Петля для губернатора

Бородич пожал ему руку и приобнял за плечи, увлекая за собой. Видно было, что губернатор пребывает в отличном настроении, и у Губанова екнуло сердце от радостного предчувствия. Всю последнюю неделю старик насмерть дрался с банкирами, выколачивая деньги под свой проект, и приезжал домой чернее тучи, но сегодня вид у него был совсем другой, и Губанов понял, что дело выгорело.

– Ну, как тут у нас дела? – бодро спросил Бородач, вместе с зятем поднимаясь на второй этаж.

– У нас тут все в пределах нормы, – дипломатично соврал Губанов, решив придержать плохие новости для более подходящего момента. – А вот у вас, я вижу, какое-то событие. На презентации побывали?

– Какая презентация? – скривился Бородич. – Терпеть не могу это дерьмо, ты же знаешь. Хитришь, Алексей, хвостом вертишь! По физиономии твоей вижу, что уже обо всем догадался.

– О чем это вы? – округлив глаза, удивился Губанов. – Ума не приложу.

– Вот артист! В общем, можешь звонить своему Айболиту, пусть понемногу избавляется от своих пациентов и вообще собирает вещи. Строить будем под Звенигородом, я уже присмотрел местечко.

– А деньги? – осторожно спросил Губанов.

– Что – деньги? Пожертвования будем собирать!

Что ты дурачка из себя строишь? Раз я говорю, что будем строить, значит, деньги есть. Я знаю, город будет, я знаю, саду цвесть…

– Когда такие люди в стране Советской есть! – в тон ему подхватил Губанов, и оба расхохотались.

– Точно, – отсмеявшись, сказал губернатор. – Эх, было времечко! Помнишь, Алексей?

– Как не помнить, – с ухмылкой ответил Губанов, открывая перед тестем дверь его кабинета. – Никогда не забуду, как вы меня на бюро райкома имели за джинсы с глазами.

– Ну, а как же без этого, – благодушно сказал Бородач, опускаясь в свое кресло. – Если есть бюро райкома, то надо же на нем время от времени кого-то иметь. А у тебя, понимаешь, глаза во всю задницу. Да еще на фирменных джинсах! Завидно же, как ты полагаешь?

– Я тогда примерно так и понял, – Губанов опять ухмыльнулся, – но промолчал.

– Попробовал бы ты что-нибудь сказать! Коврова бы от тебя мокрого места не оставила.

– Да, Нина Константиновна женщина железная.

– Ха, железная. – На этот раз ухмыльнулся Бородич. – Очень даже мягкая, а уж темперамент, скажу я тебе…

– Что вы говорите! – воскликнул Губанов, для которого отношения тестя с Ковровой вовсе не были тайной.

– Ну, это дело прошлое, не стоит его ворошить, – сказал Бородич. – Давай-ка поговорим о деле, Алексей. Я хотел просить тебя об одной услуге.

– Я весь внимание.

– Мне хотелось бы, чтобы все организационные вопросы, связанные с этим строительством, ты взял на себя. Наш главный архитектор – мужик, конечно, грамотный, но привык работать по старинке, дедовскими методами: СМУ, ПМК всякие… А центр нужно построить быстро и, главное, качественно, без этой нашей славянской разухабистости, когда лес валят гектарами, грязь разводят на пол-области, технику гробят колоннами, ан, глядишь – построили трансформаторную будку, да и та через полгода завалилась… Надо бы частников каких-то нанять, что ли, и лучше из-за рубежа…

– Турок, – сказал Губанов. – Или югославов. А прорабом назначим одного.., одного Кацнельсона. Губернатор поморщился:

– А что, русского найти нельзя?

– Его главное достоинство заключается именно в том, что он не русский, – возразил Губанов. – Вы же сами только что…

– Ладно, ладно. – Бородич махнул рукой. – Ты прав, наверное. В общем я тебе доверяю, но имей в виду: в случае чего спрос будет по полной программе. Не посмотрю, что зять.

– Ну, Иван Алексеевич…

– Верю, верю, потому и прошу: займись ты этим делом. Знаю, что у тебя служба, но я тебя от нее временно освобождаю. Как ты считаешь, этот твой капитан справится?

– Да я и сам справлюсь. Служба необременительная. Любят вас в области. Иван Алексеевич, так что охране при вас вроде бы и делать нечего.

