Личный досмотр

— Ну что, Иваныч, — сказал он, захлопывая кейс и убирая его с глаз подальше, в угол, — подобьем бабки?

— Подобьем, — вздохнул Комбат. — Только пойдем на кухню, что ли. Это же обалдеть можно — целый день человека голодом морят!

— Елки-палки, — спохватился Подберезский. — То-то я смотрю, что у меня в брюхе прямо полковой оркестр играет! Про обед мы как-то забыли!

— Зато поужинаем как люди, — успокоил Борис Иванович.

— Конечно, — проворчал Подберезский, — как люди... Водка, наверное, уже совсем теплая, а мясо, наоборот, холодное.

Комбат замер на пороге и уставился на него удивленным взглядом. Почесав в затылке, он медленно сказал:

— Надо же, до чего людей сытая жизнь доводит.

Как сейчас помню: захожу это я в палатку, а там младший сержант Подберезский. Лежит, бедняга, голова с нар свесилась, и ни на что не реагирует. Все, думаю, убили Андрюху, сволочи... А температура, заметь, градусов сорок пять в тени...

— Ну, — засмущался Подберезский, — так это когда было!

— Но спирт-то был теплый? — стоял на своем Комбат.

— Горячий, — скривился Подберезский. — До сих пор, как вспомню, всего перекашивает. Ладно, уговорил. Согласен на теплую водку.

Они успели выпить по две рюмки и основательно, со вкусом закусить, когда Подберезский вдруг насторожился и замер, подняв руку в предупреждающем жесте.

— Ты чего, Андрюха? — вполголоса спросил Борис Иванович.

— Тихо, командир! — зашипел на него Подберезский и снова прислушался. — Нет, — сказал он после короткой паузы, — так и не дадут нам сегодня по-человечески поесть.

Теперь и Комбат услышал доносившееся со стороны прихожей осторожное металлическое царапанье.

Быстрый Стас не терял времени даром. Получив из рук угрюмой личности, караулившей платную стоянку в Тушино, ключи от помятого темно-синего «чероки» и четыре жирных от смазки пистолета с запасными обоймами, он самолично уселся за руль и повел машину к дому Постышева, стараясь по мере возможности держаться в крайнем левом ряду. По дороге он сделал всего одну остановку: как и майор Постышев, он не хотел являться к утонченной и образованной госпоже майорше без букета.

Мурашов был мрачен. С того момента, как самолет приземлился в Москве, его не оставляло неприятное ощущение, что все идет совсем не так, как нужно. Более того, почему-то казалось, что он упустил что-то важное, но что именно и, главное, где, он понять не мог.

Поэтому, возвращаясь к машине с тремя алыми розами на длинных, как шпаги, шипастых стеблях, он был черен, как грозовая туча, и сидевшие в салоне джипа профессионалы, которым он велел подержать букет, воздержались от комментариев, придав лицам соответствующее случаю похоронное выражение.

Заметив и верно оценив это выражение, Быстрый Стас решил не нагнетать обстановку и прокомментировал ситуацию сам.

— Мы теперь вроде рок-группы, — сказал он, садясь за руль и запуская двигатель. — «Guns'n'roses» в натуральную величину.

— Не понял, — честно признался один из профессионалов. — Я в школе испанский изучал.

— "Ружья и розы", — перевел другой. — Эх ты, темнота.

— Да, — согласился знаток испанского, — ученье — свет, а неученых тьма. Колются, сволочи, — добавил он, озабоченно разглядывая палец.

— Все отменяется, — сказал Мурашов, — едем в травмопункт.

«Чероки» с помятым передним крылом отъехал от тротуара и продолжил путь под добродушное ржание и дружеские подначки, которые можно услышать только в чисто мужской компании. Особенно если компания эта состоит из профессионалов. Быстрый Стас не принимал участия в веселье, которое сам же и спровоцировал: разрядив обстановку, он снова помрачнел и всю дорогу ломал голову, пытаясь понять, что же все-таки могло помешать Постышеву довести дело до конца. Когда до цели оставалось два квартала, он усилием воли прогнал эти раздумья: для каких-либо определенных выводов у него просто недоставало информации, а до друга Петеньки теперь было рукой подать. Мурашов по-прежнему был уверен, что поступил правильно, приехав в Москву лично: Петюнчику трудновато будет продолжать водить его за нос при встрече с глазу на глаз. Он сказал, что у него все готово, — вот пусть и отдаст, что у него там готово, а уж Стас Мурашов посмотрит, стоит ли это оговоренной суммы.

Мурашов остановил джип перед подъездом, велел профессионалам сидеть на месте и ждать полчаса, после чего разрешил подняться наверх и проверить, все ли в порядке, забрал букет, поправил перед боковым зеркальцем галстук и, придав лицу глуповато-радостное выражение рубахи-парня, нырнул в подъезд.

Дверь ему открыла госпожа майорша собственной персоной. Интеллигентное воспитание вечно не позволяло ей спрашивать, кто там, и потому она очень удивилась, увидев на пороге не мужа, которого, как сразу понял по ее лицу Быстрый Стас, она ждала уже давненько, а его старинного приятеля и сослуживца с букетом роскошных алых роз.

Мурашов галантно вручил ей букет, пылко приложился к ручке, расчетливо сделав поцелуй гораздо более длительным, чем того требовала простая вежливость, и с удовлетворением заметил, что госпожа майорша слегка раскраснелась. Мадам Постышева, несмотря на высшее образование, утонченные манеры и приверженность к театральным постановкам на сцене и в жизни, была, по мнению Мурашова, бабенкой в высшей степени аппетитной, и в другое время он непременно воспользовался бы отсутствием благоверного для того, чтобы уложить ее в постель и посмотреть, что же скрывается под этими манерами тургеневской барышни.

В успехе он не сомневался, но сейчас ему было не до того, и он прямо перешел к делу.

— А где же наш добытчик? — весело спросил он, располагаясь в удобном кресле майора Постышева и наблюдая за тем, как мадам Постышева ставит в глубокую вазу букет. Простое домашнее платье выгодно подчеркивало фигуру, мягко обрисовывая разные соблазнительные выпуклости, и Мурашов не отказал себе в удовольствии как следует пошарить по этим выпуклостям взглядом, пока мадам стояла к нему спиной. — Где наш охотник на мамонтов и собиратель кореньев? Я принес ему бутылку огненной воды из далекой Франции, и что я вижу? Фея домашнего очага скучает в одиночестве...