Валун

Но, прежде чем мысли Вернера успели сосредоточиться на доисторических вилках, ему пришлось подать трактор назад, вытащить плуг и даже отъехать немного в сторону. Затем он берет лопату и прощупывает размеры валуна. И тут происходит нечто странное. Валун начинает его раздражать. Он расчищает его поверхность лопатой, тем самым возвращаясь к работе уже не деда, а прадеда.

Когда Вернер наконец переводит дух, его вдруг осеняет: ведь он уже второй, даже третий раз силится определить свое местонахождение, и ему становится ясно, что он стоит на том самом дедовом клочке земли, который его отец сдал в кооператив. На том самом поле, где одно-единственное место никогда ничего не родило. Раньше оно всегда возникало в семейных разговорах и фигурировало в них как нечто неизменное, как проклятое место, и потому все это поле стало называться «чертовым огнищем». Дед внимательно следил, чтобы «чертово огнище» не удобряли ни навозом, ни минеральными удобрениями — все равно ведь там ничего не росло и во время пахоты плуг приходилось двадцать, а то и тридцать раз отрывать от земли перед «чертовым огнищем», а потом снова пускать его в ход, так как любой крестьянин счел бы позором работать на черта.

Вернер хочет узнать, насколько глубоко камень уходит в землю, и начинает копать. Земля постепенно делается все более тусклой, серой. Он роет и роет, вот уже и эта работа становится механической. И мысли Вернера разбредаются в разные стороны. Он вспоминает, что в детстве ему все же удавалось кое-чем поживиться на «чертовом огнище». Когда на поле уже лежали сухие колосья и мокрая картофельная ботва, он находил там награду за свои труды — фазанье гнездо, например, а однажды ему даже посчастливилось увидеть, как фазанята вылупляются из яиц; в другой раз он наткнулся на перепелиное гнездышко, а многие ли могут похвастаться, что видели перепелиное гнездо? Уж если не на фазанье или перепелиное, то на жавороночье гнездо можно было рассчитывать почти наверняка.

Наконец Вернер добрался до подножия валуна. Валун напоминал коренной зуб Земли, а это подтверждало теорию деда, уверявшего, будто валуны растут из земли. Вернер знает, что теории его деда в наше время опровергнуты новыми теориями и что геологи до сих пор так и не пришли к единому мнению: кое-кто из них утверждает, что камни при вращении Земли выбрасывает на поверхность центробежная сила; другие приписывают вынос камней «на-гора» воде и морозным выветриваниям, иными словами, дезинтеграции.

И вот уже Вернер исчез за валом желтого песка. Великану, наверно, показалось бы, что Вернер в этом песчаном рву похож на муравьиного льва. Над полем стоит трескучий зной. Корни сбрасывает рубашку, золоченые обойные гвоздики на его ремне тускнеют. Он и думать забыл о трудоднях, которые теряет, возясь с валуном; кажется, он забыл и о том, что к вечеру хотел управиться с этим полем, но зато он вдруг вспомнил, что «чертово огнище» и есть то самое место, где он прятался мальчишкой. Вот, например, ему надо было обирать картофельного жука, который интересовал его лишь постольку, поскольку назывался еще и колорадским жуком. Но колорадский или не колорадский, а кампания по сбору картофельного жука не давала ему дочитать книжку Купера про индейцев. И тогда он прятался на «чертовом огнище»; жаворонки, снующие в поисках корма, читать не мешали.

Вернер впал в уныние, оттого что ему предстояло разорить такое хорошее место. Но теперь это убежище Вернеру уже ни к чему, ибо ныне он принадлежит к людям, проникшимся благой мыслью: сперва надо закончить дневные труды, а уж потом предаваться чтению. Зато после работы ему никто не мешает читать, наоборот, начальство это даже приветствует, что же касается его коллег, то пусть попробуют поскалить зубы!

Раньше дед, застав внука за чтением, говорил:

— Этими дурацкими книжками ты себе вконец глаза испортишь.

Отец:

— Брось ты своих краснокожих! Это неполноценная раса!

Мать:

— Этому твоему Зверобою приходилось целых пятьдесят километров скакать, чтобы добраться до воды. Так тебе-то что стоит пройти несколько шагов до колодца и принести свежей воды для коровы?

Вернер рад, что он уже взрослый. А может, и неплохо было бы теперь, когда времена изменились, побыть еще разок ребенком?

