Страница 10 из 65
— Да, недосмотрели…
Уже в следующую секунду он понял, что сказал лишнее, сильно покраснел, и его маленькие глазки испуганно забегали под стеклами очков — ну точь-в-точь как описывала Пелагея Брониславовна.
— Извините, это вы про кого говорите, что-то я не припоминаю?
— А мне показалось, что вы сразу вспомнили и согласились, что ошибочка вышла весьма досадная.
— Молодой человек, — Трофимчук уже успокоился и был готов дать отпор какому-то непрошенному писаке, — вам действительно показалось, я вас уверяю.
— Но ведь вы сказали…
— Я просто оговорился. Совсем о другом подумал. Так о ком вы спрашивали? Кто такой этот Кораблев?
— Я спрашивал про Корабельникова. Про Виталика Корабельникова, которого усыновил гражданин Италии Марио Контанелли…
— А-а! Ну конечно, вспомнил!.. Это вас его старая сумасшедшая тетка на нас натравила?
— Честно говоря, Геннадий Степанович, я не заметил, чтобы Пелагея Брониславовна Кашицкая была хоть сколько-нибудь не в своем уме, — спокойно, стараясь не сорваться и не выдать директору своего волнения, проговорил Самойленко. — По-моему, во время нашей встречи она рассуждала абсолютно здраво.
— Не знаю. Мне так не показалось. И про Корабельникова я ничего не знаю. Сирота как сирота. И вдруг неизвестно откуда взялась эта его дальняя родственница и начала предъявлять свои права на мальчика…
— Но ведь она была его опекуном, — Я еще не вникал в это дело. Вся информация — у моего заместителя, если вас это так интересует. И вообще, простите, молодой человек, но у меня действительно очень много работы, — и я вряд ли чем еще могу быть вам полезен.
С этими словами Геннадий Степанович поднялся из-за стола, давая понять, что прием окончен, но он не знал, что такое Самойленко.
Коля спокойно и невозмутимо продолжал сидеть в кресле, не собираясь никуда уходить, пока не получит ответа. Он лишь придвинул диктофон поближе к директору детдома и глядя на него в упор, тихо спросил:
— Но ведь у вас же нет никаких причин утаивать от прессы информацию о той группе детей, которая была вывезена для усыновления в Италию?
— Конечно, мне здесь скрывать нечего. Спрашивайте, я обо всем, что знаю, постараюсь вам рассказать, — Трофимчук снова уселся на свое место, с опаской поглядывая на диктофон Самойленко. — А что конкретно вас все-таки интересует, я никак не могу понять?
— Я уже спрашивал, как вышли на ваш детский дом итальянцы? У них что, нюх особый?
— Я не слишком осведомлен, как именно, ведь им наши данные предоставили в гуно. Но кое-что слышал. Есть у них вроде бы такая организация, название которой на русский переводится примерно так: «Руки помощи детям без семей». Но за точность я не ручаюсь.
— И что же?
— Они присылают нам заявки…
— А сами приезжали когда-нибудь?
— Да. Приходили в наш детский дом посмотреть на наших сирот. Ведь нашим детям действительно очень нужна помощь. Они лишены детства, а там, на Западе, богатые страны, богатые люди. Там неограниченные возможности для полноценного развития ребенка…
— Понятно. И сколько детей выехало в последней группе? — Николай улыбнулся про себя: как здорово пригодилось ему теперь умение Банды «раскручивать» людей, а тот допрос, который устроил когда-то старший лейтенант ФСБ России Бондарович в присутствии друга-журналиста, научил Николая многим хитрым штучкам и тонким психологическим приемам. Теперь, кажется, все это срабатывало, лишний раз доказывая, что Самойленко оказался неплохим учеником.
— В какой группе?
— В Италию.
— А-а, эта…
— А были еще?
— Да. Были.
— Куда?
— В Германию несколько раз, в Австрию…
— А в Италию сколько детей поехало?
— Я не помню. Примерно двадцать.
— Они ехали, заранее зная, что в Одессу больше никогда уже не вернутся?
— Это не правильная постановка вопроса. Вы думаете, что наше государство бросит своих детей на произвол судьбы в чужой стране? Каждая семья, усыновившая ребенка, находится под строгим контролем наш их дипломатов и специальных представителей…
— И все же?
