Страница 12 из 26
Кстати, стихи на смерть Полякова[165] стал писать Г<еоргий> Владимировичу и я у него украла тему и даже «концентрированный зной» и в тартарары[166]. Впрочем, и в этом «Дневнике» много моих строк. И я (только совсем между нами) иногда переделываю, отделываю и заканчиваю. Он же этим не занимается, а иногда дарит какой-нибудь огрызок на разживу. И я с благодарностью беру. Такая уж у нас общая кухня. Но для него я пишу совсем иначе, чем для меня.
Все это о стихах, как подготовка к главному. Я написала стихи, которые хочу Вам посвятить. Но только если это для Вас подходит. Вот они. Г<еоргий> В<ладимирович>, как Вы знаете, стал перечитывать В<аши> статьи и читал мне о Хлебникове вслух. Меня и Ваша статья[167], и цитаты из Хлебникова «пронзили». Результатом чего и посвящение Вам:
Если Вам действительно они нравятся — но только совсем честно, до конца нравятся — я их Вам с радостью посвящаю. Если же Вас хоть что-нибудь коробит или царапает, то, конечно, не посвящу, и без всякой обиды, дружески не посвящу. Отвечайте честно.
От Струве, к удивлению, прибыл «Лебединый стан»[169] с сухой надписью от издателя. (Стихи меня, к сожалению, не совсем восхитили, за небольшим исключением. Я ждала большего.) Все-таки — ветка мира, хотя и закамуфлированная. Как Вам кажется? Я была бы очень рада, если это так. К Струве, хоть он меня и презирает, я питаю симпатию через Гумилева, и вообще мне кажется, что в нем что-то милое. Г<еоргий> В<ладимирович> его вежливо поблагодарил и добавил, что Цветаева действительно родилась в 1894 году[170]. Впрочем, Струве наверно скажет: наверно, Георгий Иванов, как всегда, врет[171].
Я стала Вам писать в убийственно-самоубийственном настроении, а сейчас, поверите ли, чувствую, что улыбаюсь. Спасибо Вам за эту улыбку, правда, мимолетную. Вот опять уже «настает мой тихий ад в стройности первоначальной»[172] со всеми волнениями, заботами и бессилием помочь Жоржу.
До свидания. Пишите нам обоим не откладывая. Нет, лучше ему.
Кланяюсь всем Вашим низко. Всего-всего хорошего Вам всем.
Ваша И. О.
<На полях:> Г<еоргий> В<ладимирович> Вас обнимает и просит писать побольше и подробнее, несмотря на усталость.
17
Beau-Sejour Hyeres 21 апреля <1958 г.>
Дорогой Владимир Федрович,
Как видите, отвечаю Вам без промедления, в тот же час — за Г<еоргия> Владимировичах Сам он так слаб, что писать не может. Спасибо Вам большое. Ваша мысль нам обоим кажется превосходной. Конечно, Вы как никто сумеете кликнуть клич — в этом мы убеждены.
Кстати, Е.П. Грот уже — от доброй души — узнав о горестном положении Г<еоргия> В<ладимировича> — обратилась к Струве (?) с просьбой устроить сбор, он, конечно, отказался[173]. Но она так же необдуманно обратилась и к Вейнбауму и Лит<ературному> фонду[174]. Я, поблагодарив ее, попросила вежливо «воздержаться», т. к. такие ее выступления могут только повредить. Жаль, если она обидится, но ведь нельзя в таком деле глупить.
Вас Г<еоргий> В<ладимирович> с удовольствием и благодарностью уполномачивает заняться организацией помощи ему — и разрешает!
Конечно, надо это сделать как можно эффектнее и громогласнее, чтобы прошибить сердца и кошельки читателей. Если просто сообщить, что поэт Георгий Иванов болен и нуждается, — ничего не выйдет. Надо обратиться «к совести эмиграции» — как-никак Георгий Иванов последний из русских дореволюционных поэтов, и грех дать ему так бесславно — и преждевременно, ведь ему только 63 года — умереть.
