Страница 170 из 223
— Сейчас увидишь кое-что интересное, — загадочно изрекает Ник. И улыбается. Смотри вон туда, дальше.
Прибрежная полоса расширяется, галька мельчает и переходит в гравий, относительно безопасный для босых ног. На берегу в бесконечный ряд выстроены… Я присматриваюсь. Фургончики. Такие можно увидеть в вестернах: ковбойские, фермерские, фургончики переселенцев, — этакие крытые комнатки на колёсах, затянутые поверх каркаса парусиной, старинные трейлеры, в которых и путешествовали, и готовили, и жили при необходимости. Насколько я помню по фильмам и книгам, обычно они запрягались парой лошадей, но здесь все до единой оглобли сиротливо пустуют.
— Это что, кабинки для переодевания? А почему так странно развёрнуты, будто их прямо в море собираются завезти?
— Так и есть, — кивает Ник. — Я же тебе говорил — у нас полная стилизация под старину. Думаешь, те сударыни, что по центральным проспектам в кринолинах гуляют, здесь будут загорать топлесс? Тут такой безнравственности не допустят. Всё строго, всё в соответствии с правилами поведения двухсотлетней давности. Это действительно кабинки для переодевания, причём те, что ты видишь — дамские; мужской пляж снесён на дальний край набережной. Купание раздельное. Изюминка знаешь в чём? О-о, родственница, ты бы видела, в чём они купаются! Жалко, уже темнеет, все разошлись, а вот завтра, если повезёт, ты на них насмотришься. У них замечательные купальные костюмы: длинные, на манер ночных рубашек, и в каких-то бантиках, оборочках… как эта дребедень не тянет их на дно — до сих пор не понимаю. По всем канонам они просто не должны выплыть. Но смотрится потрясающе сексуально, особенно когда девы из воды выходят. Платьице или рубашка эта на них в облипочку, каждый изгиб тела, каждая складочка прорисованы, ножки в кружевных панталонах, в атласных туфлях на лентах крест-накрест до самых коленок…
— Да ты что? — меня разбирают смех и любопытство одновременно.
— Честное слово! А плавают дамы в шляпках, чтобы головы не напекло. Но и это не всё. Видишь, оглобли к морю развёрнуты? Завтра впрягут лошадей и будут отвозить всех желающих освежиться подальше от берега. Здесь мелководье, можно оттащить фургон далеко, а потом развернуть, чтобы сразу со ступенек спускаться в воду. Чрезвычайно целомудренно и совершенно скрыто от посторонних взоров. Некоторые особо смелые девы даже нагишом купаются и утверждают, что ощущения непередаваемые; купальные же костюмы эпохи прапрабабушек демонстрируют исключительно на пляже, хотя как в них можно загорать — для меня загадка. Похоже, остальное они добирают в соляриях.
— Подожди, — перебиваю я. — А откуда ты знаешь, что они голышом купаются? Они сами рассказывают?
— Что ты, родственница, это верх неприличия — говорить вслух о таких аморальных подробностях. Я подсматривал, — неожиданно добавляет он, а глаза так и искрятся лукавством. — И не один. Тут, знаешь ли, помимо меня много желающих насладиться подобной романтикой.
Я еле сдерживаю смех.
— А дамы, конечно, ничего не знали?
— Все до одной знали, дорогуша. Только сперва давали собой полюбоваться, а потом визжали. Некоторые, между прочим, именно для того здесь и появляются. Однако поторопимся, осталось совсем немного.
— И что же — никто не жаловался?
У него на лице неописуемое удовольствие.
— А жаловаться не на кого. Это ж надо вслух признаться, что тебя застали в неприличном виде, а хорошо воспитанная леди ни за что не предаст сей факт позорной огласке. Так что у нас тут иногда бывает очень даже весело, несмотря на сплошное ханжество. Не устала?
— Есть немного — охотно отвечаю. — Мы ж с тобой протопали час, не меньше. Я даже не помню, ужинали мы или нет, честно сказать.
— Замечательно. Ещё один рывок — и мы на месте.
— Так куда мы всё-таки? — не выдерживаю. — Уже темнеет!
— Не бойся, на нас хватит. Смотри во-он туда. Видишь?
Там, в километре от дамского целомудренного пляжа виднеется частокол мачт.
— Неужели яхты? — с замиранием сердца спрашиваю.
