Нора

А дома меня ждал Марек.

От прически, которую я описал в первой главе третьей тетради, не осталось ни следа. Мебельщик был одет в шкуру Немейского льва и опоясан ремнем Храброго Портняжки, за который был заткнут плазменный меч рыцарей Звездной Империи. На пальце у него сверкало алмазное кольцо Абу-с-Саадата, вызывающее тысячу джиннов, а на голове была Шляпа Волшебника. Ноги вампира были обуты в калоши счастья, в ушах позвякивали сережки-говорешки, на груди болталось ожерелье Роканнона. Следы шин его автофургона выглядели странно на влажном мелком гравии, устилающем мой двор.

Второстепенный герой моей повести приветствовал меня на моем родном языке, а я отвечал ему по-польски. Впрочем, вскорости мы перешли на русский; из всех языков Земли я больше всего проработал именно его (и иврит, который Марек не знал).

— Вы прочли ее рукопись, Марк Андреевич?

— Так точно, пан Иермет; теперь я пришел за Вашей.

— Я должен Вас предупредить, что будущего Вашей планеты Вы там не найдете; я его еще не придумал.

— Мне будет вполне достаточно того, что Вы уже написали; что до будущего, тo я Вам его, с Вашего позволения, надиктую сам.

Я обалдел от такой наглости.

— Я Вас, Марк Андреевич, писал деликатным и чутким; с чего это Вы считаете, будто имеете право мне что-то диктовать?

Марек положил руку на сердце. В нагрудном кармане, нашитом поверх шкуры, блеснуло солнечным зайчиком зеркальце Мастера Амальгамы.

— Не обессудьте, пан Иермет. Я ничего не собирался диктовать, я неверно выразил свою мысль. Дело в том, что судьба любимых мною людей в Вашей власти. Будь Вы их сеньором, судьей на их процессе или генералом, держащим их в плену, я бы, не медля, обратился к Вам. Согласитесь, что в данном случае я тем более имею на это право!

— Марк Андреевич, нo поймите же Вы меня! Я пишу книгу для моего мира! Для моего, не для Вашего! Если я начну считаться с вами, от этого пострадает качество произведения! Вот… ну, например, смерть Ленского. Или хотя бы Муму. Или виконта де Бражелон. Представьте себе, приходит Атос к Дюма и говорит: это мой сын! Не убивайте его! Ну и что ему делать пocлe этого? Ведь такой сильный сюжет пропадает! — Я распалялся все больше. — Мне, может быть, нескромно его хвалить, я же его и выдумал, когда выдумывал самого Дюма…

— Хороший, хороший сюжет, не волнуйтесь, — ровным низким голосом перебил меня Марек. — Но Дюма не давал своим героям возможности высказываться. А Вы, пан Иермет, даете. Вы придумали лазейку с двумя книгами, Вы наделили меня способностью к перемещениям; теперь Вы в ответе. Захотите — можете меня не слушать, если Ваша профессиональная репутация Вам ценнее нашего счастья. Мы Вас поймем, наверное… а пан Росси будет просто в восторге.

Я стоял в оцепенении, нo тут заговорила моя жена. Она стояла в дверях и внимательно слушала наш разговор. Я никогда бы не подумал, что Тшаен воспринимает мою работу серьезно, а она, оказывается, взяла и выучила русский язык.

— Скажите, Марек, а может, тогда, и Нору позвать сюда? У нас не меньше претензий к ней по Йашкне, чем у Вас — по Земле.

Марек пошевелил губами.

— Неплохая идея. Только они вместе с Володей вас разрабатывали. Его тоже надо доставить, а то, наверное, не выйдет ничего. Разрешите, съезжу? Мне все равно на Землю надо скоро.

— Почему скоро? За… этим… бензином, да? — спросила Тшаен.

Марек открыл багажник автофургона и достал оттуда Святой Грааль. Сжал его в руках, зажмурился; через мгновение открутил пробку бензобака и вылил туда содержимое чаши.

— Нет, пани, бензин — не проблема; но, по милости Вашего супруга, мне требуется человеческая кровь для пропитания, а здесь, насколько я понимаю, дурного народу особо не водится. Так что распечатайте мне Ваш текст, пан Иермет, и я поеду. Заодно из рукописи узнаю, где искать Владимира. Нору я и так найду.

— Подождите! — Я вспомнил наш старый разговор с Росси. — Я бы с удовольствием, вы меня оба убедили, но…

— Что «но»? — спросил Марек настороженно.

— У меня написано, что Вы с Норой больше не встретитесь. До конца времен.

