Кровавые жернова

– Я не знаю, – пожал плечами секретарь. – Он не стал уточнять, а я…

– Понимаю, не спросили.

– Вот именно. Так что можете готовиться.

– А что мне готовиться? – произнес Холмогоров. – Я свободен, дел у меня особых нет, только вот осталось закончить…

– Наверное, вам придется отложить работу в архиве, Андрей Алексеевич.

В руках секретаря появился аккуратный белый конверт. На нем виднелась скромная надпись от руки без подписи «Холмогорову Андрею Алексеевичу». Секретарь повертел в руках узкий конверт и отдал Холмогорову.

– Это от него. Что внутри – я не знаю.

Холмогоров опустил узкий конверт в карман серого плаща.

– Так что вот такие дела, дорогой вы мой Андрей Алексеевич.

– Хорошо.

Секретарь развернулся:

– Пойдемте. Я отдам ваше заключение с пометкой…

– Двумя пометками, если мне не изменяет память. Там требуется уточнение, – Холмогоров улыбнулся, словно наперед знал, в каких местах стоят вопросительные знаки, поставленные рукой Патриарха.

Через четверть часа Холмогоров с тонкой пластиковой папкой в руках подошел к машине, Секретарь Патриарха стоял у окна, провожая взглядом выезжающий со двора автомобиль.

Младший сын священника Павла Посохова проснулся за полчаса до рассвета. Его разбудил не будильник, не свист приятеля, не удар камешка в окошко, а истошный крик петуха. Девятилетний Илья оторвал голову от подушки, Братья сладко спали. Илья протер глаза, сбросил с кровати ноги и решительно поднялся. Он быстро, даже не зажигая свет, оделся и, подойдя к окошку, выглянул во двор. Небо на востоке едва заметно розовело.

"Хорошая погодка будет, – подумал мальчик. Открыл холодильник, вытащил трехлитровую банку с молоком. Налил себе полную чашку, быстро выпил молоко, заел хлебом. Отрезал почти полбуханки, положил в пластиковое ведерко.

Мать услышала возню в кухне. Она появилась в двери и, придерживая рукой цветастую штору, посмотрела на младшего сына.

– Доброе утро, мамочка, – сказал Илья.

– Какое же утро, сынок, еще ночь.

– Нет, уже не ночь, – тихо прошептал Илья. – Вот и петухи прокукарекали, что утро наступило. Я на рыбалку.

– Один? – поинтересовалась Зинаида.

– Нет, с Васькой Грушиным пойдем, он меня за огородом ждет.

– А куда пойдете? – уточнила попадья.

– На реку, – ответил Илья.

– Ясно, что на реку. В какое место? Где тебя искать?

– Мы еще не решили. Может, к мельнице пойдем, а может, к мосту.

– Лучше к мосту, – посоветовала попадья.

Мельничный омут пользовался дурной славой. Да и место было мрачноватое – низина, старые деревья, подмытые корни, черные сгнившие сваи, торчащие прямо из воды, похожие на источенные зубы во рту старика.

– К мосту идите.

– Хорошо, мамочка.

Женщина подошла к столу, убрала в холодильник банку с молоком, чашку поставила в умывальник и, перекрестив сына, пошла в спальню досыпать.

Илья вышел из дому, достал из-под крыльца консервную банку с червями, вынес из сарая ореховую удочку. Коробочка с крючками и грузилами лежала в нагрудном кармане куртки.

Илья зашагал босиком по огороду среди цветущего картофеля. Земля после ночи была прохладной, и мальчик иногда вздрагивал. Минут десять он смотрел в сторону дома Васьки Грушина, но тот так и не появился.

«Ладно, – подумал Илья, – пойду. Он меня на реке найдет».

Васька никогда не подводил. Илья был довольно самостоятельным мальчишкой, как и большинство его сверстников. Окрестности знал прекрасно, без взрослых ходил в лес за грибами или ягодами и уже года два один ходил на рыбалку. До моста было километра два, а до мельничного омута – километр с небольшим.

Илья постоял немного на развилке двух тропинок, переминаясь с ноги на ногу, затем положил удилище на плечо и зашагал через рожь к мельничному омуту. Во-первых, и Ваське Грушину в случае чего найти его будет проще, да и шансов поймать большую рыбу в омуте больше, чем у моста. Вихрастая голова мальчика с ореховым удилищем на плече плыла над полем.