— Они еще слишком маленькие, чтобы осознавать такие понятия, как Родина.
— Хорошо. Я задам другой вопрос — семьи, в которые они ехали, уже знали своих детей?
— Насколько мне известно, да.
— И воспитатели, которые сопровождали детей, знали о том, что увозят, так сказать, «новых итальянцев»?
— Да.
— А я могу узнать фамилии воспитателей, которые сопровождали группу в Италию?
— Конечно. Да, правильно, поговорите лучше с ними. Они ездили туда на целый месяц. Раздав детей по семьям, они еще несколько недель помогали детям адаптироваться в новых условиях, привыкать к новым родителям.
— Так кто же все-таки ездил?
— Об этом вам расскажет мой заместитель. Пройдите лучше к ней.
— Вы имеете в виду Наталью Андреевну? — Самойленко на мгновение заглянул в блокнот, вспоминая фамилию и стараясь тем самым продемонстрировать Трофимчуку свою полную осведомленность во всех его делах. — Герасименко?
— Да-да, она вам поможет.
— Ну что ж. Большое спасибо за беседу… Только вот объясните мне, пожалуйста, зачем же вы на Кашицкую-то накричали, а?
— Я ни на кого не кричал. Мы с ней просто побеседовали о Виталике…
— А-а, так вы все-таки помните, как зовут Корабельникова?
— Нет… То есть да… То есть, я хотел сказать, вы же сами мне сказали! — на Трофимчука было жалко смотреть — он уже вконец запутался и теперь сидел красный, потный, весь какой-то дерганый и нервный. Теперь он совсем не был похож на того уверенного в себе любезного и гостеприимного хозяина детского дома, каким выглядел всего полчаса тому назад. Самойленко улыбнулся — своего он, кажется, достиг. — Я просто запомнил, когда вы называли его имя.
— Да-да, конечно. Что ж, еще раз спасибо, было очень приятно с вами побеседовать.
Самойленко встал, выключил диктофон, положил его во внутренний карман куртки и, не подав Трофимчуку на прощание руки, направился к выходу.
— Мне тоже приятно. Заходите если что. Я расскажу вам о нашем детдоме… — залепетал ему вслед Геннадий Степанович.
— Конечно, — обернулся на пороге кабинета Николай. — Если мне еще что-то от вас понадобится, обязательно зайду.
— Всегда рад.
Через мгновение Самойленко исчез за дверью, а Геннадий Степанович схватил трубку телефона и стал нервно накручивать служебный номер Антоненко…
Беседа с воспитателями, сопровождавшими группу детей в Италию, немногое дала для продвижения расследования Самойленко вперед. Да и чего можно было ожидать от четырех женщин, которых Наталья Андреевна Герасименко собрала у себя в кабинете. Она и сама сидела тут же, чтобы в случае чего проконтролировать разговор журналиста со своими подчиненными.
Воспитатели в один голос дружно твердили о том, что в далекой южной стране детям созданы прекрасные условия, что все семьи — просто чудо, что итальянский климат очень похож на крымский, и поэтому детям совершенно не потребовалось времени на акклиматизацию, что все они великолепно подлечатся, а уж о том, что они нашли наконец любящих и заботливых родителей, вообще, мол, говорить не приходится — это и так понятно.
— Вы представляете, — все восхищалась одна из воспитательниц, толстая тетка лет сорока, — я жила некоторое время у синьора Модзирани, который усыновил одного из наших мальчиков, так этот мужчина был столь любезен, что подарил мне целую сумку великолепных вещей! Теперь мой сын на два года вперед обеспечен всем необходимым — там и курточки, и кроссовки, и свитера, и джинсы… Это же целое состояние! А представляете, сколько всего достанется его приемному сыну!
И все же не случайно многие коллеги Самойленко по работе считали, что он не только чертовски талантлив, но и необыкновенно везуч. Как будто кто-то подсказывал ему, за какую ниточку надо дернуть, чтобы размотать клубок проблем любой степени сложности.
— Значит, если я вас правильно понял, вы все некоторое время провели в семьях усыновителей, так? — спросил Николай.