Отражение удара

Глава 15

Угрюмый вертухай в чине прапорщика ввел в допросную камеру подследственного Забродова, нажатием на плечо заставил опуститься на привинченный к полу табурет и с помощью наручников приковал его правое запястье к укрепленному над откидным столиком металлическому кольцу.

— Благодарю вас, — с обаятельной улыбкой сказал ему Забродов.

Вертухай не ответил. Лицо его сохраняло совершенно каменное выражение, но на скулах играли желваки, из чего майор Гранкин сделал вывод, что по дороге подследственный Забродов опять трепался в свойственной ему манере, способной в считанные минуты довести нормального человека до белого каления.

Закончив свои дела, прапорщик ушел, напоследок бросив на арестанта многообещающий взгляд. Гранкину этот взгляд не понравился, хотя прапорщика можно было понять.

— Жалобы есть? — спросил он официальным тоном.

— Здравствуйте, майор! — Забродов опять улыбнулся. В своем камуфляжном костюме он был похож на пленного наемника. — Жалобы? Сколько угодно! Сижу, понимаете ли, за решеткой, в темнице, так сказать, сырой… вскормленный в спецназе маньяк молодой.

Иллюстрируя свои слова, он подергал прикованной рукой, бренча наручниками, потом оскалил зубы, зарычал и принялся увлеченно чесаться, как одолеваемая блохами дворняга.

Гранкин скривился, словно ненароком раскусил лимон.

— Перестаньте паясничать, — устало сказал он, — Я к вам по делу.

— Ну вот, — огорчился Забродов. — А я-то, дурень, думал, что вы соскучились… И это после всего, что между нами было!

Гранкин тяжело вздохнул, вынул из кармана ключ от наручников и расковал узника.

— Ого, — сказал Забродов, растирая запястье, — какой жест. А вы не боитесь, что я вас здесь… того? Мне, маньяку, терять нечего, вы даже крикнуть не успеете.

Поверьте, ни лом, ни краденый пистолет мне для этого не понадобятся.

— Я разговаривал с Сорокиным, — признался Гранкин.

— С каким еще Сорокиным? — сделал голубые глаза подследственный. — Это что, тоже писатель? Клянусь, я его пальцем не трогал.

— Да прекратите же! — взмолился Гранкин. — Глядя на вас, невозможно поверить, что вы… э…

Он замялся, с некоторым опозданием вспомнив, что полковник Сорокин взял с него слово никому не говорить о содержимом белой папки. Никому значит никому, а не «никому, кроме Забродова.»

— Чему вы там не можете поверить? — заинтересовался Забродов. — Что я кого-то могу убить? Могу, не сомневайтесь. Специальность у меня сами знаете какая.

— Ax, да подите вы к черту! — взорвался майор. — Вас что, отправить обратно в камеру?

— Полно, майор, — сказал Забродов нормальным человеческим голосом и рассмеялся так, словно и слыхом не слыхал о следственном изоляторе и провел эти двое суток, лежа на диване с любимой книгой. — Я же вижу, что вы пришли извиняться, так не валяйте дурака хотя бы вы! Извиняйтесь поскорее и переходите к делу, потому что ваши извинения мне нужны, как мертвому припарки.

Гранкин закряхтел.

— Ну, — сказал он, — где-то вы, Конечно, правы…

Полковник Сорокин убедил меня в том, что вина ваша, мягко говоря, сомнительна…

— Убедил или приказал? — быстро спросил Забродов.

— Я же говорю: убедил. Я еще раз все взвесил и понял, что несколько поторопился.

— В таком случае будем считать, что извинения приняты. Давайте переходить к вашему делу. Судя по тому, что вы тянули с этим визитом до вторника, вам хочется, чтобы я в интересах следствия еще немного позагорал на нарах.

— Почему вы решили, что я тянул? — совершенно ненатурально удивился Гранкин.

— Ай-яй-яй, Алексей Никитич! Врать не умеете, вот что. И это при вашей-то работе! Сами подумайте: Сорокин наверняка говорил с вами еще вчера… если, конечно, был на работе. Да если бы и не был, все равно не стал бы откладывать.

— Ваша взяла. Мне действительно хочется, чтобы тот, кто вас подставил, окончательно успокоился и проявил себя.

— Гм, — сказал Забродов. — А вы не боитесь, что он будет долго успокаиваться? Проявлять себя ему теперь не резон. Может так случиться, что я просижу здесь дольше, чем получил бы по суду.