В низине стоял туман. И чем ближе к реке, тем туман становился гуще, плотнее. Но Илью это не пугало. Вскоре он уже подошел к реке, ощутив ее влажное дыхание, услышал шум воды, и его сердце радостно забилось в предвкушении рыбалки. Мальчишка остановился перед выбором: пойти направо или налево. Он подумал и решил: пойду направо.

Вскоре из тумана возникли очертания высокого дощатого забора и силуэт крытой шифером крыши большого дома, который недавно купил приезжий незнакомец;, в считанные месяцы отремонтировал, огородил неприступным забором.

Илья прошел рядом с забором по высокой, мокрой от росы траве, услыхал, как там, за забором, закричал петух. Но крик птицы показался ему не радостным, а, наоборот, тревожным и даже злым, словно петух сердился на солнце, которое никак не хочет появляться на небе, никак не выползет из-за горизонта. Однако тревожные мысли мгновенно исчезли, едва мальчик увидел воду и услышал плеск крупной рыбы.

«Окунь, наверное, – решил он. – Подберусь тихонько и сразу же попробую на червя».

Он на ходу заглянул в ведро, где в большой консервной банке, прикрытые мхом, ждали своего часа черви. На старом глубоком мельничном омуте часто попадалась крупная рыба, а вот у моста бралась только плотва, уклея, красноперка и подлещики. А на омуте можно было вытащить килограммового окуня, крупного голавля и, если повезет, огромного судака.

Илья осторожно подобрался к берегу. Не доходя до воды несколько шагов, присел, размотал удочку. Насадил на крючок двух жирных червей, поднял поплавок повыше. Почти крадучись по высокой мокрой траве, он приблизился к срезу воды. Он осторожно забросил наживку, положил удилище на траву – так, что только кончик торчал над водой, – и замер, глядя на застывший в темно-коричневой воде белый поплавок из гусиного пера. Поплавок не долго оставался неподвижным. Он едва заметно вздрогнул. Илья положил руку на удилище. Поплавок вздрогнул еще раз, а затем вынырнул из воды и завалился на бок.

– Ну же, ну, тяни! – шептал мальчик.

И гусиное перо, а вернее, рыба, невидимая в темной воде, словно услышала слова Ильи и потащила наживку. Поплавок нырнул, скрылся под водой, кончик удилища изогнулся. Илья подсек, почувствовал рыбу и медленно начал выводить. Рыба билась, леска звенела, с нее сыпались капельки воды.

И наконец мальчик смог поднять крупную серебристую рыбину к поверхности.

«Язь!» – подумал он, медленно подводя рыбу к берегу, а затем резко выбрасывая ее в высокую мокрую траву.

Рыба сорвалась с крючка уже на берегу.

Мальчик бросился на нее, прижал руками к траве. Это был неплохой язь граммов на восемьсот. Илья сжимал его упругое тело, красноватый хвост затрепетал, рыба все время открывала рот.

«Вот так, – подумал Илья. – Только пришел, первый заброс и на тебе, язь взялся! На рассвете всегда так».

Он аккуратно зачерпнул воды, опустил рыбу в ведро и дрожащими пальцами принялся наживлять скользкого червя на крючок.

Минут пятнадцать поплавок стоял неподвижно, даже стрекоза с капельками росы на крыльях уселась на него, как на веточку, торчащую из воды. Мальчишку поведение насекомого начало раздражать, и он, тронув удилище, пошевелил поплавком. Стрекоза сорвалась и унеслась к вершинам старых ив, под кронами которых и сидел юный рыболов.

Поплавок дрогнул, качнулся и медленно стал тонуть. Мальчик подсек, почувствовал биение рыбы в глубине темной воды и принялся медленно выводить ее на поверхность. На крючке оказался окунь средних размеров. Он успел глубоко заглотить крючок, и Илья пару минут возился с бьющейся в руках рыбиной, выдирая крючок из пасти. Когда ему это удалось, он по старой рыбацкой привычке насадил нового червя, плюнул на него и аккуратно забросил в то же место, где случилась предыдущая поклевка.

Но на этот раз то ли рыба ушла, то ли погода начала меняться, но четверть часа поплавок оставался неподвижным.

«Может, стоит место поменять?» – подумал мальчишка.