А эмиграция уже имеет на своей душе грех гибели Марины Цветаевой, да и Ходасевича тоже никто, когда еще можно было, не поддержал.
Теперь, после смерти Ремизова, не осталось никого из «прежних» — не считать же Зайцева за «настоящего».
Конечно, Вы правы и в том, что помощь должна быть регулярная. Самое лучшее, чтобы деньги поступали к Вам. Думаю, что лучше всего покупать у Вас франки на доллары, т. к. у Вас курс выше, или просто посылать нам чек американский, такой, как у Вас, на любой американский банк. Здесь такие чеки легко и выгоднее меняют. Но все это подробности и мелочи. Главное — кликнуть клич.
Может быть — на Ваше усмотрение — дать подписать клич некоторым китам, вроде Карповича, Гуля и тому подобным, кто захотят? Решайте сами — мы вполне полагаемся на Вас.
Г<еоргию> В<ладимировичу> действительно очень, очень плохо — и до сегодняшнего дня — ему с каждым днем становится хуже. Он почти все время в безучастном состоянии, в полусне. Вчера, когда меня не было дома, он соскользнул с дивана и в продолжение двадцати минут не мог встать, так я его и застала на полу.
Самое скверное, что здешние доктора не умеют определить, чем он болен. Одним давлением крови его состояния объяснить нельзя. Доктор мне недавно сказал: как? Вы все еще не отвезли вашего мужа в Париж? Там, может быть, разберут, что с ним, если Вы обратитесь к специалистам.
Но, спрашивается, как и на какие деньги я могу предпринять такое путешествие? Я просто теряю голову от отчаяния и бессилия. Я так боюсь, что не могу спать ночью, все прислушиваюсь к его дыханию.
Простите, что пишу Вам все это — но Вы один из настоящих друзей Г<еоргия> В<ладимировича> — их, к сожалению, немного.
Но довольно. Напишу и о себе, т. е.: о моих — Ваших стихах — о Хлебникове.
Спасибо за поправку — непонятная рассеянность с моей стороны. Конечно, «дева ветреной воды»[175]. Я поправила. И вот как получилось:
165
Имеется в виду стихотворение Одоевцевой «Средиземноморский ад…», посвященное «Памяти поэта Виктора Полякова», застрелившегося в Париже на площади Трокадеро 14 марта 1906 г.
166
Внимательный Струве, прочитав стихи, когда они появились в «Новом журнале», обратил на это внимание и 26 июля 1958 г. написал Маркову: «Мне понравилось стихотворение Одоевцевой, посвященное Вам. Да и первое тоже, но разве оно ее, а не Иванова? (почему она пишет о себе в мужском роде, как Гиппиус?)» (Собрание Жоржа Шерона).
167
Марков В. О Хлебникове: (Попытка апологии и сопротивления) // Грани. 1954. № 22. С. 126–145.
168
Стихотворение Одоевцевой с посвящением «Владимиру Маркову» было опубликовано в «Новом журнале» (1958. № 53. С. 57) с разночтениями в пятой строфе: «Как дева ветреной воды, /Забыв озера и сады» и добавлением (видимо, пропущенной в письме по рассеянности) строки «От вдохновенья холодея» после «Твои пиррихии, спондеи».
169
Цветаева М. Лебединый стан: Стихи 1917–1921 гг. / Пригот. к печати Г.П. Струве; с вступ. ст. Ю.П. И васка. Мюнхен, 1957.
170
На самом деле М.И. Цветаева родилась 26 сентября (11 октября) 1892 г.
