Оружие для Слепого

Деньги на операцию были отпущены огромные, а если бы понадобилось, дали бы, наверное, и больше.

Но за каждый доллар в случае неудачи придется ответить головой. Это понимали и сам господин Браун, и его люди. Но он, как всякий профессионал, рассчитывал на удачный исход. Правда, дело это оказалось крепким орешком: уже несколько раз случались срывы. И вот теперь следовало поставить точку: уничтожить ученого. Другого пути в особняке уже не видели.

Решение принял не Браун – оно было спущено из Вашингтона. А вот претворить это решение в жизнь приказали ему; никто иной, как он должен был разработать операцию, и учесть в этой операции Брауну предстояло очень многое. Самым сложным было выйти па Кленова. Ведь после неудавшихся попыток вербовки ученого и попытки покушения в подъезде собственного дома, он вообще не показывался на людях.

Даже о том, что Кленов жив и продолжает работать, знали немногие, и, если бы не надежный информатор в ФСБ, служивший там в чине полковника, Браун так и пребывал бы в уверенности, что операция прошла успешно и Кленов застрелен киллером. Господин Браун знал: теперь Кленова опекают так плотно, как никогда. Возможно, даже к президенту России подобраться на сегодняшний день проще. Кленов не появляется абсолютно нигде, а пробраться в городок, где находится лаборатория, нет никакой возможности.

Есть, конечно, вариант в духе «крутых» боевиков: сбросить бомбу в нужной точке, взорвать всю лабораторию, похоронить под обломками и Кленова, и всех его сотрудников вместе с результатами исследований.

Но так не делают, политики хотят оставаться в белых перчатках, вежливо раскланиваться, здороваться, поздравлять друг друга, посылая правительственные телеграммы, и заверять, что в мире сейчас царит полная гармония, что никто ничьих интересов не ущемляет и даже на них не покушается. Так что ракеты, бомбы – это из области фантастики; действительно, только в дрянных фильмах группа террористов в масках бомбит с вертолетов все вокруг и стреляет во все, что движется, а затем вертолеты взмывают в ночное небо и растворяются, как пришельцы из космоса…

Разведка же работает по-другому, тихо. И господин Браун сообразил: Кленова надо суметь достать, извлечь его из лаборатории. Ведь всегда остаются ниточки, связывающие человека с внешним миром, дергая за которые, можно добиться очень многого. Такая ниточка есть и у Кленова, ее только надо нащупать. Если дернуть направленно, то Кленов окажется именно в том месте, где нужно, и самое главное – именно в нужное время. Вот это и предстояло устроить полковнику ЦРУ, носившему простецкую фамилию Браун, такую же незатейливую, как для русского слуха – Иванов.

Собрав имеющуюся информацию и проанализировав ее, господин Браун провел очередное совещание.

Присутствовали на нем лишь четверо сотрудников, все они были люди проверенные, и Браун им доверял, естественно, настолько, насколько может доверять начальник своим подчиненным.

– В России есть крупный ученый, проживающий в Москве, – начал полковник. – Фамилия его Лебедев, зовут Иван Николаевич. Это старик, ему восемьдесят четыре года. Он академик, очень известный в своих кругах ученый. А господин Кленов, который нас интересует, является его учеником, и не просто учеником, а любимым и лучшим. И естественно, пригласи его академик Лебедев на свой день рождения, он наверняка приедет. Учитель – дело святое, для русских особенно. Пошлет к черту охрану, наплюет на все предостережения спецслужб. Ведь он человек не военный, ему не прикажешь. Но дело в том, господа, – вздохнул Браун и помедлил, – что юбилей академика мы пропустили, он был четыре года назад. А до восьмидесяти пяти лет или до ста ждать не можем, все нужно решить буквально в несколько месяцев. Так что мы предпримем вот что: академик Лебедев должен скоропостижно умереть, тем более, что смерть старого человека не вызовет никаких подозрений. Ее можно списать на возраст, если все устроить умело и предельно аккуратно. Лебедева вообще никто не опекает, он отошел от дел, встречается с журналистами, фотографируется, охотно дает интервью. Между прочим, почти в каждом упоминает Кленова как своего преемника и как самого талантливого генетика современности. Итак, задача ясна? Вот, кстати, фотография русского академика. Посмотрите внимательно, – и на столе появилось несколько журналов с научными статьями и с интервью Ивана Николаевича Лебедева. – Вот его большой портрет, – Браун поднял толстый журнал и показал обложку, на которой красовался академик Лебедев со стаканом чая в руках, в старом вязаном жилете. – И вот что еще… Насколько мне известно, сейчас затеваются съемки большого документального фильма, его снимают англичане. Уильям Джемисон выступает как продюсер этого проекта и у него есть договоренность с Лебедевым о том, что русский академик даст большое интервью, побеседовав с журналистом в кадре. Вопросы уже подготовлены, и не сегодня-завтра будут переданы академику. Так что у нас есть прекрасный повод, возможность наведаться в Москву, встретиться с Лебедевым и все устроить.

