Голос ангела

– Анна Ивановна, с Кузьмой мы в тюрьме как братья были. Он за меня вступался, я за него, жили душа в душу. Жизнь там тяжелая, скажу вам честно. Подарите мне чемоданчик, а?

Я человек немолодой, сентиментальный, буду иногда его доставать, смотреть, Кузьму вспоминать.

Женщина растерялась, боялась прогадать. На ее взгляд, в старом чемодане ничего ценного не было.

– Забирайте, – сказала она и тут же скороговоркой добавила:

– Кузьма очень им дорожил. Очень дорожил, – повторила она, сделав ударение на слове “дорожил”.

– Раз дорожил, то ничего не поделаешь, – усмехнулся Лукин, доставая портмоне. – Еще пятьдесят долларов могу дать, самому сейчас трудно. По машине не судите, не моя она. Кузьма мне как брат был.

Пятьдесят долларов сделали свое дело. Охранник смотрел на Лукина восхищенно. Вдова Пацука готова была руки Лукину целовать. Самсон Ильич аккуратно закрыл чемоданчик, но охраннику его не отдал, вышел, неся его под мышкой.

– Вы еще женщина молодая, жизнь свою устроите. Кузьма вам дом оставил, машину.

Женщина завыла, решив, что все же продешевила с чемоданчиком.

Лукин уже садился в машину.

– Поехали быстрее! – зашептал он, закуривая дорогую сигарету.

Массивный джип развернулся прямо возле дома и умчался в сторону города.

"На кой черт ему чемоданчик сдался? Врет он, что другом Кузьме был”.

Анна Ивановна Пацук разжала вспотевшие пальцы. Пятидесятидолларовая бумажка уже стала влажной, и женщина заспешила в дом, чтобы понадежнее спрятать деньги. “И то хлеб, – думала она, закрывая дверь. – Сам бы Кузьма деньги ни за что мне не отдал бы, а тут прямо как с куста взяла. Может, еще кто приедет, долг отдаст? Интересно, где это он пятьсот долларов заработал? А если убил кого или зарезал? Если и убил, не мое это теперь дело. О деньгах ничего никому не скажу и о мужике, который приезжал, тоже – ни гу-гу. Буду молчать, так оно надежнее”.

Лукин и два его охранника поселились в местной гостинице. Лукин получил ключи от номера “люкс”, охранники заняли двухместный номер за стенкой. После зоны даже районная гостиница казалась Лукину подобием рая – телевизор, кровать с чистым бельем, небольшая уютная ванная комната. Лукин закрылся в номере и попросил охранников его не беспокоить.

Он разложил карту Кузьмы Пацука на столе и, водрузив на нос очки, принялся ее изучать. Он рассматривал ее так внимательно, как больной рассматривает рентгеновский снимок своих внутренних органов. Самсон Ильич надувал щеки, морщил лоб, тер седой затылок, разгадывая чужие пометки на топографической карте. “Город, река, старица, болото, дамба…"

Кузьма, как бывший военный, был человеком обстоятельным. Изучив карту, Лукин спрятал ее в дорожную сумку и дважды постучал в стенку.

Охранники появились тотчас.

– Вот что, ребятки, – сказал Лукин, – нужны резиновые сапоги для всех нас, у меня сорок пятый размер. Также нужна лодка, желательно с мотором. Найдите какого-нибудь местного аборигена и договоритесь, чтобы завтра утром он нас отвез. Это километров семь от города.

– Вверх или вниз по течению? – осведомился охранник.

– Какое ему до этого дело? Идите в магазин, купите сапоги, пару лопат.

– Что еще надо?

– Купите минеральной воды и еды. Завтра утром отправимся. А я пройдусь по городу, посмотрю, чем они тут дышат.

Лукин покинул гостиницу вместе с охранниками. Те направились к местному универмагу. Лукин же пересек площадь и двинулся к базарчику. Новости лучше всего узнавать на базарах, в банях и ,в камерах предварительного заключения – там люди становятся словоохотливыми. Но оказаться в милиции Самсону Ильичу не хотелось, баня его тоже не прельщала, он знал способ лучше. Лукин дорогу не спрашивал, карту Борисова и окрестностей выучил наизусть.

Самсон Ильич отыскал пивнушку неподалеку от вокзала, вошел в накуренное помещение. У крыльца сгрудились пара мотоциклов, полдюжины велосипедов, все с буханками дешевого формового хлеба на багажниках. Народу в пивнушке собралось уже изрядно. Самсон Ильич поменял в гостинице русские рубли на белорусские деньги и теперь с бокалом пива в руках осматривался по сторонам.