171
После «Петербургских зим» Струве не без оснований считал, что «Иванов часто врет без зазрения совести», о чем и сообщил Маркову 23 апреля 1953 г. (а тот, по всей вероятности, передал позже этот отзыв Одоевцевой). С недоверием отнесся Струве и на этот раз к сведениям, сообщенным Ивановым, и 6 марта 1958 г. писал об этом Маркову: «Сегодня получил письмо от Георгия Иванова в ответ на посылку ему “Лебединого стана”. Благодарит за “внимание и за ценный подарок”. Подтверждает, ссылаясь на разговор с Цветаевой еще в Петербурге, даваемый Еленевой (и усиленно отрицаемый Иваском) год ее рождения — 1894. Фраза об этом довольно забавная: “При первом же знакомстве с Цветаевой (в квартире Каннегисеров, Саперный, 10, СПб) в разговоре с ней за чайным столом вместе с тем, что ‘только петербуржец не может оценить гениальности Эдмонда Ростана’ и что клюква в сахаре вкуснейшая из конфет’, выяснилось, что мы оба родились в 1894 году”» («Ваш Глеб Струве»: Письма Г.П. Струве к В.Ф. Маркову / Публ. Ж. Шерона // Новое литературное обозрение. 1995. № 12. С. 129). Впрочем, это не помешало позже Струве опубликовать письмо Георгия Иванова: Струве Г. Из моей переписки с писателями: Письма Г.В. Иванова, М.И. Цветаевой и М.А.Алданова // Мосты. 1968. № 13/14. С. 394–395.
172
Одоевцева неточно цитирует стихотворение Ходасевича «У окна» («Нынче день такой забавный…») (1921). У Ходасевича: «Восстает мой тихий ад».
173
29 апреля 1958 г. Г.П. Струве писал Маркову о своих планах помощи Иванову: «Что касается дела помощи Иванову, то моя мысль была о том, чтобы в частном порядке, без всякого общественного воззвания, получить от ряда лиц (обратившись к ним с личными письмами) обязательство вносить ежемесячно такую-то сумму в фонд помощи Иванову, пока он находится в госпитале (или неопределенное время). <…> Таким образом, по моему плану (я могу, конечно, и ошибаться) воззвания в газетах не нужно; но если Вы считаете его необходимым и придаете значение моей подписи (она может иметь значение, я думаю, только если будет очень мало подписей, но если подпишут Карпович — его подпись, думается, существенна — Гуль и др., то без меня можно обойтись), я не откажусь подписать, хотя и хотел бы видеть текст. Но повторяю, мой план кажется мне целесообразнее. Вы когда-то в таком порядке помогали со сбором для Терапиано» (Собрание Жоржа Шерона).
174
Литературный фонд — эмигрантская организация, созданная в 1918 г. в Нью-Йорке группой лиц, среди которых видную роль играли генерал К.М. Оберучев, И.Л. Тартак, В.М. Берг. Первоначально носила название Общество помощи писателям и ученым. Занималась в основном устройством вечеров и сбором средств для больных или неимущих литераторов. Ее деятельность получила наибольшую значимость после Второй мировой войны, распространившись и на Европу. В те годы председателем правления был М.Е. Вейнбаум, казначеем — Б.М. Авксентьева, представителями Литературного фонда во Франции — Н.А. Недошивина и Н.С. Долгополов. О масштабах деятельности фонда можно судить по одному из отчетов Вейнбаума общему собранию: «Кампания наша за 1962–1963 год оказалась самой удачной за все годы существования Литературного фонда. Она дала 19 655 долларов с сентами, почти на тысячу долларов больше, чем в прошлом году. <… > Самое большое число пожертвований дали, конечно, Соединенные Штаты. <…> Как и в прошлые годы, больше всего пособий пришлось на Францию. Их было отправлено 238» (Вейнбаум М. О деятельности Литературного фонда (из доклада общему собранию 10 ноября) // Русская мысль. 1964.24 ноября. № 2234. С. 4).
175
Из стихотворения В. Хлебникова «Кому сказатеньки…» (1909 или 1910).