Страница 35 из 74
С Олей Сергиенко они быстро нашли общий язык. Дина представила Банду как своего хорошего знакомого, "опера" из угрозыска города, который под видом алкоголика-санитара расследует дело о воровстве наркосодержащих лекарственных препаратов и дефицитных витаминов. Беременная учительница, несколько раз поболтав с Бандой о том, о сем, с легкостью в эту версию поверила, убедившись, что под внешностью небритого пропойцы на самом деле скрывается умный и неординарный человек. Банда наплел Оле сказок про чудесные витамины, которыми ее по три раза на день потчуют, и предупредил, что эти редкие таблетки, – а таких таблеток и впрямь не давали ее соседкам по палате, – исключительно интересны для следствия. Мол, ему очень важно знать, что таблетки продолжают давать неукоснительно и не заменяют никакими другими препаратами. А потому им с Олей просто необходимо каждое утро видеться.
Вскоре они договорились, что во время завтрака, когда Банда по утрам проносит в столовую котлы с кашей или чаем, Оля будет ожидать его в коридоре.
Ей не нужно ничего ему говорить, не нужно подавать никаких условных знаков – само ее появление и будет этим условным знаком.
И в любом случае их знакомство нужно держать в строгом секрете, не посвящая в это дело никого.
Кроме, разве что, мужа Оли, каждый день приходившего на свидание с пакетом фруктов и всякой домашней вкуснятины.
Система заработала очень удачно и четко, и каждое утро в больнице Банда начинал с главного – он знал, что с его подопечной за прошедшие сутки Ничего не случилось...
В то утро Ольги в коридоре не оказалось.
Поначалу Банда постарался подавить в себе беспокойство, списав ее отсутствие на непредсказуемый женский характер или на особенности физиологии. Но, продефилировав спустя десять, а затем двадцать минут по коридору вновь и так и не заметив нигде Сергиенко, Банда понял, что что-то случилось.
Дину к тому времени уже выписали, и надеяться ему можно было только на себя.
Он выбежал на улицу, купил десяток апельсинов и снова бросился к желтому корпусу, на трех этажах которого разместились все женские отделения.
Найти знакомую санитарку тетю Глашу оказалось делом нескольких секунд. Санитарки здесь в отличие от медсестер были не избалованными – нормальные сердобольные старушки, работавшие за копейки и скрывавшие за вечным ворчанием и матюгами свой добрый характер. Такой же была и тетя Глаша.
– Теть Глаш.
– Чего тебе?
– Ты мне Сергиенко не вызовешь, а?
– А чего тебе от нее?
– Да вот муж просил передачу передать. Он там на какое-то совещание торопится, так это... сам не может. Слышь, позови ее, хорошо, теть Глаш? – отчаянно врал Банда, искренне хлопая своими голубыми глазищами. – Ну, я ж тебя ни о чем не просил. Ну, позарез надо.
– Чего это ты так беспокоишься-то, а?
– Он меня просил передать ей и на словах кое-что, так это, мне ее лично увидеть надо.
– Так скажи мне...
– Ну, тетя Глаша!
– Что, перепало от мужа что-нибудь, раз так стараешься? – подозрительно прищурилась старуха, окидывая Банду цепким взглядом. – Небось, окаянный, бутылку уже отрабатываешь, да? Сейчас пойдешь, зенки зальешь, а мне потом самой котлы с обедом с кухни волочь по улице?
– Ну, теть Глаш! – канючил Банда. – Ну есть, конечно, бутылка. Ну мы ее с дедом Артемом выпьем, чего там. Но котлы я понесу, зуб даю!
– У, змей! – старуха, кряхтя, поднялась с маленького диванчика в комнатке для свиданий, и Банда чуть не подпрыгнул от радости – сработало! – Гляди тут, никого не впускай и никого не выпускай. А то мне Нелли Кимовна голову оторвет...
– Да все будет нормально, не боись, тетя Глаша. Ты мне ее только вызови, а я мигом...
– Как фамилия-то?
– Сергиенко. Ольга Сергиенко. Из этой, из двадцать четвертой палаты.
Старуха, шаркая кожаными больничными тапочками, поползла по лестнице на второй этаж, а Банда нетерпеливо заходил по комнате, меряя ее огромными шагами, в ожидании появления своего агента.
Но, к его удивлению, минут через десять снова появилась тетя Глаша.
– Слышь, Сашка, а муж-то ее давно ушел? Ты его догнать не сможешь?
– Нет, а что стряслось-то?
Лицо старухи как-то странно изменилось, и Банда почувствовал неладное.
– Ольга твоя не может спуститься. Она в родильном уже лежит, отходит...
– Как отходит?
– Да после кесарева.
– А чего, ей кесарево сечение делали?
– Да. Главное – ребенок родился мертвым... Вот, горе-то какое у людей! Это ж только подумать! Ходила, ходила девять месяцев, мучилась, на сохранении лежала... Всяк ее досматривал, осматривал... А ребенок – мертвый... Вот в наше время – бабы в поле родят, отлежатся немного, покормят малого, завернут в подол – да снова в поле. А нынче девки совсем никудышные пошли – то сами мрут, то выносить не могут, то детей мертвых рожают... Господи, что делается, а все Чернобыль проклятый виноват!
Чтоб их черти в этой радиации купали... – завела причитания тетя Глаша, но Банда уже не слушал ее.
Именно в эту секунду он почувствовал себя в лавине. Именно в это мгновение он растерялся, не зная, куда кинуться и что делать. Несколько минут он стоял посреди комнаты для посетителей, не в силах сдвинуться с места. Но вдруг, очнувшись, яростно шмякнул пакет с апельсинами об пол.
– Ты что делаешь-то, а? Ты чего беспорядки наводишь тут? Совсем очумел, окаянный... – заверещала тетя Глаша. – Зенки позаливают с утра...
– Нет, тетя Глаша, хорош. С меня довольно. Теперь я не беспорядки, теперь я порядки буду наводить. Пора разобраться в конце концов, что здесь творится, – и он бросился вверх по лестнице.
– Куда тебя несет, ирод? Нельзя тебе туда. Увидит Кимовна – выгонит в два счета. А ну, вернись! – кричала старуха, но Банде было уже не до нее.
Он, как смерч, влетел в двадцать четвертую палату, и испуганные его внезапным появлением женщины завизжали, укрывшись по горло одеялами.
– Тише, милые! – протестующе поднял руки Банда, пытаясь их успокоить. – Здесь Оля Сергиенко лежала?
– Да, – робко ответила рыженькая курносая девушка, совсем, еще девочка, лежавшая у самого окна. – Здесь. Вот на этой койке Оля лежала.