Дикая стая

—

Гошка, давай поужинаем, — услышал поселенец голос Бондарева, вырвавшего из воспоминаний.

—

Что ж молчишь, сосед? Даже не сказал, что уезжаешь в Октябрьский!

—

А ты откуда узнал?

—

Легавый проговорился. И не только ты. Андрей с Маринкой в другой дом уходят. Совсем один останусь, — понурился Гоша.

—

Нет, одиночество тебе не грозит. Поверь моему слову. В поселке с жильем нелегко. Кого-то поселят вскоре, да и я не завтра уезжаю. Еще недели две тот юрист будет пенсию оформлять. Потом, чего горевать? К тебе уже сегодня Анна наведывалась. Видно, хочет продолжить знакомство. Вот только пурги нет как повода, — усмехался человек криво.

Игорь принес печеную картошку, почищенную селедку, заваренный чай и сахар. Гоша вытащил сало, хлеб, бутылку водки, рыбу и пару головок лука. Бондарев крякнул от восторга:

—

Царский стол! Давай Андрея позовем! — стукнул в стену, не дождавшись согласия.

Андрей принес еще одну бутылку водки, кусок колбасы и, сев к столу, сказал:

—

Скоро в новую квартиру переедем. Раньше этого добивался, теперь неохота. Там соседи не то, что вы. Не знаю, как приживемся?

—

А Ванька? Иль больше не зовет в Штаты? — поинтересовался Бондарев.

—

Обещал помочь. Ведь уже с работой для нас обоих договорился. Такое в их условиях не мало. Теперь на проезд подкинет.

—

А если тормознут вас?

—

Нет, говорил с начальством. Отпустят. Ведь вся проблема не в нас. Дочке нужна операция, здесь такие не делают даже в Москве, а там они штатные. Надо спасти ребенка, иначе до трех лет не доживет. Так врачи говорят, — помрачнел Андрей, добавив громко: — Касайся самих — сотню раз подумал бы, а дочкой рисковать не хочу. Каждый день здесь нам в наказание!

—

Да ты таких дочек целый город настряпаешь, если тебя подкормить и дать отдохнуть! — встрял поселенец.

—

Эх, Гоша! Не был ты отцом. Не держал возле сердца свою кровинку, потому городишь пустое! Ведь ее болезнь — это наша с Маринкой вина и беда. Мне своя жизнь ни в радость, пока ребенок болен.

—

Не имел я своих и не хочу! Расти их, а что под старость получишь, неведомо. Только я слышу от стариков, что не столько хлеба, сколько пиздюлей получили от своих деток. А уж сколько попреков, мата слышали, другие даже пенсии до копейки отнимают и пропивают дочиста. Пожаловались на это в милицию, те возникли в семью на разборку, а когда менты смылись, сыночки старикам накостыляли так, что те месяца не продышали. И они не единственные! Теперь дети злее плети, — подытожил Гоша.

—

Это уж какие сами! Такими вырастили, — не согласился Андрей.

—

Кончайте базар, мужики! Дети, конечно, цветы нашей жизни, но лучше, когда они растут на чужих подоконниках, — вставил Игорь.

—

Давайте выпьем за то, чтоб всем было клево: и детям, и родителям! — предложил Гоша.

—

Игорь, а ты когда в Октябрьский собираешься переехать? — спросил Андрей.

—

Мне позвонят. Нынешний пенсию оформляет и линяет. Я тут же на его место. А тебе, Гоша, надо в мою квартиру перебраться.

—

Зачем? — удивился поселенец.

—

У меня телефон! Тебе не проведут, а тут готовый. Только оплачивать не забывай.

—

На хрен он мне за деньги сдался? Тут весь поселок за час обойти можно.

—

Телефон тебе сгодится. Клиенты позвонят, кому вода нужна.

—

Только этого горя мне не хватает. И так к концу дня вся жопа в мыле! — злился Корнеев.

—

Ну, какой-нибудь крале свиданку назначишь.

—

Пусть сами возникают, занимают очередь ко мне. Буду из-за них на телефон тратиться! — не соглашался Гоша.

—

Тогда снимай перегородки и живи в одной большой квартире! Заведи собаку, кошку, все не так одиноко, — предложил Андрей.

—

Слушай, а как же ты в той Америке жить станешь, не зная ихнего языка?

—

Почему так думаешь? Я в студенчестве гидом подрабатывал. Именно с англичанами. Отлично получалось. Правда, Маринка много слабее знает английский, но ничего, выучит уже в непосредственном общении.

