Ловушка для Слепого

Он был уже совсем недалеко от выхода из парка, когда увидел едущий навстречу по аллее автомобиль. Автомобиль был как автомобиль – новенькая «Волга» цвета маренго, в полном соответствии со временем года и погодными условиями забрызганная грязью по самую крышу, но при виде этой машины что-то сжалось у него внутри, словно навстречу двигался «Летучий голландец».

Сигарета, догорев до фильтра, обожгла губы, и Виктор бросил ее в лужу, замедляя шаг по мере приближения автомобиля. На мгновение ему почудилось, что вот сейчас «Волга» с ревом рванется вперед, резко вильнет в сторону, пытаясь поддеть его бампером, но ничего подобного не произошло.

Поравнявшись с ним, «Волга» плавно затормозила и остановилась. Тонированное стекло задней дверцы медленно опустилось, и Одинаковый выставил в окошко довольную физиономию. Это был Олег – тот, что без пластыря.

– Гуляешь? – весело спросил он. – Присматриваешься к театру будущих военных действий?

У Виктора немного отлегло от сердца.

– Гуляю, – сдерживая нервную дрожь, ответил он. – Присматриваюсь.

– Командирская рекогносцировка, значит, – удовлетворенно прокомментировал Одинаковый. – Молодец, хвалю. Один совет: не балуйся больше с телефоном.

Он откинулся на спинку сиденья, и Виктор разглядел в глубине салона еще одно лицо. Он не сразу узнал его: мешали плохое освещение и широкая полоса пластыря на месте рта, а когда узнал, рванулся к машине, на ходу выхватывая из кармана пистолет.

Он не успел. Одинаковый выставил в окно куцый автоматный ствол, и Виктор услышал скользящий лязг затвора.

– Помаши маме ручкой, козел, – сказал Одинаковый.

Стекло поднялось, машина резко рванула с места и в мгновение ока скрылась за поворотом аллеи.

Некоторое время Активист стоял на обочине, держа в опущенной руке бесполезный «вальтер», потом спохватился, спрятал пистолет в карман и зашагал к станции метро нетвердой походкой смертельно усталого человека.

Глава 7

– Это правда? – спросил Слепой у полковника Малахова, постукивая согнутым пальцем по лежавшим на столе листкам распечатки.

Полковник невесело улыбнулся, воткнул в улыбку горелую спичку и некоторое время сосредоточенно жевал ее, гоняя из угла в угол рта. Не прерывая своего занятия, он придвинул к себе широкую керамическую пепельницу, неторопливо скомкал распечатку, чиркнул спичкой, поджег бумагу и аккуратно опустил в пепельницу.

Слепой поморщился.

– Теперь полдня будет вонять, – недовольно сказал он. – Есть же ванная.

– Извини, – задумчиво глядя на огонь, ответил полковник, – не подумал. Вот что, Глеб Петрович. Я читал твое досье. Не просто читал, а изучал, поскольку нам с тобой работать и работать. Знаю, что ты привык сам решать, за какие задания браться, а за какие – нет. Не скажу, чтобы мне, как старшему офицеру, это так уж сильно нравится, но, в конце концов, у меня и без тебя есть кем командовать, а ты.., как бы это сказать.., мастер. Я это ценю и, поверь, изо всех сил стараюсь не предлагать тебе дел, которые у меня самого вызывают сомнения. Хотя бы просто потому, что ты – последнее средство. Наподобие.., гм, гильотины.

– Мерси, – вставил Глеб, кончиком карандаша осторожно вороша в пепельнице бумагу, чтобы лучше горела.

– Не перебивай, – сказал полковник. – Так вот, мне очень хотелось бы, чтобы ты поменьше сил и времени тратил на сомнения в правдивости моих слов и их проверку и перепроверку. Понимаю, что напоминать о таких вещах – дурной тон, но это именно я вытащил тебя с того света, и мне кажется, что я достоин за это хоть какого-то уважения.

Он замолчал, сердито уставившись в пепельницу. Распечатка уже превратилась в кучку скукоженных черных хлопьев, над которой тонкой струйкой поднимался белый дымок.

– Вы что же, в самом деле обиделись? – спросил Глеб.

– Не дождешься, – буркнул полковник. – «Правда, не правда»… Что я тебе, мальчик?

