Страница 44 из 95
Он так углубился в собственные воспоминания и в музыку, что даже не обратил внимания на странные взволнованные крики в коридоре их общежития, на топот ног таджиков, вдруг куда-то дружно побежавших, на гортанные команды Ахмета и неумелый русский мат Мурата.
И лишь автоматная очередь за окном, резко ворвавшаяся в его раздумья, сбросила парня с кровати.
Автоматически (у них было принято в случае стрельбы на территории лагеря всегда на всякий случай "по тревоге" собираться вместе) схватив "калашник" и на бегу присоединяя магазин, Банда бросился наружу.
Шум доносился со стороны бараков для "зэков" – именно там собралось теперь все население лагеря. Банда заметил, что толпа четко разделена на две части – одну составляли "зэки", теснимые несколькими автоматчиками и что-то яростно кричавшие, а другую – сплошь таджики-охранники, сгрудившиеся вокруг чего-то, – Сашка отсюда не мог рассмотреть, чего именно. Он со всех ног бросился к толпе.
Когда он подбежал, таджики расступились. – На земле, у их ног, лежал охранник. Он был мертв, и на его заострившихся скулах запеклись черные ручейки крови, стекавшие откуда-то из-под черной густой шапки волос.
Рядом с ним, затравленно озираясь, сидели на земле пятеро связанных "зэков". Рты их были заткнуты грязными тряпками, руки туго стянуты за спиной, и, ежесекундно получая со всех сторон удары, они лишь дико вращали вылезавшими от боли из орбит глазами, не в состоянии даже попросить о пощаде. Впрочем, их бы никто и не услышал: таджики-охранники, глядя на своего мертвого товарища, издавали такие жуткие вопли ярости и ненависти, что перекричать их не было никакой возможности.
Лишь неожиданный гром выстрела смог слегка успокоить этих людей.
В воздух стрелял Ахмет. Он стоял теперь перед погибшим товарищем, сжимая в руке пистолет, его глаза дико и страшно сверкали. По этому свирепому блеску Банда сразу же догадался, что сейчас произойдет что-то ужасное, и от страшного предчувствия у него противно засосало под ложечкой.
– Тихо всем! – крикнул хозяин, и тотчас же наступила тишина. – Аллах видит все, он справедлив!
Эти неверные несколько минут назад убили нашего товарища и как подлые шакалы пытались убежать в горы. Но Аллах справедлив! Он вернул их в наши руки, чтобы мы смогли по заслугам воздать им. И мы сделаем это во имя Аллаха!
– Аллах акбар! – дружно заревели охранники, потрясая автоматами над головами несчастных беглецов.
– Аллах желает, чтобы казнь этих неверных ублюдков стала примером и устрашением для всех остальных, – продолжал тем временем Ахмет и, повернувшись к толпе "зэков", прокричал:
– Вы меня хорошо поняли? Я вам покажу, что будет с теми, кто попытается отсюда бежать! Из лагеря дороги назад нет, это должен запомнить каждый из вас!
По рядам "зэков" пробежал негромкий гул, и Банда не понял, был ли это гул согласия или протеста. Впрочем, Ахмет все равно не прислушался бы к тому, как отреагируют на его угрозы "зэки". У него в голове, по всему чувствовалось, уже давно созрел четкий план устрашающего наказания.
– Охрана, построить всех в одну линию лицом к этим шакалам и не спускать с них глаз ни на минуту. Я сейчас вернусь, – отдав команду, Ахмет бросился к общежитию.
Через несколько минут он появился снова, и в руках его ярким, а от этого еще более жутким солнечным блеском отливала кривая восточная сабля.
Таджики восторженно загалдели, увидев в руках хозяина древнее оружие предков, а у "зэков" застыли лица, превратившись в страшные гримасы животного ужаса.
– Я никогда не шучу. Если я сказал, что из лагеря выходить нельзя – значит, нельзя! Но эти шакалы, – Ахмет ткнул саблей в направлении связанных беглецов, – не только решили меня обмануть, но еще и убили нашего товарища, истинного правоверного Абдурахмана Салибова. Кровь – на руках этих неверных, и справедливый Аллах никогда не простит нам, если мы не отомстим за эту праведную кровь кровью самих неверных!
Исступленный рев таджиков заглушил его последние слова. И тогда Ахмет подошел к пленникам поближе, примерился и резко махнул саблей. Как кочан переспевшей капусты, глухо стукнулась о землю вмиг отрубленная голова крайнего из беглецов. Бедняга не успел даже, наверное, понять, что произошло, как его обезглавленное тело нервно задергалось в последних предсмертных конвульсиях.
Судорожный вздох дикого ужаса пронесся над толпой "зэков", и даже повидавший на своем веку многое Банда почувствовал, как противно подкатывается к горлу тошнотворный комок. Он отвернулся, не в силах смотреть на эту жуткую картину.
– Аллах акбар! – радостно вопили вокруг него таджики, будто одержав неслыханную победу над грозным и могущественным врагом своего Аллаха.
А через несколько секунд еще четыре головы скатились в лужи стаявшего снега, навсегда отделившись от бренных измученных тел неудачливых беглецов.
Их головы, водруженные на колья, несколько месяцев торчали перед бараками "зэков", пока птицы, дождь, солнце и ветер не испортили окончательно это "наглядное пособие" для остальных, придуманное Ахметом...
– Вот такие дела, Олежка, там и творились...
– Ни хрена себе! – Востряков аж содрогнулся, будто сбрасывая с себя оцепенение и ужас рассказа Банды. – Если б не ты мне все это рассказывал, я б и не поверил, наверное...
– А я это все своими глазами видел... Наливай, Олег! Не дай Бог снова все это пережить!
Они пили, не пьянея, и лишь одно чувствовал Банда – с каждым новым стаканом и с каждым новым рассказанным эпизодом ему становилось легче и еще больше хотелось выговориться, выложить все, что накипело за эти годы.
– Короче, ты понял, что там творилось. С каждым днем я чувствовал, что закипаю все больше и больше. Я ненавидел этих чучмеков всей душой... И исправно работал на Ахмета, получая за свою шакалью работу неплохие бабки.
Банда взглянул на Олега, будто ища поддержки, но друг на этот раз промолчал, и тогда Сашка заговорил снова:
– Но, Олежка, это, оказывается, было еще не самое страшное. Гораздо худшие штучки вытворял Ахмет. Я это узнал случайно.
По голосу Бондаровича Востряков вдруг понял, что именно сейчас друг расскажет то, что в корне изменило его жизнь и что пригнало его сюда, в Сарны.