—

Все разбежитесь, разъедетесь. Как-то мне эти пять лет здесь продышать в одиночестве? — приуныл Гоша.

—

Подженись, корефан! Не носи дарма в штанах то, что природой подарено. Применяй, покуда не протухло и не завяло! Радуй баб и себя заодно! — подбадривал Игорь.

—

А че сам не радуешься?

—

Стар стал. Раньше, бывало, увижу крутой бабий задок, высокую грудь, и кровь в жилах закипала от желания. Теперь только глазами радуюсь. Все в душе отгорело. Редко, когда оживает. Раньше я руку из кармана не вытаскивал, все придерживал, чтоб моя страсть в глаза не бросалась, а теперь хоть на домкрат бори, — вздохнул Бондарев.

—

Сын тебе не пишет? — спросил Игоря Андрей.

—

Нет. У него уже отчим есть. Порядочный человек, как говорят. Сына не обижает. Тот его, конечно, неспроста отцом стал называть. Меня вычеркнули из памяти.

Соседи просидели у поселенца до полуночи.

—

Ты не бойся, пока мы здесь, буду заходить к тебе в гости! — обещал Андрей.

—

Я тоже загляну, когда в командировке буду, — обещал Бондарев.

А через месяц Игорь уехал в Октябрьский. Он больше никогда не появился в Усть-Большерецке. Его убили вскоре после отъезда. Нашли мертвым на морском берегу. Милиция тщетно искала виновников смерти Бондарева. Его в поселке не знали, а вот смерть нашла.

Как сказал Гошке участковый: «Видно, кто-то свел старые счеты с человеком. Он был застрелен. Три пули остались в голове. Хватило бы и одной, но кто-то очень хотел смерти наверняка и долго ждал эту встречу».

Поселенец, наверное, единственный на всей земле выпил за упокой души бывшего соседа.

Не пришлось переехать в новую квартиру и Андрею с семьей. Под Новый год умерла малышка. Ушла тихо, внезапно, не дождалась спасительного переезда. Родители, едва похоронив дочь, получили извещение о переводе, поступившем из Штатов. Андрей с Маринкой уехали вскоре, не оглядываясь и не о чем не жалея. Они не пришли к Гоше, да и до того ли им было? Белый свет им показался черным. Они спешили оторваться от горя

и

памяти. Поселенец, узнав о вылете, пожелал вслед соседям всяческих удач.

Оставшись один, Корнеев долго ходил из комнаты в комнату. Разговаривая с вещами, которые забыли или бросили впопыхах.

Вон рубашка Андрея висит на вешалке. Совсем чистая, крепкая, даже все пуговки на месте. «И чего не взяли? Ну, да сгодится», — снимает Гоша рубаху. Примерил, оказалась тесновата в плечах, но иногда одеть можно. А там, за столом, на обогревателе — две пары носков. Еще крепкие. А это что? Детская игрушка валяется. Никому не нужной стала. Вон и фотография всей семьи. На ней они еще улыбались и были счастливы, но время все изменило безжалостно.

Гоша перетащил в свою комнату мебель, которая ему понравилась. Взял шкаф и перчатки из комнаты Бондарева и как истинный хозяин забрал к себе всю посуду. Теперь квартира поселенца повеселела. На окне появились занавески, взятые в квартире Андрея, на столе — скатерть. Графин и пепельница, электрочайник и утюг, плитка и куча ведер, тазы и выварка, много мыла и шампуня, зубная паста и щетки, даже кухонные полотенца взял, тоже сгодятся в хозяйстве. Все продукты к себе перенес. Их набралось не мало. Одного сахара — полмешка, столько же муки, сливочное масло и варенье, да картошки мешок. Рыбы — половина бочки, две трехлитровые банки красной икры. В кладовке увидел ящики с консервами. Все к себе перенес, сунул под койку. Матрац и семейные подушки уволок еще раньше. Расставив все по местам, уже поздним вечером сел к столу довольный. «А все ж хорошо, когда соседи уезжают. Что-то после них остается, что другим годится. Вон сколько у меня добра прибавилось! Чтоб самому все это купить, сколько вкалывать нужно! А тут пошел и взял. Не украл, не просил, само в руки пришло. От Игоря мало что осталось, почти все забрал, а вот Андрей с Маринкой много побросали. Помоги им, Господи, хорошо устроиться и в сто раз больше нажить», — пожелал Гоша.