Шальные деньги

– Я знаю, – тихо сказал Глеб, – чего ты сейчас хочешь.

– Да? – улыбнулась Быстрицкая.

– Я почти наверняка знаю, – на всякий случай уточнил Сиверов, поймав взгляд, брошенный Ириной на вечернее платье.

Он поднял женщину на руки, опустил на диван, а сам сел рядом. Быстрицкая оставалась такой же безучастной, как и прежде, не противилась и не поощряла. Глеб не спешил, его рука скользила, касаясь то плеча, то шеи, то задерживалась в ямке между ключицами.

Сперва ему казалось, что его ласки не находят ответа, но вот прохладное плечо сделалось горячим. Он увидел, как кровь приливает к губам женщины. Даже помада лилово-золотистого оттенка не могла скрыть это.

"Какое счастье, – подумал он, – наконец-то я его ощутил. Обычно понимаешь, что был счастлив, уже потом, когда все проходит. Счастье немыслимо без страха. То, что не боишься потерять, не стоит ничего”.

Одна за другой погасли обе свечи, наполнив комнату тонким ароматом дыма. Гостиная погрузилась в полумрак, таинственный и тревожный. В другой бы день Глеб отнес Быстрицкую в спальню, она бы возмутилась, что ей неудобно на кожаном диване.

Теперь они любили друг друга так, как это случается в первый раз, боясь остановиться, боясь спросить. Потому что, если спрашиваешь, значит, сомневаешься. Быстрицкая не произнесла ни слова, хотя Глеб ощущал, что женщина отвечает на его ласки.

"Я никогда не признаюсь ей, что в тот момент, когда целовал ее, думал о двух гнусных олигархах, о человеке из администрации президента, о том, что они могут договориться между собой, и о том, что я должен этому помешать. Ирина убила бы меня на месте. Я должен думать о ней, о том, какая она красивая, о том, что я не заслуживаю ее. О чем думает она? – Глеб посмотрел на плотно закрытые глаза Быстрицкой. – Возможно, о том, что она зря сдалась так быстро, что столько сил, потраченных на приготовление праздничного ужина, пошли прахом. Все уже остыло. И я и она имеем право думать об этих мелочах. И то и другое – жизнь. Мы бы сошли с ума, если бы постоянно помнили и говорили только о любви”.

И он вспомнил, как однажды Быстрицкая спросила его: “Не хочешь позабавиться?” А он не понял, о чем идет речь, решив, что ему намекают: “Неплохо бы сходить в ресторан или в театр”.

Они еще долго лежали рядом, глядя на потолок, по которому то и дело пробегали пятна света, отброшенные фарами заезжающих во двор машин.

– Вообще-то, я хотела предложить тебе продолжить ужин, – вновь закрыв глаза, сказала женщина, – но ты оказался прав, теперь я поняла, что мне хотелось именно этого.

– Слова всегда врут, – напомнил Сиверов.

– Извини, что заставила тебя нервничать, – сделав над собой усилие, произнесла Ирина. – Я знаю, о чем ты подумал, – добавила она. – Такие слова может сказать жена, но не любовница. Да?

– Ты угадала.

Глава 8

Теплоход, гордо носивший в советское время имя Павлика Морозова, стоял в Коломенском возле запасной пристани. Из рубки можно было рассмотреть островерхую колокольню знаменитого храма. Теперь теплоход носил абсолютно нейтральное название – “Анжелика”. Так звали любовницу его владельца.

Судно выглядело лучше, чем в тот день, когда сходило со стапелей судостроительного завода. Исчезли деревянные лавочки, простые стальные поручни заменили на латунные. Крашеного дерева нигде не было – сплошь желтое, пропитанное специальным составом и покрытое лаком. Небольшой корабельный колокол сиял ничуть не слабее, чем солнце.

На первый взгляд могло показаться, что на самом корабле и на пристани никого нет. Стоит себе готовый к увеселительной прогулке теплоход, и никому до него нет дела.

Глеб Сиверов легко сбежал по откосу и задержался, совсем немного не добравшись до настила пристани. Бейсболка с длинным козырьком, отбрасывающим на лицо тень, темные очки, трехдневная щетина, которую так не любила Быстрицкая, покрывала его щеки.