У окна в углу одиноко стоял скучающий мужик с “Беломором” в зубах и с почти пустым бокалом; допивать его он не спешил, на второй, наверное, уже не хватало денег.

– Разрешите составить компанию? – любезно поинтересовался Лукин.

– Становитесь, – мужчина отодвинулся в угол.

– Что-то у вас в городе неладно, – хлебнув не в меру пенистого пива, произнес Лукин, – про какие-то убийства все говорят?

– Вы, я смотрю, неместный? – сказал мужчина, перекидывая папиросу из одного угла рта в другой.

Лукин внимательно посмотрел на покрытые татуировкой пальцы мужчины. “С этим я найду общий язык”, – подумал он. И после двух-трех знаковых фраз Самсон Ильич уже выкладывал деньги на мокрую стойку:

– Купи водочки, побазарим, расскажешь, что здесь да как. Я совсем недавно на вольняшку откинулся.

Мужик заторопился. Он кожей, спинным мозгом почувствовал, что угощает его не какой-нибудь заурядный бандюган, а человек солидный, основательный, может, даже авторитет. И хотя у Самсона Ильича не было ни одной татуировки, по твердому взгляду, сдвинутым бровям, по интонации местный мужичок догадался, что рядом с ним мужик не простой, а тертый, видавший виды. Он вернулся с бутылкой водки, подал ее Лукину.

– Наливай себе сам, рассказывай.

– Непорядки у нас в городе, ментов понаехало, все машины проверяют. Лукин передернул плечами:

– Меня не проверяли, – пробурчал он.

– С Минска легавых понаехало, все ищут, кто Кузьму Пацука завалил.

– Ты знал его?

– Кто ж Кузьму здесь не знал! Правда, не сидел я с ним.

Лукин не стал уточнять, что он именно с Пацуком провел за колючкой не один год.

– Так за что, думаешь, Кузьму порешили? Вроде человек он был незлой…

– Незлой? Скажешь тоже! Злющий как собака! А что до твоего вопроса, так, думаю, Кузьма со своим корешом Стрельцовым золото нашли. Кузьма в Москву ездил, продавать его возил.

– Так уж и золото? – изумился Лукин.

– Ага. У нас его здесь полным-полно, да вот найти никто не может, все про него только и говорят. Я еще с детства разговоры слышал, мне отец рассказывал, а ему – дед. Где-то тут на Березине золотая карета самого Наполеона утонула.

– Это круто – золотая карета, – хихикнул Лукин.

– Что, не веришь? Вот тебе крест! Из чистого золота: и колеса золотые, и оглобли, и спицы в колесах тоже золотые. Тяжеленная, триста пудов, говорят, весила!

– Басни это, – сказал Лукин. – Если бы здесь золото было, его бы уже нашли. Советская власть, брат, она такая власть, что и иголку в стогу сена отыскивала. Я постарше тебя буду и знаю это наверняка.

– Может, ты и прав, – запивая пиво водкой, пробормотал мужчина. – Меня, кстати, Петром зовут.

– А меня Самсоном, – представился Лукин. – Петр, откуда ты знаешь, что Кузьма золотишко в Москву продавать возил? Петр замялся:

– Я его на вокзале встретил, племянника провожал, а Кузьма с ним в одном вагоне поехал. Я у него еще спросил: чего в Москве забыл, Кузьма? А он мне и говорит, что нет, мол, только до Орши на московском поезде прокатиться решил. А я билет у него в руках видел, до Москвы билет. Я еще подумал, что обмишурился, почудилось, у проводницы поинтересовался. Та подтвердила, сказала, что до Москвы едет. Вернулся он дня через три. Что ему в Москве делать? Родни у него там нет.

– Может, к корешам ездил?

– Э нет, не к корешам, потому как вернулся веселый. Я еще у него спросил, как дела, мол, если хорошо, то угостишь?

– И что?

– Угостил, как положено. Но белорусских денег у него не оказалось, он при мне доллары сдавал. За доллары беленькую покупал, понимаешь, за доллары. Откуда у него доллары? Из Москвы…

– Менты что говорят?

– Что они скажут? Они молчат, все крутят, свидетелей ищут, дело завели.

– Это они, собаки, умеют, – произнес Лукин и почувствовал, как у него по спине пробежал холодок.