– Уж сколько лет твердили миру, что лесть глупа, вредна… – процитировал губернатор. – Кстати, ты не помнишь, как там у Крылова: глупа или гнусна?

Губанов виновато развел руками, давая понять, что не помнит.

– Ну, черт с ней, с лестью. Давай-ка дернем по пять капель за успех мероприятия.

Он полез в тумбу стола за бутылкой, а Губанов тем временем принес рюмки и нарезанный ломтиками лимон на фарфоровом блюдечке. Они выпили по чуть-чуть и разошлись, весьма довольные друг другом.

В тот вечер Губанов так ничего и не сказал губернатору о выходке его любимой дочери.

Лето закончилось как-то незаметно, да и осень показалась лишь незначительным эпизодом, наподобие краткого предисловия к зиме. После первых настоящих морозов вдруг наступила долгая оттепель, и Москва на несколько недель погрузилась в море слякоти, от которой не было никакого спасения. Отвратительная серо-коричневая жижа веером разлеталась из-под колес автомобилей и сыто чавкала под ногами пешеходов, налипая на брюки и голенища сапог мокрыми неопрятными лепешками. Время от времени с неба принимался падать густой мокрый снег. В основном это происходило по ночам, и тогда город просыпался белым и нарядным, но уже через несколько часов снег таял, и все возвращалось на круги своя.

Было начало третьего ночи, когда лежавший на прикроватной тумбочке телефон издал негромкую мелодичную трель. Ирина Быстрицкая проснулась от этого звука, но не стала открывать глаза: под одеялом было тепло и уютно, и сон ей снился теплый, уютный – такой, что с ним жалко было расставаться, да и телефон сразу же замолчал, потому что Глеб взял трубку и молча поднес ее к уху.

Некоторое время он неподвижно сидел на постели, видимо, вслушиваясь в то, что говорил ему звонивший посреди ночи человек, потом коротко сказал: “Да”, положил мобильник на тумбочку и потянулся за брюками.

– Кто звонил? – не открывая глаз, сонным голосом спросила Ирина.

– Никто, – ответил Глеб, шаря в темноте в поисках рубашки. – Ошиблись номером.

– А ты куда собрался?

– Пойду прогуляюсь, – сказал он, и Ирина услышала, как звякнула пряжка ремня. – Надо подышать, подумать… Ты спи.

Ирина окончательно проснулась, но осталась лежать на боку, подавив невольный вздох. Теперь она знала, что не уснет, пока Глеб не вернется, а вернется он наверняка не скоро…

– Ты надолго? – спросила она.

– Как получится, – ответил Глеб. – Если что, завтракай без меня.

Ирина снова украдкой вздохнула. Спорить было бесполезно и пытаться переделать Глеба тоже вряд ли стоило. Да и сколько, в конце концов, его можно переделывать? Ирина знала, что в жизни Глеба Сиверова и без нее было предостаточно реформаторов и специалистов по переделыванию личности, и не испытывала никакого желания вливаться в их ряды.

Пока Глеб бесшумно расхаживал по квартире, одеваясь, умываясь и, кажется, даже бреясь, Ирина тихо лежала в постели, думая о том, что в нормальных семьях в таких ситуациях все происходит совсем иначе: жена встает, варит мужу кофе и кормит его завтраком, ворчливо сетуя на дурацкую работу, из-за которой ее благоверный вынужден покидать семейный очаг посреди ночи. Она быстро справилась со вспыхнувшим было раздражением: ну, и что с того, что их с Глебом отношения несколько выходят за рамки того, что у обычного российского обывателя считается нормой? Они любят друг друга, и лучшее тому подтверждение, между прочим, – вот этот телефонный звонок, раздавшийся посреди ночи. В былые времена Глеб ни за что не остался бы у нее на ночь, если существовала хотя бы ничтожная вероятность того, что какое-нибудь неожиданное событие приоткроет перед ней завесу тайны, которая окутывала капитана ФСБ Глеба Сиверова. В те времена, помнится, Ирина даже не знала его настоящего имени. Он был для нее Федором Молчановым, таинственным незнакомцем, делившим с ней постель и кров. Им пришлось пройти через страдания, кровь и смерть, чтобы ложь, наконец, рухнула. Они наконец-то стали по-настоящему близки.