Цели были определены, задачи поставлены и теперь их оставалось только воплотить в жизнь, вернее, в смерть. Полковник Браун был умен, он рассчитал все абсолютно точно. Какой же русский не придет на похороны своего учителя?

Уже с утра в большой квартире академика Лебедева все было готово к встрече съемочной группы из Англии. Но опаздывают не только русские кинематографисты – это клеймо всех тех, кто непосредственно связан с кино. Даже славящиеся своей пунктуальностью англичане опоздали почти на час. Но в отличие от наших, которые появляются как Бог на душу положит, англичане сочли нужным позвонить и предупредить, что задерживаются в аэропорту с таможенным оформлением аппаратуры. Они были учтивы и безукоризненно вежливы. Сам продюсер не приехал – слишком много у него было дел, связанных с новым проектом.

За это время у него состоялся еще один телефонный разговор с академиком, в котором были обсуждены и уточнены детали предстоящей съемки.

Буквально за несколько минут до появления съемочной группы Надежда Алексеевна вместе с Верой уговорили строптивого академика надеть выходной костюм и повязать галстук.

– Да зачем он мне нужен? Люди же не на костюм смотреть приехали, а меня слушать. Ведь всегда я хожу в другом, – спорил с женой и дочерью Иван Николаевич. – Вот когда умру, тогда и оденете меня в тот костюм, который вам по вкусу, – невесело пошутил академик, – а пока я жив, буду ходить у себя дома в том, в чем нравится. И неважно, снимают меня в это время или нет.

Но жена и дочь стояли на своем.

– Это же мне будет стыдно, – говорила Надежда Алексеевна, – будто я за тобой не слежу. Ходишь в каком-то отрепье, будто бомж с вокзала.

Иван Николаевич расхохотался:

– Ладно, ладно, уговорили. Но я обязательно скажу, что это женщины заставили меня надеть костюм, поэтому я и выгляжу по-дурацки.

Но костюм на худощавом академике смотрелся великолепно. Что-что, а одежду он, как потомственный интеллигент, носить умел.

Наконец костюм был надет, галстук с помощью жены завязан. Вера обошла вокруг отца, придирчиво осматривая его, и не удержавшись, воскликнула:

– Ну, папа, ты…

– Что я?

– Выглядишь замечательно!

– Я всегда выгляжу хорошо, – отшутился академик и вдруг хлопнул себя по лбу. – Я же хотел в мантии и в шапочке предстать перед съемочной группой! Как-никак – почетный член Британской академии, почему я вдруг, как какой-то директор завода, должен показываться в пиджаке и галстуке?

Но доспорить Иван Николаевич не успел. В дверь позвонили.

– Все, хватит дискуссии разводить. Еще не хватало при чужих людях выяснять отношения, причем по такому глупому поводу, – быстро проговорила Надежда Алексеевна и бросилась открывать.

Дочь увидела на письменном столе отца его любимый стакан с серебряной ложечкой, с серебряным подстаканником и всплеснула руками:

– Папа! Папа!

– Что с тобой, дочка, ты что, англичан стесняешься? Они такие же люди, как мы, только наглее, не стесняйся и ты.