Петля для губернатора

– Легок на помине, – сказал Губанов. – А я как раз о тебе думаю.

– Да? – немного язвительно переспросил Маслов. – И что же конкретно ты обо мне думаешь?

– Конкретно? Конкретно я думаю, сможешь ты продержаться до конца, или с тобой возникнут проблемы.

По костлявому хребту доктора Маслова пробежал неприятный холодок, и он впервые за все это время подумал, что в жизни бывают ситуации пострашнее тех, что описаны в его любимых романах ужасов. Губанов, например, был сейчас страшен несмотря на улыбку, кривившую его рот. Улыбка существовала как бы сама по себе, а вот глаза у друга Алеши были похожи на стволы спаренного пулемета, и доктору стало не по себе, словно его поймали на краже медикаментов или совращении малолетней.

– О чем это ты? – спросил доктор самым непринужденным тоном, на который был способен.

– Пойдем к тебе, – сказал Губанов и ввинтил окурок в тонированное стекло лицевой стены вестибюля. На стекле осталось неопрятное черное пятно. – Там и потолкуем.

Спирт у тебя еще остался? Башка трещит так, что мочи нет терпеть.

– Спирт остался, – медленно сказал Маслов, – вот только я сомневаюсь, стоит ли его тебе давать. Что-то странно ты себя сегодня ведешь.

– А у меня жизнь странная, – с непонятной интонацией ответил Губанов. – И работа у меня странная, и жена, и тесть… А уж какая странная у меня была теща, так это вообще с ума сойти. И вообще, мы живем в стране чудес, как какая-нибудь трахнутая Алиса.

– Слушай, – напомнил ему Маслов, чтобы не молчать, – ты ведь на работу собирался. Говорил, дела у тебя…

– Дела сегодня побоку, – сообщил Губанов. – Такая сегодня погода… Ты что, Гиппократ, испугался? По роже твоей мохнатой вижу, что испугался. Не дергайся, все под контролем.., пока.

– Ты можешь объяснить, в чем дело? – спросил Маслов.

Теперь он был уверен, что Губанова просто развезло от рюмки неразведенного спирта, и тот несет околесицу. Доктору не нужно было напрягать воображение, чтобы представить, что может плести упившийся до розовых слонов майор ФСБ: все это он наблюдал и выслушивал неоднократно и не испытывал по этому поводу ничего, кроме тоскливого раздражения.

– Я все могу объяснить, – ответил Губанов, – только не здесь. Я же говорю, пошли к тебе в кабинет. У тебя там, черт возьми, уютно.

Через вестибюль пролетел озабоченный Кацнельсон. Он так торопился, что Маслову показалось, будто он слышит негромкий свист рассекаемого прорабом воздуха. Доктор проводил его взглядом, нахмурился и молча кивнул.

Они поднялись на второй этаж и расположились в кабинете главврача. Прежде чем сесть за стол, Маслов зачем-то прикрыл жалюзи, от чего в кабинете сделалось темновато и сумрачно, и закурил новую сигарету.

– Наливай, – сказал Губанов, падая в кресло. Маслов залез в тумбу стола и со стуком поставил перед ним початую литровую бутыль со спиртом.

– Наливай сам, – сказал он. – Я воздержусь. Губанов хмыкнул и наполнил свою мензурку, которая все еще стояла на том месте, куда он ее поставил полчаса назад. Придвинув к себе графин, он единым духом выплеснул спирт в глубину глотки и залил его потоком воды из горлышка графина. Маслов наблюдал за ним, нервно теребя бороду.

Закончив булькать и пыхтеть, Губанов поставил графин на место и тоже закурил.

– Ну, – сказал он, – спрашивай.

– А я уже спросил, – откликнулся Маслов, сосредоточенно дымя и глядя мимо него. – Но могу повторить вопрос. Итак, повторяю: в чем дело? Что это за тайны мадридского двора? Почему ты заставил меня запереть в палате для буйных человека, остро нуждающегося в медицинской помощи?

– Ты жаловался, что тебе некого лечить, – ответил Губанов. – Пожалуйста, лечи его на здоровье, только не оставляй дверь палаты открытой.

Маслов в сердцах шмякнул кулаком по ладони. Звук получился трескучий, как от хорошей оплеухи.

– Я психотерапевт, – сказал он, – а у этого парня сломаны ребра и почти наверняка сильное сотрясение мозга. О внутренних органах я ничего сказать не могу, поскольку здесь нужен рентген, анализы…

– Плевать я хотел на его внутренние органы, – отрезал Губанов. – Лечи то, что можешь вылечить. Ребра – дерьмо, сами как-нибудь срастутся, а с сотрясением мозга я сам однажды ходил на службу две недели…

– Это заметно, – вставил Маслов.

