Страница 20 из 82
— Ага, — сказал вдруг Арбуз, — вот ты где! Ну-ка, ну-ка…
Мещеряков встрепенулся и подался вперед, сильно вытянув шею, чтобы лучше видеть экран. Впрочем, ничего нового на экране он не увидел, а Арбуз снова замолчал и, совсем сгорбившись, принялся еще быстрее барабанить по клавишам, так что их мягкий стук стал напоминать звуки отдаленной жестокой перестрелки. По всей видимости, это и была своего рода перестрелка: похоже, Арбуз наконец вступил в открытую схватку с системой защиты мощного компьютера, в базу данных которого его попросил проникнуть полковник Мещеряков.
Мещеряков немного расслабился и снова откинулся на спинку кресла. Судя по всему, ждать осталось недолго. За те две недели, что они работали вместе, полковник уверовал в Арбуза, как в Господа Бога. Арбуз был всемогущ и всесилен. Он мог, не выходя их своего подвала, добывать такую информацию, какой не могла обеспечить даже разветвленная агентурная сеть. Противник, правда, тоже был силен, и до сих пор результаты стараний Арбуза были скорее отрицательными. Ему удалось нащупать ниточку, которая, петляя и кружа, тянулась из чеченских аулов через весь мир к неприметному филиалу одного из токийских банков, но детали до сих пор были неясны, а предыдущая попытка вломиться в базу данных упомянутого банка закончилась полной неудачей: Арбуз и его компьютер проиграли японцам в схватке на быстродействие. После этой неудачи Арбуз рассвирепел, обозвал свой компьютер древним сундуком и объявил Мещерякову, что без очередной модернизации машины о поставленной задаче лучше забыть.
После этого полковник оказался в довольно неловком положении человека, вынужденного просить у начальства денег на дело, в котором ничего не понимал. Правда, генерал Федотов не стал вдаваться в подробности предполагаемой модернизации. Он потребовал у Мещерякова отчет о проделанной работе, назвал результаты обнадеживающими, хотя и достаточно спорными, и щедрой рукой сыпанул денег — правда, не столько, сколько требовал ненасытный Арбуз, но достаточно. На плоский жидкокристаллический монитор денег не хватило, но, насколько понял Мещеряков, тип монитора на мощность компьютера не влиял, и этот пункт заявки был внесен Арбузом из чисто шкурных побуждений.
«А впрочем, черт его разберет, — подумал полковник, вяло закуривая очередную сигарету. — Приходится смириться с тем, что на свете есть вещи, недоступные моему пониманию. Ей-богу, в этих серых коробках живет злой дух. Ну, может быть, не в коробках, а в тех, кто с ними возится днем и ночью. На столе в моем кабинете стоит компьютер, но что толку? Я не использую и десятой доли его возможностей. Этому можно научиться, но я не уверен, что хочу обладать подобным умением. Это все равно что продать душу дьяволу… Да нет, не так. Это все равно что сесть на иглу. Точно! Арбуз чертовски смахивает на наркомана, которого не интересует ничто на свете, кроме одного: где достать дозу. И если завтра к нему придет резидент ЦРУ или, скажем, агент какой-нибудь японской фирмы и предложит ему место за клавиатурой новейшего суперкомпьютера, то он, Арбуз, вряд ли станет выяснять, в какой конкретно стране этот компьютер установлен. И это не потому, что он такой беспринципный негодяй или изменник Родины. Это потому, что он — законченный наркоман и ничего не может с этим поделать.»
Смотреть на сгорбившегося за своим столом Арбуза было страшновато. И не только на него. Груда новенькой техники, привезенная Мещеряковым по его требованию, теперь напоминала склад радиодеталей после взрыва авиабомбы. Корпуса были вскрыты, пучки проводов, какие-то шины, микросхемы и прочая требуха бесстыдно торчали во все стороны. Повсюду валялись картонные ящики, куски пенопласта и обрывки мягкого упаковочного материала, между которыми тут и там поблескивали пивные бутылки, как пустые, так и полные. Арбуз восседал посреди всего этого разгрома на своем кресле-развалюхе и казался неотъемлемой частью окружавшего его хаоса. Глядя на него, Мещеряков снова ощутил неприятный холодок в районе диафрагмы: в этом симбиозе человека и машины все-таки было что-то противоестественное, как будто он, полковник Мещеряков, ненароком забрел в какой-то фантастический фильм.