Впрочем, что за глупость, разве времена меняются? Они, времена, только высылают вслед весне лето, потом осень и зиму, а на этом их искусство и кончается. Все остальные перемены зависят от человека.

Вернер копает и копает, не жалея сил. Наконец камень вырыт, и вот он лежит в яме во всей своей неприкрытой каменности и даже, кажется, подмигивает Вернеру: ну, малыш, а что дальше?

Как поступает человек, когда он должен преодолеть то, что ему не под силу? Он воображает, будто он не один, и беседует со вторым, воображаемым человеком.

— Самое главное — иметь буксирный трос, — говорит Вернер, и говорит он это вслух.

Буксирный трос на месте, и лом тоже. Вернер — отличный работник, запасливый, умеющий предусмотреть любую неожиданность. Ломом, точно большой швейной иглой, просовывает он трос под валун. Пытается сделать петлю, но упрямый стальной трос никак не хочет сгибаться. Тогда Вернер вступает с ним в разговор:

— Ну пожалуйста, согнись, что тебе стоит, ты же видишь, валун над нами издевается.

Он подбрасывает трос в воздух и заставляет его скрутиться в петлю, затем крепит к трактору обвязанный тросом валун.

Перед тем как сесть за руль, он еще раз проверяет трос, просит помолчать незримого собеседника, глубоко, как циркач перед опасным трюком, вздыхает и трогает с места. Прежде чем приняться за тяжелую работу, тракторы всегда издают отчаянный шум. Сказать про только что заведенный трактор, что он лает, будет недостаточно сильно. Нет, это ни с чем не сравнимый грохот, впрочем, он похож разве что на грохот другого человеческого детища — самолета на взлетной полосе.

Валун сдвигается с места, насколько позволяет вынутая земля, затем следует толчок и… полная неподвижность. Снисходительной усмешки на губах Вернера как не бывало.

Дело ясное — тут недостает наклонной плоскости, по которой будет легче вытащить валун из ямы. И Вернер с помощью лопаты создает эту самую наклонную плоскость. Он старается, чтобы скат был ровным и не слишком крутым, но делает он все это потихоньку, словно бы тайком от своего противника — камня.

Камень лежит, потом делает вдох, чтобы стать еще тяжелее перед новым натиском.

В небе, метрах в ста над головой Вернера, над трактором и над камнем, точно арбитры, парят жаворонки.

Камень делает выдох, а Вернер опять трогает с места.

Ошеломленный противник упорствует, но Корни прибавляет газу, и враг начинает скользить вверх по наклонной плоскости, приходит в движение впервые со времен ледникового периода. Однако трактор взялся за дело слишком круто и самоуверенно, его колеса вязнут в незаметном под стерней песке, буксуют, и обломки стеблей разлетаются в разные стороны.

Вернер не принял в расчет существование богини камня — гравитации, и ему приходится вновь слезать с трактора.

— Спокойствие, прежде всего спокойствие, — говорит он невидимому собеседнику и через поле по лущеной и нелущеной стерне идет в лес. Он до того вспотел, что комары облепляют его еще на опушке. Они нападают на него и в неуемной жажде крови вонзают свои хоботки в насквозь пропотевший ремень с золочеными обойными гвоздиками.

Вернер набирает целую охапку толстенных веток и лесенкой складывает их под левое заднее колесо трактора. Затем он еще три раза сходил в лес, и у каждого колеса появилась своя лесенка.

Валун лежит на наклонной плоскости и щурится на солнце, которого не видал несколько тысячелетий.

И вот уже жуки взбираются на валун, спеша сообщить ему, что он вытащен на свет божий и лежит у них поперек дороги.

Вернер все еще не помышляет, во сколько трудодней обойдется ему валун, не думает он и о том, что в этот вечер не успеет прочитать ни строчки. Мысли его впервые за весь день текут по одному определенному руслу. Он не думает ни о чем, кроме валуна и тех усилий, которые должен приложить, чтобы одолеть его. Корни вместе с клейкой слюной выплевывает все сомнения и — удивительное дело — совсем не чувствует жажды. И снова он садится за руль. Под колесами трещат ветки. Трактор по лесенкам выбирается из рыхлого песка на более твердую почву. Ха-ха! Валун двигается как миленький! Вернер набирает скорость, чтобы сорвать замыслы коварной богини — гравитации. На губах его снова играет снисходительная усмешка.