Оружие для Слепого

И затем по странной ассоциации возникло еще несколько слов: похороны, юбилей, свадьба, митинг, шествие… В общем, толпа, передвижение которой контролировать будет невозможно, людей соберется много.

«Если бы я занимался ликвидацией, если бы я был на месте Брауна или Алекса, которого нанял Гидравичюс, то лучшего случая – почти стопроцентного шанса убрать Кленова и уйти незамеченным – навряд ли стал бы дожидаться».

Ведь для киллера-профессионала самое сложное – не убить. Нажать на курок винтовки с оптическим прицелом может полный идиот, на это ума много не надо, нужна только тренировка, хорошее зрение и верная рука. Самое сложное – уйти с места преступления, уйти так, чтобы тебя не догнали, иметь выигрыш во времени, оторваться от погони.

"Да, похороны, – со злостью подумал Глеб, – удобны тем, что людей набьется видимо-невидимо. Во-первых, легко пронести оружие, а во-вторых, возьми имитационную гранату, выстрели в Кленова – можешь успеть и два раза, – затем взорви гранату. Начнется паника, все побегут, сбивая и топча друг друга, сметут охрану, сколько ее ни выставляй. И лишь один из всей этой толпы будет полностью владеть ситуацией – ведь он ее и смоделировал.

Он все рассчитал – где будет находиться, сколько секунд бегало того или иного места, присмотрел, какую дверь откроет, через какой проход выйдет. Он может даже бежать с толпой через парадный вход. Людей соберется много, и когда толпа, ломая друг другу кости, сшибая женщин, топча стариков, вырвется наружу, можно уйти незамеченным. Вот и все, – подумал Глеб, – максимум, что люди смогут запомнить, так это одежду. А ее в суматохе легко сбросить. Кстати, шапка… Шапка будет в руках.

Естественно, люди Потапчука перед похоронами проверят все помещения, все осмотрят, высчитают все точки, где может расположиться снайпер, все проверят миноискателем. Но это напрасный труд. Убийца придет на похороны вместе с родственниками, друзьями и коллегами. Возможно, с букетом цветов. Да, красиво выглядит киллер с букетом красных роз в руках, почти как в кино! Есть чем прикрыть лицо. А что если киллер окажется женщиной?" – и тут Глеб зло усмехнулся, затем поморщился.

– Вам плохо? – спросил водитель. – Может, окошко откроем?

– Да, я открою и закурю с вашего разрешения.

– А может, и меня угостите?

– Угощу, – Глеб протянул пачку, в которой оставалось две сигареты.

– Последнюю даже милиция не забирает.

– Бери, у меня в сумке еще есть, – Глеб упомянул о своей сумке так, словно это какой-то мини-магазин, и пожелай водитель увидеть бутылку виски, то и она нашлась бы там.

Водитель и Глеб закурили.

– Хорошая сигарета, сразу чувствуется, – похвалил водитель, жадно затягиваясь.

– Я плохих не курю.

– Я бы тоже плохих не курил, если бы зарплата была побольше да детей поменьше.

– А сколько?

– Детей-то? Трое, – улыбнулся водитель и показал Глебу укрепленную на солнцезащитном козырьке фотографию, – вот они все, вожу с собой. Некоторые иконки возят, крестики всякие, а я решил, пусть мои дети всегда при мне будут. Когда мужики из колонны выпить предлагают, на фотографию иногда посмотришь, да и откажешься. И к пассажирке красивой, бывает, приставать не станешь, все-таки перед детьми неудобно – смотрят.

Глеб понял логику таксиста, и она не показалась ему странной. Нормальные рассуждения нормального человека, живущего простой человеческой жизнью, каждый день думающего о том, что он принесет в дом, чем жена станет кормить детей. Думает, наверное, во что их одеть, как сэкономить деньги на куртки и обувь, как к празднику купить детям чего-нибудь повкуснее, чем их побаловать. У каждого свои проблемы, свои заботы.

"Наверное, и Браун любит своих детей, Гидравичюс наверняка в своих тоже души не чает. Но какими разными способами люди зарабатывают деньги для них!

Да, удивителен мир, ничего не скажешь".

– Они у меня хорошие, – выпуская дым, говорил водитель. – Особенно младший меня любит. Раньше и старшие любили, а теперь у них все больше свои дела.

