Филолог

— Что это?

— Руины.

— Я понимаю, что руины. А прежде, что было?

— И прежде были руины.

— Зачем?

— Не знаю. Старые люди строили, они знали, а нам не передали. И в книгах об этом ничего не написано.

— «Распалась связь времён», — процитировал Верис, отчаянно пытаясь вспомнить, откуда в собственную память запала эта строка. Был бы во всеоружии дополнительной памяти, вопрос бы такой не стоял, но зато и не заметил бы, что некогда строчка эта так легла на душу, что осталась не в машинной, а своей памяти.

— Святилище — в руинах? — спросил Верис, заранее готовясь увидеть нечто вроде полуразрушенной станции, где он разговаривал со Станом. Что-то особо прочно выстроенное или случайно сохранившееся — этого достаточно, чтобы простодушные жители болот начали обожествлять такое место.

— Оно само по себе, — ответила Анита. — Да ты увидишь, мы скоро дойдём.

— Давай, я Дальку понесу, — предложил Верис. — Ты же устала.

— С Далькой я как-нибудь сама управлюсь, а ты по сторонам зорче смотри, тут змеи встречаются. Жареные они хороши, а живая ужалит, тут тебе и конец.

«Жала у змей нет, — вспомнил Верис строку из словаря, — змеи кусают ядовитыми зубами».

Поправлять Аниту, впрочем, не стал. Не всё ли равно, отчего умирать, если на болоте, вместо того, чтобы крепче держать рогулю, увлечёшься цитированием даже самого великого словаря.

Кстати, сАмого или самогО? Меняется ударение, меняется и смысл. Различные формы самости.

Болотная жижа справа от тропы извивисто шевельнулась, Верис, прервав размышления на полумысли, ткнул рогулькой, прижав скользящую гадину. Змея пенила воду, упруго извиваясь, но Верис изловчился и отсёк ножом плоскую голову.

— Вот теперь она будет хороша, проговорил он, упихивая ещё шевелящееся тело в сумку. Вернёмся домой — зажарим. А то я прежде змей не ел.

— Голову тоже подбери, — посоветовала Анита. — Яд сцедим, будут лекарства.

«А ведь прежде, — подумал Верис, — я представить не мог, чтобы есть змей или, вообще, хоть каких-то животных. Я даже не знаю, что я ел в прежней жизни, и откуда оно бралось. Хотелось есть, и я ел. Всегда вкусно, всегда то, что хотелось. А чтобы убить змею, а потом зажарить и съесть кажется, это называется экстрим-питание. Линда, конечно, вдохновилась бы такой идеей, и с её подачи толпы скучающих бездельников принялись бы душить змей, засахаривать пиявок, а потом поедать их ради небывалых ощущений. Беда в одном: как только ощущение испытано, оно перестаёт быть небывалым. Для бывалого человека небывалых вещей не существует.»

Святилище располагалось на небольшом холме, в верхней части которого отыскался ход под землю. Верис, насмотревшийся на раскопки, которыми у кучников занимались работяги, сразу понял, что внизу располагается древнее строение, а вернее, его развалины. За тысячелетия ветром нанесло многометровый слой пыли и, если бы не старания людей, соорудивших штольню, можно было бы подумать, что холм имеет естественное происхождение.

Несколько шагов по коридору, облицованному грубым камнем, затем камень сменился металлопластиком, популярным во времена первой экспансии в Галактику. Этот маловажный факт Верис узнал во время восстановления заброшенной станции. Всё-таки, первое предположение оказалось верным: святилище — осколок прежней цивилизации.

— Священник — где?

— Какой священник? — не поняла Анита.

— Раз святилище, должен быть священник.

— Зачем?

Зачем нужны священники, Верис не знал и объяснил филологически:

— Раз есть святилище, то и священник должен быть. Примерно, как огород и огородник.

— Без огородника огород в две недели забурьянет. А святилище стоит себе и стоит. Что ему сделается? Его рыхлить и пропалывать не надо.

Возразить было нечего, поэтому Верис сказал только:

— Давай, я впереди пойду, а то, если здесь людей нет, то внутрь может какая гадина заползти.

