущего в превечную муку, и об отпадении верных. Этот образ, как и мотив плача земли, заимствован из вступительной части апокрифического «Видения апостола Павла». Стих заканчивается не ответом Сына Божьего, а молитвой грешной души.
Запиши, сударь, в животные свои книги — см. комментарий к № 3.
13. Государь ты наш батюшка, богатый гость
Все строки, кроме последней, повторяются дважды.
Изображение сектантской общины в качестве корабля богатого гостя, наполненного бесценными товарами, которые покупаются только верою и радением — одно из общих мест в словесности хлыстов и скопцов. Образ корабля имеет чрезвычайно важное значение для всей культуры русских сектантов-экстатиков. Кораблем называется и сектантская община, и один (по-видимому, наиболее ранний) из видов радения.
Богатый гость по кораблю покатывает, / В золоту трубочку вострубливает — покатывать (катить, покатить и т. д.), трубить в золотую трубу — наиболее распространенные в фольклоре хлыстов и скопцов термины для изображения радения и пророчества (ср. комментарий к № 4).
14. Батюшко ты белююшко, белой свет, ты помилуй всех
Все строки, кроме последней, повторяются дважды.
Праведные шли да Христа Бога нашли. / Им они светом ругаются, / Духу Святому насмехаются — не совсем понятные строчки. Казалось бы, речь идет о праведных, нашедших Христа, т. е. о христовщине, которая выдерживает ругань и насмешки мира. Возможно, ошибка переписчика.
15. Ей люблю, ей люблю
Строки 1-4-я повторяются дважды.
16. С высоты было, с сед(ь)ма неба неясен сокол летит
См. комментарий к № 13.
За вашие за труды дам вам семиградные венцы — образ семиградных/семигранных венцов довольно часто встречается в радельнои лирике хлыстов и скопцов. Возможно, это реминисценция Откр: 4, 4: «...И на престолех видех двадесять и четыри старца седящыя, облечены в белыя ризы, и имаху венцы златы на главах своих».
17. Да что то за люди
Все строки, кроме 1-й, 24-й и последней, повторяются дважды.
Да что то за люди, / Да что батюшки не любят — ср. с зачином стиха о св. Николае: «А кто, кто Николая любит, / А кто, кто Николаю служит...» (Бессонов П. Калеки перехожие. М., 1861. Вып. 3. С. 757-761 (№ 189-193).
18. То-то конь был
Все строки, кроме 2-й, повторяются дважды.
19. Благодатный Бог наш
Все строки, кроме 1, 32, 33, 35-й и последней, повторяются дважды.
20. Сударь ты мой батюшка, не прогневайся
Все нечетные строки, кроме первой (повторяющейся дважды), поются один раз; все четные, кроме последней (поющейся один раз), повторяются дважды.
21. Как у нас было в каменной Москве
Все строки, кроме двух последних, повторяются дважды.
22. Да по морю, морю синему
Вариант широко распространенного духовного стиха о расставании души с телом, восходящего к популярному в средние века легендарному сюжету (см.: Батюшков Ф. Спор души с телом в памятниках средневековой литературы. СПб., 1891. С. 126-153). Наиболее близка к нему вступительная часть стиха «про душу великой грешницы», записанного П. И. Якушкиным (Якушкин П. И. Сочинения. СПб., 1884. № 10): по морю по синему по Хвалынскому плывут на кораблях святые ангели, архангели; они встречают Христа и рассказывают, как душа с белым телом расставалася. В сборнике Александра Шилова, репрезентирующем репертуар орловской и тульской христовщины 1760—1770-х гг., стиху о расставании души с телом предпослан другой, более распространенный, зачин (Уж вы голуби, / Уж вы белые...; см.: Приложение 2, № 14).
23. Еще кто б нам построил
Все строки, кроме 1-й, 4-й и последней, повторяются дважды. Вариант эсхатологического духовного стиха, известного по старообрядческой традиции XIX в. (см. Варенцов В. Сборник русских духовных стихов. СПб., 1860. С. 189-190; Рождественский Т. С. Памятники старообрядческой поэзии. М., 1909. № 11; Философова Т. В. Духовные стихи в рукописной традиции Латгалии и Причудья. С. 447 (учтено два варианта)).
24. Свет Господи, создатель мой
Все строки, кроме последней, повторяются дважды.
Вероятно, эта песенка возникла под влиянием вступительной части стиха об Иосифе Прекрасном («Кому повем печаль мою»), широко распространенного в народной религиозной словесности (см.: Кирпичников А. Источники некоторых духовных стихов // ЖМНП. 1877. № 10. С. 139-141; Бессонов П. А. Калеки перехожие. М., 1861. Вып. 1. С. 191-192 (№ 41); Сперанский М. Н. Духовные стихи из Курской губернии // Этнографическое обозрение. 1901. № 3. С. 59-60; Песни оренбургских казаков. IV. Песни обрядовые, духовные стихи, апокрифы, заговоры, очерки обрядов, царь Максимилиан / Собрал А. И. Мякутин. СПб., 1910. С. 165-168; Духовные стихи. Канты (Сборник духовных стихов Нижегородской области) / Сост., вступ. статья, подготовка текстов, исс. и коммент. Е. А. Бучилиной. М., 1999. С. 53-77; Философова Т. В. Духовные стихи в рукописной традиции Латгалии и Причудья. С. 446-447 (учтено 9 вариантов) и др.). Однако публикуемый текст очень сильно отличается от большинства вариантов стиха об Иосифе. Ближайшими параллелями являются стихи «Ты, Господи, Владыко мой...» (опубликован Варенцовым (Варенцов В. Сборник русских духовных стихов. С. 190-191) с пометкой: «бегло-поповщинской секты, запис‹ан› в Саратове») и «Не унывай, не унывай, душе моя...» (опубликован Рождественским и Успенским по сборнику песен, «полученному с Кавказа»: Рождественский Т. С., Успенский М. И. Песни русских сектантов-мистиков. СПб., 1912. С. 430 (№ 337)). Но и здесь разночтения довольно значительны.