Личный досмотр

— Для маскировки, Михеич, — рассмеявшись, ответил майор. — Исключительно для маскировки.

Вдруг, думаю, на егеря наскочу? Если на машине — врать пришлось бы, да и вряд ли бы он мне поверил.

А так — что с меня возьмешь? Завернут обратно, и все дела. Ну штраф влупят...

— Пулю промеж лопаток они тебе влупят, а не штраф, — проворчал Михеич. — У них с хозяином такой уговор. Он им за это большие бабки платит. Шлепнут из кустов, а потом сунут в руки дробовик, какой поплоше, и скажут, что браконьера в перестрелке подвалили.

— Что ж ты меня пугаешь-то? — ничуть не смутившись, сказал Постышев. — Я, можно сказать, для тебя стараюсь, прею в этом рванье, педали кручу до седьмого пота, а ты мне всякие ужасы рассказываешь.

В целях конспирации майор умолчал о егере, который в данный момент мирно спал в кустах в полутора километрах от генеральской усадьбы, умиротворенный точно отмеренной дозой морфия и для надежности крепко связанный по рукам и ногам. Постышев был прекрасно осведомлен о договоре, заключенном генералом Шаровым с местными егерями, и действовал по обстановке.

— Почему же ужасы? — пожав плечами, сказал Михеич. — Как есть, так и рассказываю. Видно, везучий ты человек, раз живым сюда добрался.

— Что ж ты меня раньше не предупредил? — деланно хмурясь, спросил Постышев. — А, понимаю! Ты бы, наверное. Богу свечку поставил, если бы во мне по дороге дырок понаделали. Да ты не отворачивайся! Я же не в обиде. Любить тебе меня и вправду не за что Ну ничего. Если кассеты получились, как надо, то. значит, это наша с тобой последняя встреча. Как в песне поется: первые встречи, последние встречи... Готовы кассеты?

— На, — сказал Михеич, протягивая кассеты.

Постышев неторопливо снял со спины «сидор», развязал лямку, убрал кассеты в вещмешок и снова ловко завязал горловину, туго затянув скользящую петлю.

— Ну вот и порядок, — сказал он. — Учти, старик, мы с тобой большое дело сделали. Ты, конечно, про меня черт знает что понасочинял, но знай: я работал на благо России, и ты мне в этом очень помог.

— Ты бы хоть постеснялся, что ли, — проворчал Михеич. — Россия-то здесь при чем?

— Не верит, — обращаясь к невидимой аудитории, весело сказал Постышев. — Вот чудак! На, смотри, Фома Неверующий. — Он сунул Михеичу под нос свое служебное удостоверение.

Теперь можно было не заботиться о сохранении инкогнито: старик сделал то, что от него требовалось, и подлежал немедленному списанию и утилизации. Можно было, конечно, оставить его потихоньку догнивать здесь, тем более что вскоре вся эта роскошь рухнет и перейдет в руки какого-нибудь другого мерзавца, более удачливого, чем Шаров, но майор Постышев не любил незавершенных комбинаций. Чертов старик мог протянуть еще долгие годы, и все это время он мешал бы майору, как торчащий из подошвы ботинка гвоздь. «На кой черт мне эта головная боль? — подумал Постышев, помахивая открытым удостоверением перед носом у Михеича. — Зачем зайцу холодильник, если он не курит?»

— Да, — уважительно сказал Михеич, внимательно изучив удостоверение. — Извиняюсь, значит. Я-то думал, ты бандит, а ты, значит, совсем наоборот...

Удостоверение действительно успокоило его — в том смысле, что теперь в их с Постышевым отношениях все стало предельно ясно. Михеич прожил на свете достаточно долго для того, чтобы понять простую истину: лучше иметь дело с десятком бандитов, чем с одним гэбэшником. То, что майор показал ему свое удостоверение, могло означать только одно: прапорщику Уварову был вынесен смертный приговор. «Поглядим, — решил Михеич. — Это мы еще поглядим, кто кого приговорит.»

— Ну что, майор, — сказал он, фальшиво улыбаясь и прикуривая потухшую папиросу, — может, напоследок рыбки половим? Зря, что ли, ты рыбаком нарядился? Зря педали крутил? Тут знаешь, какой клев!

— Рыбки? — переспросил майор Постышев. Он искоса взглянул на собеседника: что он, издевается, старый хрыч? Неужто не понимает, что надо бежать без оглядки? Нет, зазывает в лодку, словно сам смерти ищет. Впрочем, так даже удобнее. Перевалить его через борт, и концы в воду. Чем не решение всех проблем? А может, он тоже нацелился решить все свои проблемы самым простым способом? Старик-то крепкий, да и какой он, по сути дела, старик — лет шестьдесят ему, никак не больше. Ну-ну, подумал майор.

Рыбка так рыбка. — Рыбки? — повторил он, изображая нерешительность, и по тому, как напрягся Михеич, понял, что угадал: старый холуй решил-таки попытаться его утопить. — Вообще-то, я не рыбак... Все как-то недосуг, понимаешь ли... А, чего там! Рыбки так рыбки. Удочка найдется?

— А это что? — спросил Михеич, указывая на привязанный к раме велосипеда чехол.

— Это? Это, брат, одна фикция: ни лески, ни крючка, одно удилище.

— Найдется удочка, — сказал Михеич. — Пошли, майор. И удочка есть, и наживка. Я сегодня с утра уже пробовал ловить, да задремал маленько. Хороший окунь у меня под это дело сорвался.

Они подошли к стоявшей на берегу моторке.

— Слушай, — наморщив нос, сказал Постышев, — а почему на этой? Сроду не плавал на лодке с прозрачным дном. Давай на ней, а?

— Да там мотор сдох, — не моргнув глазом соврал Михеич. — И потом, рыба пугается, когда видит, как мы наверху топчемся, — добавил он для убедительности.

— Жалко, — сказал Постышев. — Ну, значит, не судьба. Теперь что — сталкиваем?

— А то как же, — ответил Михеич. — Давай, госбезопасность, навались. Рыба — это тебе не диссиденты.

— Надо же, какие ты мудреные слова знаешь, — усмехнулся Постышев, упираясь руками в еще не успевший нагреться на солнце пластиковый нос моторки.

Вдвоем они столкнули легкое суденышко на воду и забрались внутрь. Михеич, отталкиваясь веслом от песчаного дна, отвел лодку от берега, опустил мотор и потянул пусковой шнур. Мотор ожил со злым ревом, и блестящая, похожая на дорогую игрушку пластиковая лодка, сильно задирая нос, понеслась по воде. Михеич сидел на корме, держа руль и поставив ногу на свернутую сеть, под которой лежал топор. Тугой встречный ветер рвал в клочья дымок папиросы, высекая из ее кончика длинные, почти невидимые при дневном свете искры.