Страница 9 из 14
– Ты уверен, что так будет лучше?
– Нет, – усмехнулся Глеб. – Знаю, пройдет часа два, и мне вновь будет тебя не хватать.
– А теперь, – не унималась Ирина, – когда мы рядом, мое присутствие тебя раздражает?
– Нет.
– Тогда почему же ты хочешь уехать?
– На расстоянии легче любить. Ты сама почувствуешь это. Тебе не надо будет так тщательно, как теперь, следить за внешностью.
– Я не слежу, – возразила Ирина, но тут же поняла, что сморозила глупость. Она была не броско, но тщательно накрашена, ухоженные ногти сияли свежим лаком.
– Ты делаешь это ради меня, я знаю.
– Нет, я делаю это лишь для того, чтобы.., как бы поточнее сказать, – задумалась Быстрицкая, – чтобы не потерять форму, не опуститься, что ли.
Это вошло у меня в привычку и не зависит от того, рядом ты или нет.
– Но мне действительно надо уехать.
– Кстати, а куда ты собрался?
– В Питер, на пару дней.
– Ты никогда не знакомил меня со своими питерскими друзьями.
– А у меня их и нет.
– Но ведь Питер – твой родной город. Ты же с кем-то учился, дружил в детстве. Неужели никого не осталось?
– Ирина, ты задаешь слишком много вопросов.
Я и в Москве живу давно, но скажи, многих ли моих московских друзей ты знаешь?
Быстрицкая с готовностью загнула мизинец на правой руке;
– Генерал Потапчук. Что ты так улыбаешься?
– Дальше, пожалуйста.
И тут Ирина растерялась, виноватая улыбка появилась на ее губах. В самом деле, больше она никого назвать не могла.
– Ну, загибай дальше.
– И как это тебе удается? – Ирина рассмеялась. – Общительный, легко сходишься с людьми, а друзей даже не раз два и обчелся, а только раз.
Неужели такое может быть? А если я начну считать твоих знакомых "женщин?
– Попробуй.
На этот раз не удалось загнуть ни одного пальца. Не станешь же считать подругой Глеба свою коллегу по проектированию интерьеров Клару?
– Нет уж, вспомнила, – сообразила Ирина, – еще один друг – генерал Лоркипанидзе. Я даже не знаю, чьим другом считать его – твоим или моим?
– Это наш друг. А если быть еще более точным, то друг моего покойного отца.
– Ты бы хоть раз взял меня с собой в поездку.
– Собирайся, поехали, – улыбнулся Сиверов.
– Да, вот так прямо все и брошу! Ты хоть билет взял?
– А ты уверена, что он мне нужен?
– Странный ты все-таки человек, Глеб. Иногда мне в самом деле кажется, что тебе никакие билеты не нужны, достаточно просто пожелать, и ты перенесешься туда, куда надо. Словно сейчас я закрою глаза, а ты выйдешь на лестницу и через пару секунд – в Питере.
– Значит, я так же быстро и вернусь.
– Глеб, я серьезно, а ты шутишь…
Этот полушутливый, полусерьезный разговор остался уже позади, за чисто вымытым вагонным стеклом проносились прощальные московские пейзажи. Обычно новостройки не трогали сердце Сиверова, но когда он уезжал из Москвы или, наоборот, возвращался, даже серые безликие громады домов заставляли чуть дрогнуть его губы в легкой, практически незаметной улыбке, заставляли задуматься, какой все-таки город считать своим – Питер или Москву?
Глеб любил брать билет перед самым отправлением поезда. Тогда, как правило, он ехал в купе в одиночестве или же всею с одним попутчиком.
Купишь заранее, обязательно продадут и соседние места.
Вагон нервно вздрагивал, словно живое существо. В проеме двери виднелся ярко освещенный коридор. Из соседних купе слышались обрывки разговоров, необязательных, ни о чем, как всегда бывает в начале пути. Это потом люди становятся более откровенными, а пока они знакомились, расспрашивали друг друга о совершенно бесполезных вещах: кто и куда едет, зачем, как будто имело какое-нибудь значение, что у твоего соседа по купе мать живет на станции Бологое.
Появилась проводница, окинула взглядом купе, и на ее лице отразилось недовольство.
– Один едете?
– Наверное, – пожал плечами Глеб, подавая билет.
– До Питера?
– Да.
Взгляд проводницы снова скользнул по купе.
Багажа у пассажира явно не было, словно он случайно зашел в вагон, да так и уехал из Москвы.