— Дольше никак не получится, — успокоил Гранкин.

— Ну, спасибо! Значит, мне повезло при любом раскладе. Теперь я могу сидеть спокойно — хоть десять лет, хоть двадцать…

— До этого, я думаю, не дойдет. Мы постараемся что-нибудь придумать. Дадим какую-нибудь дезинформацию в СМИ: мол, маньяк, который орудовал в районе Малой Грузинской, задержан, осужден, и дело закрыто. Он расслабится, выйдет на улицу, тут его и прихлопнем.

— Извините, майор, но это чепуха, — сказал Илларион, потирая подбородок. — Это вы, как я понимаю, от растерянности… Должен вам заметить, что он уже много раз, как вы выражаетесь, выходил на улицу, и никто его не прихлопнул. Я не против посидеть, особенно если меня переведут куда-нибудь, где можно спать не по очереди и не втроем на одной койке, но, по-моему, это будет пустая трата времени. Он либо залег на дно, либо переместился в другой район.

— Об этом я уже думал, — со вздохом признался Гранкин. — Его надо как-то выманить…

Забродов вдруг улыбнулся.

— А вдруг это все-таки я? — провокационным тоном спросил он. — Вдруг я и вправду сошел с катушек и сам не знаю, что творю? Читали про доктора Джекила и мистера Хайда?

— Читал, — сказал майор. — Ерунда. Беллетристика. Здесь вам не Англия. Здесь все чокнутые, и мы с вами в том числе. Посмотрел вечерком телевизор, и готово: глаза на лоб — и на улицу с топором.

— Вы мрачный тип, — сказал Забродов. — Кстати, с самого момента ареста мне не дает покоя одна мысль.

Помните, я просил вас об очной ставке с Шинкаревым?

Ну, с тем моим соседом, который сказал, что меня в тот вечер не было дома.

— А вы были? Тихо, тихо, я пошутил! Что вы, в самом деле… Зачем вам теперь очная ставка? Я вам и так верю.

— О! — сказал Илларион, уставив на майора указательный палец. — Мне вы верите. А ему?

— О, черт, — медленно сказал майор. — Сорокин правильно сказал: под самым носом…

— Сорокин не дурак, — подтвердил Забродов.

— А вот я действительно дурак, — вздохнул Гранкин. — Вы были правы. «Из рук же дурака не принимай бальзама…»

— Ага, запомнили! Кстати, дайте закурить, что вы, как жлоб какой-то…

Гранкин поспешно угостил сигаретой и поднес спичку. Илларион сделал глубокую затяжку и блаженно закатил глаза к потолку.

— Ай, хорошо!.. Вы не дурак, Алексей Никитич, вы просто заезженный российский милиционер. Вам некогда думать, и вы молотите по прямой, как паровоз по рельсам, вам не до нюансов. Это не в укор, поверьте.

А что касается Шинкарева, то вам стоило бы узнать, зачем он соврал. Причин тут может быть множество, причем самых обыденных: забыл, например, или я ему где-то нечаянно на мозоль наступил-. Жена у него красивая может, приревновал?

— А вы давали повод? — спросил майор, заранее завидуя: и тут он успел… Алла Петровна Шинкарева была женщиной в высшей степени привлекательной, и ее обаяние не оставило майора Гранкина равнодушным.

— Давал, — сказал Забродов. — Пару раз мы с ней беседовали, книги она у меня брала… Но вы же знаете, какие у людей бывают языки! Так что ничего про Шинкарева заранее не выдумывайте, но ведите себя таю, чтобы он испугался. Форму наденьте, что ли… Ну, ото вам виднее.

— Это все, конечно, ерунда, — со вздохом сказал майор, — но попробовать стоит. Вдруг да попадем пальцем в небо?

— Так уж и пальцем, — ухмыльнулся Забродов. — Кстати, вот вам еще одна деталь. В ту ночь, когда убили эту скрипачку, мне прокололи все колеса — то есть не мне, а моей машине, конечно, — и нацарапали на дверце ругательство. Помните, я вам жаловался?

— Помню. Я тогда, если честно, решил, что это вы сами — для алиби.

— Ничего себе, алиби… Так вот, то же самое слово было написано мелом на двери моей квартиры.

— Ну и что? То есть, неприятно, конечно…