— Они сюда не заползают, боятся, — сказала Анита, но посторонилась, пропуская Вериса вперёд.

Проход закончился дверью, новодельной, из плетёного камыша. Верис осторожно, стараясь не попортить чужую работу, отворил её и увидал древнюю телепортационную станцию — копию той, где ожидала посетителей мнемокопия Стана. Конечно, здесь не сохранилось ни одного из тех наивных устройств, что украшали тот конец внепространственного туннеля, но зеркало портала уцелело и спутать его было нельзя ни с чем.

Анита подошла и положила ладони на полированную поверхность. По зеркалу побежали цветные сполохи. Сенсорное управление телепортом работало и было готово отправить посетителя в любой из доступных телепорту пунктов.

— Помнит меня, — сказала Анита.

Она распеленала сына и приложила его животиком к зеркалу. Зеркало полыхнуло всеми цветами побежалости.

— Видишь, и его признал. Младенцев он всегда признаёт. Теперь и тебе можно.

— А прежде почему нельзя было?

— Ты же ещё не совсем свой был. Вдруг бы он тебя не признал? Говорят, туда провалиться можно. Прежде сюда пленных кучников приводили на испытание, так некоторые проваливались, и следа не оставалось, как глотало их.

— Понятно, — сказал Верис.

Оно и впрямь было понятно. Глухие варвары, напрочь лишённые телепатических способностей, не могли привести в действие лишённый ручного управления телепорт, а кучник, пожалуй, мог. И если в душе его царило единственное желание — оказаться подальше от схвативших его врагов, зеркало могло и сработать, отправив бедолагу неведомо куда. Вряд ли после этого его судьба была очень завидна.

— Что за испытание? — на всякий случай спросил Верис.

— Ай! — Анита огорчённо махнула рукой. — Думали, если святилище кучника признает и не слопает, из него может человек получиться. Не, напрасный труд, ничего из него не получается. Сидит, хнычет, слова от него не добьёшься, работы — ноль. Такого проще убить, чем прокормить. Да ещё караулить надо, а то он к своим убежит. Вот и решили пленных больше не брать; кучники-то в плен не берут, сразу убивают.

Верис вспомнил, с какими намерениями мчались к нему два первых увиденных попрыгунчика, и больше не стал задавать вопросов. Если бы он тогда не внушил стражам порядка толику толерантности, его, пожалуй, не довели бы до главного.

Шагнув к установке, Верис прижал ладони к ртутно-скользкой поверхности и тотчас ощутил, что древняя машина работает. С самим внепространственным каналом, разумеется, ничего случиться не могло, ему не способен повредить даже взрыв сверхновой, а вот открыть его без помощи программы — затруднительно. Прежде Верис находил, открывал и создавал внепространственные проходы просто и безотчётно, не задумываясь, что делает это не он, а его всемогущий хранитель. На Земле он лишился возможности бродить по вселенной и, честно говоря, не слишком об этом сожалел.

Выражение «честно говоря», и без того кажущееся нонсенсом (как будто можно говорить нечестно!), на самом деле нонсенс сугубый, то есть, двойной. Произнося эти слова, мы подразумеваем, что дело обстоит именно так, как говорим, но в глубине души шевелится червячок сомнения, а настолько ли всё честно, как мы пытаемся доказать сами себе? Не исключено, что виноград был попросту зелен, а теперь созрел, и наше безразличие дало трещину.

Вот и теперь, Верис ни о чём не сожалел, но когда перед ним появился изолированный и несовершенный, но работоспособный обломок программы, червячок сомнения вопрошающе приподнял голову, которой у иных червяков не бывает.

— Я знаю, что это такое, — сказал Верис. — Ничего чудесного здесь нет, это просто дверь в другой мир, тот, откуда я пришёл. Я могу открыть её и попасть туда. Но я туда не хочу.

— Вот я и говорю, что ты теперь совсем наш.

Второй раз кучники напали, когда Верис ещё не вполне оправился от раны в плече. Но, услыхав всполошный крик, он выскочил из дома и помчался к засеке.

Страшно было, теперь он знал, как это бывает не понарошку, а на самом деле. Убивают не в игровой стрелялке, а взаправду.