Он знал, что безжизненность судна всего лишь видимость. Генерал Потапчук предупредил Слепого о том, что на судне постоянно дежурят люди олигархов. Иногда наведывается и сам начальник охраны Прохоров.

На Глеба пока никто не обратил внимания. Мало ли кто гуляет в парке. Пяти минут хватило, чтобы оценить обстановку. Иллюминаторы надстройки были довольно маленькими. Рассмотреть целиком, что происходит внутри, почти невозможно. Но если долго наблюдать за изредка мелькающими тенями, то можно даже сосчитать, сколько людей находится внутри.

"Трое, – наконец определился Сиверов, – и еще двое в деревянной будке возле входа на пристань”.

Охранники, сидевшие в будке, вели себя менее скрытно. Из-за приоткрытой двери струился легкий дым сигарет. Охранники играли в карты. Еще неделю тому назад колода была новенькой, теперь же она засалилась, у карт заломились уголки. Оба игрока знали больше половины карт по рубашке, поэтому игра приобретала особый интерес, то и дело вспыхивали споры.

– Что ты мне даму не в масть подсовываешь, когда у тебя есть трефовая десятка, – возмутился охранник.

– Ты не должен знать, что она у меня на руках. Может, я ее в следующий раз из колоды возьму.

– Но она у тебя есть.

– Будем исходить из того, что ты не должен знать о ее существовании.

– Тогда игра закончена, – охранник зло бросил на стол веер из карт и вышел на улицу.

Он стоял, щурясь от яркого солнца. Когда что-то охраняешь и долго ничего не случается, бдительность потихоньку притупляется. Осоловевшими глазами охранник медленно обвел окрестности, даже не задержав взгляд на Сиверове.

– Вашу мать… – громко произнес охранник, потягиваясь.

Под полой куртки мелькнула ручка пистолета.

– Сколько нам еще здесь торчать? – бросил он через плечо.

– Сколько надо, – резонно ответил его напарник.

– Совсем с ума хозяин сошел. Не знаешь, когда Прохоров приезжает?

– Когда захочет, тогда и приедет.

– Ни хрена ты не знаешь.

Охранник вразвалочку двинулся по пристани к теплоходу, преодолел узкий деревянный мостик с веревкой вместо перил и скрылся в надстройке.

"Хорошо, что я сюда наведался”, – подумал Глеб Сиверов, разглядывая теплоход. То описание, которое предоставил ему Потапчук, относилось к прошлой жизни судна, когда оно еще называлось “Павлик Морозов”.

Реконструкцию, наверное, проводили без составления документации, целиком полагаясь на вкус нового хозяина. На носовой части палубы располагались барная стойка, небольшое возвышение для оркестра и площадка для танцев. На кормовой части палубы были оборудованы места для рыбалки. Чтобы гостям не испортил настроение внезапный дождь, над всей палубой был натянут навес из тонкого гофрированного алюминия.

Наверняка, под палубой была парочка уютных кают-кабинетиков. За круглыми бортовыми иллюминаторами виднелись бордовые занавески, шитые золотом.

"Выглядят они чрезвычайно развратно”, – решил Глеб.

С палубы в трюм вела крутая лестница, устланная ковром, слишком шикарным для того, чтобы им пользовались только члены команды.

"Называть теплоход именем любовницы, – подумал Глеб, – то же самое, что выколоть на груди “Таня я тебя не забуду”.

Сиверов вышел из-за дерева и неторопливо двинулся к причалу. Он шел, дымя сигареткой, словно не замечал дощатой будки, в которой расположился охранник. Так спохватился, лишь когда услышал звуки шагов по гулким доскам настила.

– Эй, мужик! – крикнул охранник. – Дальше идти нельзя. Видишь белую линию? До нее – можно, а за нее – нет.

– Почему?

– За ней начинается частная собственность, – гордо заявил охранник.

– Ты, что ли, владелец? – рассмеялся Сиверов.

Охранник наконец удосужился выбраться из своей будки.

– Может и я, тебе-то какая разница?

– Никакой. Корабль красивый, – добавил Глеб, став так, что носки его ботинок оказались вровень с белой линией. – Сколько стоит?

– Что стоит? – не понял охранник.

– Покататься на кораблике с барышней.