Над законом

– Связался я с тобой, как с фальшивой монетой… Ладно, уеду. Сына я давно не навещал, он у меня в райцентре живет.

– Вот и ладно. Навести сына, внуку шоколадку купи.., или у тебя внучка?

– Внук.

– Привет передавай. Да номерок телефонный не потеряй. Хозяина ружьишка Андреем зовут, запомнишь?

– Запомню.

Спускаясь с крыльца, Илларион покачал головой, удивляясь накатившей вдруг на него сентиментальности. «Дурак… Телефончик оставил… Завещание надо было написать, вот что! Как же я не подумал!.. А еще – сдать Архипычу документы и ордена». Он уселся за руль «лендровера» и дал полный газ. Выбросив из-под высоких колес густое облако пыли, автомобиль стремительно сорвался с места и исчез за поворотом.

С ходу проскочив Выселки, Илларион углубился в лес. Через час с небольшим он уже остановил машину у ворот охотничьего домика и надавил на клаксон.

Глаза у него немного слипались после бессонной ночи.

Надо было взбодриться. В разговоре с Плешивым ему следовало выглядеть бодрым, выспавшимся, словно всю ночь он провел в мягкой постели, а вовсе не за взламыванием сейфа.

Створки ворот откатились в стороны, вооруженный автоматом охранник заглянул в кабину, сделал удивленное лицо и отступил в сторону, пропуская машину во двор. Илларион первым делом окинул взглядом фасад дома и с удовлетворением пересчитал выбитые окна, щербато скалившие кривые редкие стеклянные клыки. На крыльце стоял еще один охранник, тоже с автоматом наперевес и с забинтованной головой. Тугая марлевая повязка полностью закрывала левую половину его лица. «Это все напоминает навешивание на сарай замка после того, как лошадь уже украли», – подумал Илларион.

Он неторопливо подкатил к крыльцу, выключил зажигание и сунул ключи в карман.

– Позови Плешивого, – велел он часовому, высунувшись в окошко, закурил сигарету и стал ждать, больше не глядя на крыльцо.

Охранник немного постоял на месте, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, потом приоткрыл дверь и что-то крикнул по-латышски.

– То-то же, – негромко проворчал Илларион, по-прежнему глядя прямо перед собой.

Ждать пришлось недолго. Минуты через две дверь резко распахнулась, и на крыльцо вышел Плешивый Гуннар в своих джинсах – на этот раз темно-синих – и той же вельветовой курточке, в которой Илларион увидел его впервые. Курточка была расстегнута, и между ее бортами любой желающий мог без труда разглядеть тяжелую рукоять засунутого за пояс пистолета.

Вид у Плешивого Гуннара был осунувшийся – видимо, происшествие с его сейфом начисто отшибло у него охоту досыпать.

– Ты? – удивленно спросил он, увидев Иллариона. От усталости или от чего-то другого, но акцент его сегодня значительно усилился. – Это правда ты?

– Что за мелодрама? – недовольно спросил Илларион, не выходя из машины. – Что, газеты опубликовали мое имя в траурной рамке, или телевидение передало репортаж о том, что я вышел замуж за миллионера из Сан-Франциско? Ну, в чем дело? Что вы смотрите на меня, как на тень отца Гамлета?

– Просто я не думал, что у тебя хватит нахальства вернуться, – признался Плешивый.

– Выражайтесь по-человечески, – раздраженно попросил Илларион. – У меня совершенно нет времени на разгадывание шарад. Я не смотрю сериалы по телевизору и терпеть не могу их в жизни. У вас ко мне какие-то претензии? Так почему бы вам не высказать их прямо сейчас, чтобы мы могли разрешить это недоразумение на месте? И учтите, я спешу. Старцев не знает, что я здесь.

– Что ж, – медленно сказал Гуннар, – давай поднимемся в мой кабинет.

– Я же сказал: некогда, – отрезал Илларион. – Что за барские замашки? Неужели нельзя поговорить здесь, на месте?

Гуннар колебался.

– Хорошо, – сказал он. – На месте так на месте. Сегодня ночью кто-то пролез в дом, взорвал сейф и выкрал деньги и мои бухгалтерские расчеты. Я был уверен, что это сделал ты. Если на то пошло, то я и сейчас в этом уверен.

– А номера купюр у вас не были переписаны? – спросил Илларион.

– Зачем это тебе?

– Так были или нет?

– Ну, были. От этого ведь не легче.

– Как знать, – сказал Илларион, полез в карман и протянул Гуннару несколько стодолларовых купюр. – Проверьте-ка это.

Плешивый взял деньги и передал их охраннику, что-то тихо сказав по-латышски. Охранник исчез.

– Что это значит? – спросил Гуннар.