– Вы должны меня понять, – осторожно сказал Глеб. – Раньше я с вами не работал и даже не слышал о вас. Откуда мне знать, что вы действуете не от имени и по поручению какого-нибудь политического или, того чище, делового конкурента этого человека?

– Вот послал Господь сотрудничка! – воскликнул полковник. – Ну что ты привязался? Ну допустим, все это вранье, а я скажу: правда. Как ты меня проверишь?

Слепой пожал плечами.

– Обычно я это чувствую.

– Хрен редьки не слаще, – проворчал Малахов. – Он еще и экстрасенс. Этому тебя сатанисты в Крапивино научили? В общем, если ты имеешь в виду доказательства причастности этого мерзавца к террористическим актам, то их нет. Больше нет.

– То есть?..

– Пропали. Испарились. Безвозвратно утеряны. Дискредитированы. Один свидетель уехал в Бразилию и там куда-то исчез, другой просто пропал, третий вдруг решил сигануть из окошка с шестнадцатого этажа…

– Чистая работа, – заметил Глеб.

– Наглая работа, – ответил полковник. – Обрати внимание, после всего этого он никуда не побежал, а как ни в чем не бывало процветает в центре Москвы. Если бы это было возможно, я познакомил бы тебя с десятком наших ребят, которые все про него знают, которые видели доказательства, разговаривали со свидетелями, но это, сам понимаешь, из области фантастики.

– И кто-то из ваших, как вы выражаетесь, ребят – стукач, – задумчиво заключил Глеб, вертя в пальцах незажженную сигарету.

– Я бы сказал, что это скорее кто-то наверху, – поправил его полковник. – Мои ребята, при всем моем к ним уважении, все-таки не того калибра.

– Стукач наверху? – с сомнением переспросил Слепой.

– Ну, пусть не стукач, но кто-то, чьи интересы пострадают, если прищучить этого…

– ..козла, – подсказал Глеб.

Полковник нравился ему все больше с каждой минутой.

– Козла… – повторил полковник, задумчиво почесывая левую бровь. – Все телята любят петь, все козлята любят петь…

– Все кудряшки на барашке любят песенки свистеть, – подхватил Глеб. – Ну ладно. Можете считать, что некролог на вашего человека уже опубликован в центральной прессе.

– Даже так? – позволил себе усомниться полковник.

– Кто-то здесь говорил об уважении, – сказал Глеб. – Вы не слыхали?

– Об уважении? – полковник высоко задрал седеющие брови в притворном удивлении. – Черт подери, похоже, я пропустил что-то интересное.

– Кого-то интересного, – поправил его Глеб. – Хотите кофе? В моем досье наверняка не отражен этот момент.

– Какой еще момент? – насторожился Малахов.

– Что я умею хорошо варить кофе, – сказал Слепой.

– Без мышьяка?

– Даже без клофелина. Кстати, о клофелине. Коньяк у меня тоже есть.

– Боже мой, – сказал Малахов. – Я еще не говорил, что весь мой отдел укомплектован одними клоунами?

– Нет, – сказал Глеб. – Но я догадался. Это было не слишком сложно.

Полковник недовольно подвигал бровями, совершил сложное движение нижней челюстью, озабоченно нахмурился и проворчал:

– Хам. Просто очередной нахальный мальчишка. И как это я ухитряюсь все время подбирать себе таких Сотрудников?

Они еще немного поговорили, неторопливо попивая сваренный Глебом кофе и больше не вторгаясь в сферу профессиональных интересов. Главные слова уже сказаны, и это кофепитие было просто данью взаимного уважения, сродни подписанию договора о сотрудничестве. Оба не были наивными и восторженными юношами, но для обоих эта разделенная пополам джезва черного, как отвар каменного угля, напитка значила больше, чем любые писаные документы и изукрашенные разноцветными печатями верительные грамоты. В конце разговора полковник Малахов, слегка стесняясь, положил на край стола почтовый конверт без надписей и легонько подтолкнул его к Слепому.

– Признательность Родины, – смущенно сказал он.

Глеб, приведенный в немой восторг его замешательством, нарочито спокойно взял конверт и, не заглядывая вовнутрь, небрежно столкнул его в ящик стола.

– Только один раз в году, двадцать третьего февраля, Штирлиц мог позволить себе такое, – торжественно сказал он, задвигая ящик.