Дикая стая

Гошка с трепетом открывает замок, входит в коридор и, оглядевшись, оробел, спешно разулся. Еще бы! Полы сверкают как зеркало, глядя в них, можно бриться.

«Видать, уважают меня, коль так старались!» — подумал про себя поселенец не без гордости и пошел по комнатам, немея от восторга. Оно и было, от чего оробеть. Все стены комнат оббиты вагонкой. Отшлифованная, отлакированная, она сверкала и, казалось, грела своим теплом даже на расстоянии. Пол под ногами не скрипел как раньше, ничего не сыпалось с потолка.

Человек подошел к окну, выглянул в него. Возле колодца две старые бабки о чем-то спорили. Гоша не услышал ни одного слова. Он даже не поверил самому себе и лишь когда открыл форточку, до него долетело:

—

Во и я брешу, что мы тута все жизни прозаложили государству, а мне печку не могут в третью зиму отремонтировать. В дыму вся изба прокоптилась как холера, а ентому тюремщику хоромы сообразили. Все новехонькое, словно с иголочки! А спроси, за что?

—

Начальству жопу лизал исправно. Он же — инспектор! Нам не дозволял ловить рыбу, а им сколько хочешь бери! Не воспрещал. Я тоже седьмой год про свою крышу прошу, никто не хочет слышать. А чем мы хуже поселенца? Всю жизнь робили не покладая рук. А теперь не допросимся.

—

Надо самому губернатору написать жалобу, пусть он за нас вступится!

—

Писали. Ой, сколько уж написали! Еще летом, а ответу до сих пор нетути. Видать, на всех больших постах нынче единые поселенцы окопались и пригрелись. Не хотят нас слышать, не достучаться нам до них!

Гошка резко захлопнул форточку.

«Какое счастье, что не буду канать зимой в водовозах и возить воду вот этим парашам», — подумал Корнеев в сердцах. Он уже собрался уходить, как вдруг зазвонил телефон, вернул поселенца в кабинет.

—

Гоша, где ты пропадаешь? Три дня звоню, а ты трубку не берешь! Случилось что-нибудь иль приболел? — узнал голос Назарова.

—

Александр Иванович, я здесь редко бываю. Сами знаете, путина шла, нерест! Измотался вконец! Зашел сюда глянуть, как ремонт в бараке сделали? А то б и не появился еще с месяц, — ответил инспектор простодушно.

—

Где же ты живешь, если у себя не бываешь?

—

Семьей обзавелся. Женатый нынче! — ответил поселенец с гордостью.

—

Вот как? Поздравляю! Выходит, насовсем у нас прописался? Из временного в постояльцы перекочевал? Молодец, Георгий! — потеплел голос человека, и он спросил через паузу, — отчет когда привезешь?

—

Резину тянуть не буду, но дня три или четыре понадобятся.

—

Я тебе даю неделю, но не больше. Как только справишься. Привози! — попросил Назаров и сказал, словно вспомнив, — кстати, мы к вам в поселок посылаем второго инспектора. Ты ее знаешь. Это Ольга Воронцова! Там ей все знакомо: и реки, и люди! Кадр проверенный, надежный, ей ни объяснять, ни показывать ничего не надо. У вас с нею добрые отношения и полное понимание, насколько я помню. Вас не надо знакомить, сработаетесь легко, — говорил Александр Иванович.

— А зачем ее с Октябрьского отправляете? Ведь у вас веселее, а у нас — тоска! Она ж прокиснет в Усть-Большерецке!

—

Нельзя ей больше здесь оставаться. Жизнь — не карнавал! Свои условия подбрасывает, с ними считаться приходится всем. А потому ей надо пожить в тишине. Так она решила.

—

Когда Ольга приедет? — спросил Гоша. — Сдашь отчет и ее заберешь. Она уже ждет тебя. Чем скорее это произойдет, тем лучше.

—

Я не затяну! — пообещал Корнеев и в тот же день сел писать обо всем, что происходило летом на работе.

Закончил он писать лишь к концу недели. Отчет получился не просто большой, а громадный: две увесистые папки еле вместили Гошкин труд и выглядели внушительно.

Перед самой поездкой в Октябрьский поселенец решил поговорить начистоту с Анной и, собрав бумаги, сел рядом с женщиной:

—

Ань, хочу предупредить тебя, что из Октябрьского привезу второго инспектора. Вместе будем работать.

—

Ну и что? Это хорошо! Отмахнуться будет легче от поселковых и мне спокойнее станет, — ответила баба.