— Они, — подтверждает Николас. — Только ты, родственница, не разлетайся, не такой уж я и романтик, с парусами не дружу. Я люблю скорость и независимость, а парус привязан к ветру. Так что довольствуйся тем, что имею.
На моих усталых ногах словно вырастают крылья, как у Гермеса, посланца богов. Последние километры я миную влёт, хотя до пристаней намного больше, чем казалось поначалу. В сторону парусных яхт, как и предупреждал Ник, мы даже не глядим, наша стоянка ближе, в небольшой бухточке. К узкому деревянному причалу в форме буквы «Г» пришвартована и томится в ожидании пассажиров белая красавица с широкой тёмно-синей полосой на боку и открытой верхней палубой.
С кормы на причал спрыгивает мужчина средних лет, на полголовы выше Николаса, в белом кителе и в капитанской фуражке. Они с Ником пожимают друг другу руки.
— Как договаривались, — скупо бросает неизвестный. — Тебя ждать? Завтра ждать? — уточняет он. И что-то знакомое чудится мне в его интонации. Да, именно так с затаённым опасением спрашивал Константин: а вернётесь, сударь?
— Что за вопрос, — удивлённо говорит Николас. — Пока не скажу точно, в какое время, но уж к ночи-то буду. И не забудь, ты зван на вечеринку.
— Помню. — Мужчина бросает в мою сторону выразительный взгляд.
— Да, Ива, познакомься, это мой зам и правая рука, Антуан, — жизнелюбиво сообщает Николас. — Мало того, что он третирует меня в офисе, так мы с ним ещё и в одном клубе. Не даёт мне жить спокойно, но без него я — никто! Антуан, моя родственница, замечательнейшая женщина с прекрасным именем Ива. Прошу любить и жаловать.
Его коллега вежливо кивает. Но от того, как он на меня смотрит, становится не по себе. Впервые со времени пребывания в новом мире я наталкиваюсь на такую неприязнь. Причём открытую, вызывающую. И не знаю даже, что сказать. Но, похоже, Николас этого не замечает. Бросив приятелю: «Подожди!» он провожает меня на борт, а сам возвращается перекинуться парой слов напоследок.
Покрутившись на пятачке нижней палубы, я не решаюсь взобраться по трапу на мостик, а прохожу сразу в салон. Здесь на крошечном островке притулилась кухня с раковиной и посудомойной машиной, вдоль трёх стен подковой растянулся сплошной диван. Сдублирован капитанский мостик, а рядом — ещё один трап ведёт вниз, куда я незамедлительно спускаюсь: осматривать — так осматривать! И обнаруживаю две каюты. Одна шикарная, на носу яхты, практически целиком занята двуспальной кроватью, лишь немного места остаётся под шкафчик и санузел, над зеркальным изголовьем кровати перемигиваются лампочки скрытой подсветки. Апартаменты явно хозяйские и делать мне тут нечего, пячусь с почтением и заглядываю в каюту напротив.
Здесь без изысков, попроще: две односпалки с символическим проходом между ними, никаких зеркал и подсветок, но и не по-спартански. Очень даже мило. Панели из натурального полированного клёна, овальные иллюминаторы, даже кондиционер под низким потолком. Не задумываясь, сбрасываю сумку с плеча на одну из кроватей. Тут мне и жить.
— Рик, выползай, разомни лапы. А я пока пройдусь.
Поднимаюсь в салон. И собираюсь выйти на палубу, когда ветер доносит обрывок разговора.
— …взялась? Сколько я тебя помню, ты твердил, что нет у тебя здесь никаких родственников. Можешь, наконец, объяснить, что происходит?
— Да что ты как с цепи сорвался? — с досадой отвечает Николас. — Она действительно моя родственница, хотя ещё три дня назад я не подозревал о её существовании. Антуан, пойми, эта женщина для меня сейчас — самый важный человек. Она не любовница, не подружка, она — родственница, а для меня это, надо сказать, много значит. И с чего ты взял, что я решил свернуть дела?
— А для чего ты нас собирал вчера? Брось, Ник! Ты сдёрнул с насиженного места Бернарда, а ему в инвалидном кресле хреново даже в личном самолёте. И всё это ради того, чтобы лишний раз увидеть всех вместе? Да по твоим глазам было видно, что ты с нами уже прощаешься!