– Молчи, дурак. В общем, он останется здесь. Если твоей квалификации не хватит, и он откинет копыта, зароем его в землю, а сверху проложим асфальт. Я понятно объясняю?

– Да уж куда понятнее. – Доктор Маслов по-прежнему смотрел в сторону. – А если я вдруг не соглашусь, меня положат под асфальтовый каток рядом с ним? Возможно даже, что ты не станешь дожидаться моей смерти, чтобы сделать это. Я правильно тебя понял?

– Чего? – очень натурально удивился Губанов. – Ты что, Серега? За кого ты меня принимаешь? То есть я понимаю, конечно: кино, пресса, литература.., но мыто с тобой знакомы не первый год! Ты что же, решил, что при малейших разногласиях я тебе стану ногти выдирать?

– А ты не станешь? – спросил Маслов, стараясь придать вопросу иронический тон, но испытывая невольный стыд, поскольку Губанов угадал его мысли.

– Ногти – никогда, – торжественно пообещал Губанов, снова наполняя свою мензурку. – Разве что яйца. Маслов плюнул, отобрал у него бутылку и налил себе.

– Юлишь, майор, – сказал он, разглядывая Губанова сквозь мензурку. – Уходишь от прямого ответа.

– А на кой хрен он тебе сдался, этот прямой ответ? – доверительно поинтересовался Губанов. – Неужели моей просьбы тебе недостаточно?

– Ах, это была просьба! – саркастически воскликнул Маслов. – Тогда конечно. Тогда мне просто некуда деваться. Если женщина просит, и так далее. Так бы сразу и сказал. Я бы не стал соваться в твои дела, если бы ты предупредил, что это именно твои дела, а не дела вообще.

– Ты только ничего себе не сочиняй, – предостерег его Губанов. – Нечего разводить шпиономанию. Просто приведи его в относительный порядок, а дальше я сам разберусь. Как он, кстати?

– Я не специалист, – проворчал Маслов. – Придет в себя – разберемся. Я его перевязал и на всякий случай вкатил дозу успокоительного. Поспит часов до двенадцати, тогда посмотрим, что к чему.

– Знахарь, – сказал Губанов. – Шаман. Ладно, что ты мне хотел сказать про Кацнельсона? Говори, все равно день пропал, Маслов повертел в пальцах полную мензурку, вздохнул и выпил, как воду. Некоторое время он сидел, не дыша. Губанову даже почудилось, что у доктора разом запотели очки, но это, конечно, была иллюзия. Наконец Сергей Петрович шумно перевел дыхание и жадно затянулся сигаретой.

– Понимаешь, – заговорил он, втягивая в себя дым, – ведь этот проект – мое детище. Я был в Австралии и своими глазами видел, как это выглядит в натуре. Ты помнишь самое начало? Ты пришел ко мне и сказал: гони проект, будем строить. Ты повел меня к своему тестю, и он тоже сказал: давай проект, доктор, да побыстрее. Вы не сказали, что у вас земля горит под ногами, но это было ясно и так. В общем, проект я вам достал, и губернатор его утвердил – целиком, без изменений.

– А при чем туг Кацнельсон? – с самым невинным видом спросил Губанов, подавляя раздражение: доктор начал умнеть очень не вовремя. – Что-то я не пойму, к чему ты клонишь.

Маслов в явном замешательстве подергал себя за бороду и снова наполнил обе мензурки. Губанов удивился: он не заметил, когда успел осушить свою. “Контроль, подумал он. – Нельзя терять контроль, иначе из всего этого черт знает что получится”.

– К чему я клоню? – для разгона переспросил Маслов и снова принялся вертеть в пальцах мензурку. – Ты знаешь, Лешка, по-моему, этот твой Кацнельсон ворует. Точнее, уже украл. У меня память знаешь какая? У меня этот медицинский центр до сих пор перед глазами стоит, как живой. Я там каждый уголок облазил, все общупал, обнюхал… Австралийцы, сволочи, смеялись, предлагали на зуб попробовать. То, что строит твой семит, очень похоже на оригинал, но.., не то. Вернее, не совсем то. Как современная копия старинной картины: вместо холста – бортовочка, вместо натуральных красок – дешевая синтетика производства Ленинградской фабрики, вместо грунта вообще какой-нибудь клей…