—

Все бы так, но инспектор — не мужик, а женщина. Она несколько раз приезжала в поселок работала здесь раньше, — умолк Корнеев, приметив, как лицо Анны быстро покрылось красными пятнами. — Чего это ты бесишься? У меня с Ольгой ничего не было! Я к ней как к сеструхе отношусь и не боле того. Не бери в голову дурное и

не

додумывай лишнее. Она много моложе меня и любит другого. Да и я — не кобель, чтоб от бабы к бабе бегать. Не тот возраст.

И натура другая. Я сам говорю потому, чтоб сплетни не слушала. Наши поселковые, сама знаешь, все в грязи изваляют не сморгнув. Но Ольга чище их всех! — заметил человек, как вздрогнула и напряглась Анна.

—

Вези. Это дело твое, — ответила хрипло.

—

Вот отвезу отчет, доставлю в поселок Ольгу, а мы с тобой за грибами оторвемся. Еще есть время. Насобираем, чтоб на всю зиму с ушами хватило, а потом за шишками смотаемся. Свои орехи — дело великое. Наберем побольше. Их если курам в корм добавлять — желтки как янтарные станут. Ох и вкусные!

—

Теперь в тайге одни опята остались. Их только солить. Другие грибы отошли, — отозвалась женщина.

—

И это подарок! Зима все возьмет. До самого мая холода стоят. А когда в кладовках и подвалах есть запасы, легче зиму переждать.

—

Что верно, то правда! — согласилась Анна.

—

Я в Октябрьском не задержусь. Ты приготовь корзинки и ведра. А может, и Ольгу с собой возьмем. Чего ей зря задницу отсиживать? Пусть поможет себе и нам, едино у нас хавать будет. Кстати, она неплохо готовит. Когда приезжала в поселок, убирала и жрать готовила очень неплохо. Бывало, рубаху какую-нибудь постирает, полы помоет. Короче, было видно, что в доме баба дышит.

—

Чего это ты про нее раскукарекался? — прищурилась Анна.

—

Да просто так вспомнил! Погоди, вы еще с нею подружитесь! — сказал Гошка уверенно.

А утром, едва из-за горизонта показалось солнце, поселенец вышел из дома с сумкой в руках. Огляделся вокруг.

Зима в этом году не спешила с холодами. Словно заблудившись на высоких перевалах и крутых серпантинах. Прилета отдохнуть среди тайги на зеленой лужайке, да так и уснула под звонкие песни горных рек и ручьев, под шепот трав и деревьев. Может, оттого эта осень была самой теплой и долгой? Ни одной снежинки за весь октябрь. Такое попробуй припомнить…

Корнеев глубоко вдохнул воздух. Нет, он не пах снегом. В нем переплелись запахи речной свежести, травы и опадающей листвы, хвои и дыма, вьющегося из печных труб.

—

Пора! — сказал сам себе человек и побежал вниз по спуску к реке. Следом за ним прыгнул в лодку Дик. Динка была беременна. Она ходила с толстым животом, неуклюжая и раздражительная. Собака порыкивала, огрызалась на Дика, и тот теперь держался в стороне от капризной подруги, которой постоянно хотелось есть.

Динка, растолстев, выталкивала Дика с одеяла, не давая ему лечь рядом, и пес, недовольно поворчав, уходил от подруги в другой угол, под бок к теплой печке. Она никогда не остывала.

—

Дик, иди домой! Со мной нельзя! Я далеко уезжаю, сегодня не вернусь. А за бабами кто присмотрит? Их двое. Кому-то из нас нужно остаться. В этот раз сторожить и защищать их придется тебе, — уговаривал Георгий пса. Тот недовольно покосился на хозяина, но понял, сегодня его не возьмут с собой. Медленно, нехотя вылез из лодки, побрел вверх, поминутно оглядываясь. А может, передумает и позовет? Но нет! Лодка, описав дугу, вышла на середину реки и помчалась, обгоняя ветер, становясь все меньше, неприметнее, а вскоре и вовсе исчезла из вида.

В Октябрьском Корнеева сразу окружили инспекторы, радовались искренне, что приехал он живой и здоровый, без синяков и шишек, хотя именно на него в это лето чаще чем на других нападали браконьеры. С дубинками и ножами, с ружьями и веревками, даже в сети хотели утопить, сунув под затонувшую корягу, но всегда счастливый случай спасал поселенца, и он снова оставался жить назло всем поселковым.