Марек зарычал, обнажая длинные белые клыки.

— Тогда объявите, что конец времен настал.

9. Сурт едет с юга

Израиль — страна невеликая. Сто первый километр от Тель-Авива — уже либо Хайфа, либо Ашдод. Сто первый километр от Иерусалима — уже либо Тель-Авив, либо Беэр-Шева. В ширину вообще почти нигде ста километров не наберется, а в длину всего шестьсот. Не будь города Эйлата на самом юге пустыни, на берегу Красного моря, не знал бы никто здесь, что это такое — сто километров, и никого вокруг. Но Господь сотворил Эйлат, а офицер запаса Куши Риммон выстроил свой постоялый двор, отмерив от Эйлата сто один километр на север. Не трактир, не кабак, не отель — несколько бревенчатых (в пустыне-то!) домов, кому надо — переночует; живой уголок, кафе и автозаправка. Приезжал известный скульптор, наваял удивительные статуи из железного утиля: мусор мусором, а поглядишь — вот кот лежит, вот лис бежит, вот корова, а вот и динозавр. И над всем этим — большая вывеска на иврите: Сто первый километр.

Фирма «Палтек Майкросистемз» в полном составе возвращалась из Эйлата, где провела трехдневный коллективный отпуск в честь весеннего праздника — годовщины исхода евреев из рабства египетского. Красное море не расступилось, хотя Моше Шрайбер, тезка древнего Моисея и генеральный директор фирмы, махал над ним импровизированным жезлом из коряги. Володе было удивительно смотреть на суровое электронно-деловое начальство, резвящееся в плавках и купальниках на морском берегу. Может, контраст был бы меньше, если бы они говорили по- русски.

В те дни он поймал себя на том, что подсознательно удивляется не тому, как коренные израильтяне проводят досуг (а как? Точно так же, как и все), а тому, что они вообще его как-то проводят. Может, это тo же странное ощущение, которое он испытал в десятом классе, случайно увидев классную руководительницу Веру Петровну в объятиях директора школы, Дмитрия Ивановича Шалабуды.

— Несоответствие ролей? — спросил понятливый Руэл, когда Володя смог передать ему это ощущение.

— Может быть, — ответил Володя, довольный, что понял ивритское слово «роль» («несоответствие» постоянно происходило на работе — между дисководами и сетевыми карточками, между дисплеем и принтером, между наличием компьютеров и нормальной деятельностью фирмы).

— Мне тоже кажется, что знакомство с новой культурой — как знакомство с новым человеком, — сказал Руэл. — Только надо поверить, что знакомишься не с обезьяной какой-нибудь, а с таким же человеком, как ты, только другим немножко.

Генеральный директор Моше Шрайбер, заметив Руэла с Володей, сразу поменял выражение своего лица с отдыхающего на отеческое, хлопнул Володю по спине и спросил: «ВладиМИР» (непременно — с ударением на последнем слоге!), «как, ты хорошо абсорбируешься?». Володя с трудом поборол желание ответить, что он не абсорбируется (словечко придумали!), а просто живет, но, естественно, ответил «спасибо, хорошо». Удовлетворенный Моше обратил взор на Руэла. Теперь из выражения лица следовало, что Моше ему, конечно, не отец родной, но, как минимум, старший брат и боевой соратник. «РУэл» (на этот раз — с ударением на первом), «ВладиМИР тебе не мешает работать?». Это означало, что Руэл имеет официальный шанс сделать Володе комплимент. Руэл им воспользовался: «он — мужик, что надо, на все сто!». Слова жаргонные, пахнут порохом стрельбищ и танковым горючим; такие слова на курсах для вновьприбывших не изучают. В них — сила. Моше они понравились. «Честь и хвала вам обоим!», сказал он, улыбнулся и пошел дальше.

— Теперь ты понимаешь, почему бывает трудно знакомиться? — спросил Володя шепотом.

Он не был уверен, что Руэл поймет. Но тот кивнул.

Сто первый километр. Первый привал на долгом пути из Эйлата в Йокнеам, на север. Два автобуса, арендованные фирмой, отдыхают у ворот. Девушки пользуются удобствами. Желающим предоставляется обед (желающих где-то треть). Прочие гуляют, рассматривая скульптуры из металлолома и живой уголок. В живом уголке — достопримечательность мирового уровня: красная корова, первая за две тысячи лет. Ее показывали по всем телепрограммам: еврейская традиция утверждает, что рождение красной коровы предвещает приход Спасителя и конец света (религиозные евреи ждут — не дождутся конца света; он — счастливый конец). Володя взглянул краем глаза: корова как корова.