Один шаг между жизнью и смертью

– Привет туземцам! Как насчет того, чтобы выпить огненной воды?

Он договорился с Воробейчиком на завтрашний вечер и принялся набирать следующий номер. Подняв глаза на Лену, он увидел, что та перестала расхаживать и причесываться и смотрит на него исподлобья. Губы ее шевельнулись, словно она собиралась что-то сказать, но, встретившись с ним глазами, Лена промолчала и снова принялась расчесывать волосы плавными, размеренными движениями. Теперь она смотрела в сторону, и Арцыбашев позволил себе усмехнуться краешком губ. После двухнедельного тайм-аута все начиналось сначала, но теперь он был готов к схватке и точно знал, каким будет финал.

Глава 10

Загородный дом банкира Арцыбашева был спроектирован и построен таким образом, что в его архитектуре угадывался готический акцент. При этом проектировщик ухитрился не перегнуть палку и не превратить особняк в пародию на средневековый замок или, хуже того, на католический храм. Это было вместительное, красивое и очень современное здание, при всем при том обладавшее таким неоспоримым преимуществом, как удобство. Здесь было все, что могло потребоваться для жизни и досуга на любой вкус. Дом поражал сочетанием компактности с размахом. Здесь, в отличие от загроможденной антикварным хламом городской квартиры, все было продумано до мелочей и размещено с математической точностью. Возможно, именно по этой причине Евгений Арцыбашев не очень любил свой загородный дом и использовал его в основном для неофициальных приемов и сабантуев, как какую-нибудь вульгарную дачу, выстроенную из краденых материалов на шести сотках бесплодной глинистой почвы.

Машины стали съезжаться вскоре после полудня, и через полтора часа вся мощенная настоящей гранитной брусчаткой площадка перед домом и часть подъездной дорожки исчезли под сплошным покровом сверкающего отполированной черной эмалью и хромом металла. Здесь были пять “мерседесов”, три “вольво” и похожий на часть реквизита к какому-то фантастическому фильму “крайслер” – огромный, черный, приплюснутый, с зализанными очертаниями обточенного морем плоского камешка и непропорционально большими колесами. Чуть поодаль от всего этого черного великолепия стоял “кадиллак” Арчибальда Артуровича – длинный, как товарный вагон, примерно такой же вместительный и белый, как снега Килиманджаро. Он словно слегка сторонился своих железных собратьев, выглядевших по сравнению с ним стаей галок, присевших отдохнуть и поскандалить на берегу пруда с одиноким лебедем.

Немного дальше, на полпути от массивных железных ворот, приткнулась “Победа” цвета кофе с молоком с тронутым ржавчиной капотом, узким и длинным, как крышка гроба или пеликаний клюв. Солнце тускло отражалось в ее радужных от старости стеклах и облупившихся хромированных деталях. По горячей округлой крыше “Победы” с независимым видом расхаживал нахальный воробей. Устав бродить из стороны в сторону по раскаленному солнцем пыльному железу, он коротко чирикнул, нагадил и упорхнул.

Сразу за домом начинался травянистый косогор, полого спускавшийся к реке. Белоснежный забор, окружавший загородную резиденцию Арцыбашева с трех сторон, вдавался в реку на два метра. В отсутствие хозяев незащищенная забором и телекамерами полоса песчаного пляжа охранялась отставным прапорщиком спецназа и его похожим на бесхвостого теленка ротвейлером. Ротвейлер лаял очень редко, предпочитая молча налетать на незваных гостей из темноты и рвать в клочья, а прапорщик, как правило, не торопился оттаскивать своего зверя от жертвы – в самом крайнем случае труп можно было утопить в реке. Место здесь было тихое, очень уединенное, и Арцыбашев иногда задумывался о том, сколько бомжей и любителей легкой наживы уже пошло на корм рыбам. Отчасти именно это обстоятельство послужило причиной того, что Евгений Дмитриевич никогда не купался в реке.

Сейчас на пляже, в двух метрах от воды, дымился большой мангал, возле которого с ловкостью циркового эквилибриста орудовал нанятый Арцыбашевым специально для этой цели армянин. Человек он был проверенный, не впервые жарил шашлык для Арцыбашева и никогда не совал нос в дела хозяина дома. Лена в простеньком летнем платье, стоившем почти тысячу долларов, разносила напитки.