– Чай будете?
– Я хотел бы поужинать. Вагон-ресторан есть?
– Через один вагон к хвосту поезда.
Билет исчез в папке, толстой, кожаной, похожей на органайзер.
Когда проводница вышла, Глеб заметил, что за окном уже сгустилась темнота, будто кто-то снаружи покрасил стекло черной краской. Ни огонька, ни луны, ни одной звездочки, – мир исчез, сжался до размеров поезда, грохочущего, вздрагивающего, отзывающегося на толчки полусонными разговорами.
Звуки стучащего по рельсам поезда напомнили Глебу о том, что в Москве остались Ирина и его сын. Он подумал о жене и ребенке с нежностью, которая была бы невозможна, сиди он дома.
«Да, найти можно только то, что потеряешь».
Сиверов поднялся, постоял минуту, постукивая рукой по верхней полке, и вышел из купе, в котором уже ничего не напоминало о пассажире. Вещей у Глеба действительно не было. Все, что могло понадобиться, вмещалось в карманах куртки: деньги, зубная щетка в футляре, маленький тюбик пасты, пачка сигарет, зажигалка, паспорт на имя Федора Молчанова.
Никаких документов, удостоверяющих, что Глеб Сиверов является агентом ФСБ, не существовало в природе. Лишь один генерал Потапчук знал, кто именно проходит во всех оперативных материалах под кличкой Слепой.
Убранство вагона отдавало патриархальностью.
За последние десять лет жизнь в России изменилась разительно. Люди, еще в советские времена покинувшие родину, сегодня, приезжая в Москву, с трудом узнавали родной город, а вот вагоны практически не изменились. Все такие же простенькие занавески на окнах, вытоптанные коврики в купе.
«Интересно, сколько еще осталось бегать этому вагону? – подумал Глеб, берясь за прохладную ручку двери. – Когда-нибудь и его сменят на новый, сверкающий нержавейкой, с мягкими матрасами. В прежние времена этот гэдээровский вагон казался нам чуть ли не верхом совершенства, осколком западной жизни, занесенной в нашу убогость. А теперь он – анахронизм, чудом сохранившийся кусочек прошлого, случайно уцелевшего в настоящем».
Из открытого титана на Глеба приятно пахнуло жаром пылающего каменного угля. Скоро начнут разносить чай. На время даже забылось, что на улице мороз и что, когда Глеб садился в поезд, шел снег.
Правда, зима выдалась такая, что толком и не поймешь: то ли она кончается, то ли начинается, словно вместе с политическим потеплением наступило и потепление климатическое.
В тамбуре стоял грохот, скрипела приоткрытая дверь. Сиверов перешел в следующий вагон. Тут царила атмосфера, от которой он давно отвык, – не так уж часто приходилось бывать в ресторане.
На небольших уютных столиках горели желтые настольные лампы. Вагон-ресторан был заполнен наполовину, места искать не приходилось, садись, где хочешь. Глеб не изменил своей привычке – по возможности не подсаживаться к незнакомым людям – и расположился за отдельным столиком.
Он специально сел спиной по ходу поезда, чтобы не смущать симпатичную молодую парочку – парня лет двадцати с девушкой, которые устроились явно надолго, хотя денег у них, вероятно, было не так уж и много – заказали лишь бутылку сухого вина и четыре бутерброда. Через проход от Глеба сидели трое мужчин лет тридцати пяти-сорока, двое – коротко стриженные – уже начинали лысеть, а третий с довольно длинными волосами. Глядя на них, Глеб никак не мог определить, чем они занимаются в жизни.
Это была чисто профессиональная привычка – рассматривать людей, пытаться разгадать их сущность. Так, наверное, строитель не может абстрактно воспринимать красоту здания, подобно любому нормальному человеку, а непременно заприметит участок с отслоившейся штукатуркой, неровно выведенный откос.
«Коммерсанты, что ли? Близко, но не то. Коммерсанты обычно ведут себя увереннее. А у этих троих нет искорки в глазах, нет повадок хозяев жизни. Может, бандиты? Для рядовых бандитов они, похоже, слишком умны. Даже не умны, а сообразительны, чувствуется, живут за счет головы г а не за счет крепкого удара. Если не рядовые бандиты, то, может, авторитеты? Опять не попал. Их что-то роднит со мной, нечто неуловимое – они одиночки. Эти мужчины лишь временно сбились в небольшую стаю. И все-таки, занятие у них всех одно и то же, во всяком случае, близкое».