Зато младший, как приезжаю, едва услышит, что замок щелкнет, так бежит ко мне в прихожую и кричит:

«Папа приехал!». Тапки мои несет… А у вас дети есть? – спросил водитель.

– Да, – ответил Глеб, – у меня двое – девочка постарше и сын совсем карапуз, даже еще не ходит.

– Быстро вырастет, даже не заметите! Мне кажется, мой вчера еще в коляске лежал, а сейчас носится по квартире, угомона никакого на него нет.

Глеб прикрыл глаза, откинулся на спинку и понял, как сильно он устал и как ему надоело все то, чем он занимался в последнее время. Удовлетворения он не ощущал: дело не было закончено, не сходились концы с концами.

"Пусть Кленова все же удастся спасти на этот раз.

Допустим. А потом – что? Они будут держать ученого в сейфе? У того ведь тоже есть личная жизнь, ему с кем-то надо встречаться. Он возненавидит свою работу, он же не заключенный, не каторжник, которому суд определил пожизненное заключение в камере-одиночке! Нет, ничего у Потапчука не получится. Ну, защитят, спасут сейчас, а через месяц новый виток.., и у них, и у нас?"

Это как два сцепившихся мощных механизма или как два автомобиля, несущихся навстречу друг другу.

Каждый водитель считает, что у другого не выдержат нервы… Это вечное противостояние изобретателей брони и изобретателей снаряда, который должен пробить эту броню. И спор бесконечен, потому что в нем нет смысла. Одни наращивают броню, другие увеличивают мощь снаряда. Тратятся силы, интеллект, средства – и все впустую.

– Вроде приехали? – спросил водитель, не зная, где остановиться.

– Тормози здесь.

Сиверов расплатился и, на прощание пожелав удачи таксисту, выбрался из машины.

Глава 18

Алекс не рисковал надолго выходить из дому: ведь Гидравичюс мог позвонить в любой момент. Он вышел в магазин лишь за тем, чтобы купить минералки, потому что воду из-под крана пить не мог, брезговал. Вода отдавала ржавчиной и хлоркой, а водяного фильтра в доме не было. Квартира, где он остановился, принадлежала одному из его знакомых, который за триста баксов отдал ее в распоряжение Алекса на три недели.

Этих денег квартира явно не стоила – однокомнатная, в четырехэтажном доме, хотя и недалеко от центра.

Место не людное, но пять минут быстрой ходьбы – и ты уже у станции метро.

Приятель Алекса остался доволен: как-никак, ни за что ни про что получил деньги и оказал услугу доброму знакомому. Единственным неудобством было то, что в квартире оставалась собака. Ее наотрез отказалась брать к себе даже на неделю любовница хозяина, к которой он пока перебрался: у нее была аллергия на собачью шерсть.

Спаниель был неприхотлив, и Алексу не стоило большого труда на десять минут утром и на десять минут вечером выходить с ним во двор. Окно он оставлял открытым, шторы раздвинутыми, во-первых, для того, чтобы выветривался собачий дух, а во-вторых, чтобы видеть, не вошел ли в квартиру кто-нибудь посторонний. Хотя заглянуть в окна было довольно сложно, к дому подступали старые тополя, которые не подпиливали и не подравнивали, наверное, уже лет десять. Ветки почти касались стекол, жильцы ходить под ними не рисковали: деревья старые, гнилые, часть веток уже успела высохнуть, и если случался большой ветер, непременно обламывался толстый сук.

С баллоном минералки под мышкой Алекс подошел к подъезду и поднялся на третий этаж. Пес радостно залаял по ту сторону двери. Он уже успел привыкнуть к Алексу за те несколько дней, которые тот провел в Москве.

Алекс усмехнулся:

«Лучшей системы сигнализации, чем собака, не придумаешь. Сигнализация сработает, если кто-то войдет в квартиру, но отключи ее этот кто-то, и тогда ничто уже тебе не скажет о том, что в доме чужой. А вот собака ни за что не примется радостно лаять, если чужой пробрался в дом».

Охотничий пес отличался хорошим слухом; даже ночью он вскакивал, стоило кому-нибудь зайти в подъезд, подбегал к двери, выжидал, пока человек не поравняется с дверью, и только тогда несколько раз тявкал.