– Сегодня утром Старцев дал мне две тысячи в счет будущих услуг, – пояснил Илларион. – Что это за услуги, он не объяснил, но казался очень довольным. По-моему, он просто хотел заручиться зачем-то моей поддержкой.

Вернулся охранник и что-то быстро затараторил по-латышски. Илларион сидел с безразличным видом, высасывая из сигареты последние капли никотина.

– Деньги из моего сейфа, – сказал Гуннар. – Что дальше?

Илларион пожал плечами.

– Откуда я знаю? Это, в конце концов, ваше дело. Вы обставили Старика с товаром, он подорвал ваш сейф – я-то здесь при чем? В конце концов, заработаете еще. Завтра прибывает груз – я, кстати, затем и приехал, чтобы сообщить это вам.

– Да, мне звонили из Москвы, – морща лоб, рассеянно сказал Гуннар и вернулся к волнующей теме ограбления. – Деньги – зола, – сказал он. – Вот документы – это потеря. Это может обернуться настоящей катастрофой.

– Это все ерунда, – отмахнулся Илларион. – Ну, возьмите на той стороне заложника и обменяйте его на эти ваши документы, если они вам так дороги. Как чеченцы. Чего проще-то?

– Плевал Старцев на заложника, – сказал Плешивый Гуннар и с шумом втянул воздух через стиснутые зубы. – Я могу угнать у него из-под носа весь район, и все будут только рады: и Старцев, и, в особенности, заложники. Один я не буду рад.

– Семья? – спросил Илларион, прекрасно знавший, что мадам Старцева вместе с отпрысками загорает на девственно чистых средиземноморских пляжах.

– Они в отъезде, – буркнул Гуннар. – Старая корова резвится с молодыми итальянскими бычками… и потом, за нее Старик не даст и ломаного гроша.

– А дети?

– Я же говорю – они в отъезде. Нет, это.., как это.., дохлый номер.

– А как насчет его любовницы?

– Какой любовницы? – насторожился Плешивый Гуннар. – У этого козла есть любовница?

– А у вас нет? Молодая учительница. Живет в школе, совершенно одна, под минимальной охраной.

Старцев в ней, по-моему, души не чает. Плевое дело – пришел и взял.

– Киднэпинг… – Плешивый поморщился, словно у него заболел зуб. – И что за времена вдруг настали? Так было тихо, спокойно.., воздух, сосны…

– Прошу прощения, – вмешался Илларион. – Я спешу. Так вы говорите, вам звонили из Москвы? Надо же… У меня сложилось совершенно иное впечатление. Я думал, Старцев попытается эту информацию от вас утаить и провести машину на свой страх и риск.

– Ну, еще бы, – сказал Гуннар. Он все еще пребывал в глубоком раздумье. – Хорошо, – сказал он. – Заложник так заложник. Документы необходимо вернуть. Вы возьметесь за это дело?

– За какое? – спросил Илларион. – Вести переговоры со Стариком мне не улыбается. Когда он увидит меня в такой роли, то сразу примется палить, как стопушечный фрегат.

– Не притворяйтесь идиотом, – посоветовал Гуннар, – у вас это плохо получается. Я имею в виду похищение.

– Я же сказал – плевое дело. Сколько?

– Три.

– Пять.

– Четыре.

– С половиной.

– Вы всегда так торгуетесь?

– Торговаться за каждую копейку до победного конца – основополагающий принцип деятельности книголюба. Вам известно, что я книголюб?

– Вы нахал. Я согласен на четыре с половиной.

– Деньги-то у вас есть?

Гуннар посмотрел на Иллариона. Хотя он стоял на земле, а Забродов сидел в высоко поднятой кабине «лендровера», ему показалось, что Плешивый смотрит на него сверху вниз.

– Четыре с половиной тысячи долларов – это не деньги, – сказал Плешивый Гуннар и надменно улыбнулся. – В крайнем случае, поищу в старом пиджаке.

Виктория отложила книгу и села у окна, уронив руки между колен. Свет ночника был слишком тусклым, от него быстро уставали глаза, а включать большой свет ей не хотелось – вот уже второй год подряд, каждый вечер, зажигая свет, она словно бы физически ощущала множество недоброжелательных взглядов, устремленных на ее освещенное окошко со всех концов деревни. Пару раз ей били стекла и говорили в глаза ужасные, несправедливые слова. Она не жаловалась, но Старцев как-то прослышал об этом сам и приставил к ней охрану, так что теперь она не могла появиться на улице без сопровождения. Все это напоминало дурной сон, вся жизнь превратилась в сплошной затянувшийся кошмар, и она все чаще подумывала о том, чтобы наложить на себя руки. Однажды она даже попыталась сделать это, но старая веревка, найденная ею в школьной кладовой, сразу же лопнула, и она долго сидела на полу с колючей петлей на шее, кашляя, держась за горло обеими руками, не в силах выдавить из себя ни слезинки.