Полковник вдруг заметил, что держит в каждой руке по зажженной сигарете. Одна из них истлела до самого фильтра, и Мещеряков, криво усмехнувшись, воткнул ее в беспорядочную кучу бычков, давно похоронившую под собой пепельницу.
Через некоторое время Арбуз, не прекращая стрекотать клавишами, вдруг начал что-то глухо бормотать, словно дьячок, читающий заупокойную молитву. Мещеряков помотал головой, как лошадь, отгоняющая слепней: ему почудилось, что он задремал и видит кошмарный сон. Это не помогло Арбуз продолжал глухо, монотонно бубнить, вызывая у полковника острое желание подойти и, тряхнув его за плечо, гаркнуть: «Арбуз, проснись! Ты чего?». Вскоре Мещеряков сумел разобрать, что Арбуз вовсе не молится, а, наоборот, ругается черными словами. Он изрыгал страшные проклятия, но звучало это без какой бы то ни было эмоциональной окраски, словно Арбуз вслух читал словарь ругательств — абзац за абзацем, страницу за страницей.
Ку-ку, подумал Мещеряков Кажется, у парня поехала крыша — того и гляди, набросится с кулаками или запоет петухом. Вот ведь неприятность какая… Что делать-то теперь? «Скорую» вызывать нельзя. Сюда вообще никого нельзя вызывать, потому что об этом месте знает пару человек, и люди эти, увы, далеки от практической психиатрии… Придется справляться самому. Не люблю я этого.
— Ах ты, подонок! — внезапно завопил Арбуз.
Мещеряков подскочил и выронил сигарету, уверенный в том, что окончательно свихнувшийся гений вот-вот набросится на него, растопырив руки со скрюченными пальцами. Впрочем, Арбуз не двинулся с места и даже не обернулся. Он продолжал горбиться над столом. Его пальцы больше не порхали по клавиатуре. Левая рука Арбуза судорожно цеплялась за край стола, а указательным пальцем правой он с силой ударял по одной и той же клавише Мещерякову не было видно, по какой именно.
Зато он отлично видел, что происходило на экране. Бесконечные столбцы цифр и непонятных значков, заполнявшие экран до сих пор, исчезли. На их месте возникло нечто, сперва принятое полковником за мультипликационное изображение какого-то города или большого промышленного комбината, сделанное как бы с высоты птичьего полета. Изображение стремительно надвинулось, и Мещеряков понял, что это не город, а увеличенная во много раз печатная плата с установленными на ней деталями. Графика была выполнена на высшем уровне, создавалось ощущение бесшумного бреющего полета на малой высоте. Мещеряков даже засмотрелся, но тут до него вдруг дошло, что Арбуз не напрасно матерится и все щелкает и щелкает одной и той же клавишей: очевидно, все пошло как-то не так, и эта красивая картинка означала что-то нехорошее.
В то самое мгновение, когда до полковника начал мало-помалу доходить смысл происходящего, скользящий полет прервался, и в центре экрана вспыхнула и начала стремительно расти ослепительно яркая точка. Экран залило белым светом, потом этот свет померк, и полковник увидел очень красивое грибовидное облако, от которого во все стороны концентрическими кругами расходились ударные волны, неся с собой разрушение и смерть. Это очень напоминало документальные съемки испытаний ядерной бомбы, только изображение было выполнено на гораздо более высоком уровне.
Потом все как-то внезапно кончилось, экран монитора погас с негромким щелчком, и Арбуз обмяк в кресле, свесив почти до пола длинные руки, как будто его тоже выключили.
— Что случилось? — осторожно спросил Мещеряков. Он видел, что что-то случилось, но никак не мог понять что. А может быть, мог, но не хотел.
— Все, — продолжая смотреть на свое отражение в потухшем экране, бесцветным голосом отозвался Арбуз. — Все, — повторил он с каким-то болезненным удивлением, — п…дец.
Он вяло оттолкнулся от стола обеими руками и вместе с креслом отъехал назад. Крутанулся, развернувшись спиной к столу, вынул сигареты и закурил, скучающе глядя в потолок. Мещерякову не понравилось то, как Арбуз себя вел. Очень не понравилось.