Гости, одетые или раздетые в зависимости от настроения и степени алкогольного опьянения, сидели в пестрых шезлонгах. Кое-кто, презрев блага цивилизации, расположился прямо на траве или на песке пляжа. Трава была мягкой, а песок заранее просеяли, удалив из него принесенный рекой и ветром мусор. Кто-то шумно плескался в метре от берега – похоже, Воробейчик снова набрался сверх меры. С берега ему призывно махали нанизанным на длинный шампур шашлыком и грозились выловить спиннингом, если он сию минуту не перестанет валять дурака. Все шло как обычно, но Арцыбашева не оставляло приподнятое настроение, сопровождавшееся легкой дрожью в коленях, как будто он собирался вот-вот сигануть с вышки в бассейн.

"Сигануть – не проблема, – подумал он, аккуратно давя сигарету в пепельнице, стоявшей на широких каменных перилах балкона, который выходил на реку. – Главное, чтобы бассейн не оказался пустым”.

– Что вы сказали? – переспросил он, поворачиваясь спиной к пляжу. Позади него была распахнутая настежь стеклянная дверь. В дверном проеме колыхалась от сквозняка прозрачная занавеска.

– Я сказал, что у вас неплохая коллекция, – послышалось оттуда.

Арцыбашев в последний раз оглянулся на пляж, невольно отыскав глазами двоих гостей, которых он не приглашал: накачанного и оттого казавшегося надувным амбала в тесной голубой майке с изображением головы бульдога в бейсбольной шапочке и худого, похожего на сплетенного из резиновых трубок чертика человека с ненормально вытянутым черепом и печальным лицом дауна, посреди которого кнопкой торчал красноватый носик, придававший человеку клоунский вид. Эти двое старательно делали вид, что не знают друг друга, сильно перегибая палку в этом старании. Амбал в голубой майке вдобавок демонстративно не смотрел в сторону сидевшего в шезлонге у самой воды Филарета, который поигрывал полупустым стаканом и любовался заречными далями. Арцыбашев ухмыльнулся, вспомнив встречу в кафе, и, отодвинув занавеску, вошел в комнату.

После яростного солнечного блеска и прогретого воздуха здесь было прохладно и сумрачно. Подошвы глухо постукивали по скользким каменным плиткам пола, на грубо оштукатуренных стенах чуть поблескивало развешенное в живописном беспорядке оружие. Укрепленная над выложенным диким камнем камином медвежья голова скалила огромные желтоватые клыки, с потолка на прочной цепи свисала люстра из кованого железа, меди и искусственно состаренного дерева. Узкие окна-бойницы начинались от самого пола, и при желании можно было легко вообразить себя защитником старинной крепости.

– Впечатляюще, – сказал Арчибальд Артурович, проводя длинным суховатым пальцем вдоль слегка изогнутого клинка. – Это ведь самурайский кинжал?

– Не кинжал. – поправил Арцыбашев. – Меч. Малый самурайский меч, вакидзаси. Пятнадцатый век, между прочим.

– Это вам продавец сказал? – поинтересовался Арчибальд Артурович. Выражение его черепашьего лица при этом оставалось утонченно-ироничным, но Арцыбашев вскользь подумал, что по-настоящему воспитанный человек, каким, вне всякого сомнения, пытался выглядеть его собеседник, никогда не позволил бы себе такого замечания, если бы не собирался нанести хозяину оскорбление.

– Нет, – спокойно ответил он, – я проверил по каталогу и проконсультировался с экспертом.

– Вакидзаси, – повторил Арчибальд Артурович, словно пробуя слово на вкус. – Изящная штука. Он ведь применялся для.., э-э-э.

– Совершенно верно, – Арцыбашев кивнул и улыбнулся:

– Для харакири.

– Восхитительный обычай, – Граф снова провел пальцем по спинке лезвия, словно лаская экзотическое животное. – Какая утонченная жестокость!

– Да, – согласился Арцыбашев, – у нас все это как-то проще, грубее.. – Он постучал ногтем по висевшему справа от него шестоперу. – И потом, религия… У христиан во все времена самоубийство считалось смертным грехом. Я, знаете ли, православный, поэтому харакири – не мой стиль. Тому, кто захочет от меня избавиться, придется изрядно попотеть.