Число власти

— Ну, не через одного, — возразила Валька, — но, конечно, не без этого. Такого, бывает, насмотришься... Чудят, в общем. Да и что тут удивительного? У нас ведь не жизнь, а сплошной стресс, особенно в Москве. Целый день человек ходит, как взведенный курок, а к вечеру дернет пол-литра, и готово — понесло родимого...

— Да ты теоретик, — насмешливо протянул водитель. — Понесло, говоришь? Наверное, ты много разных секретов знаешь. Недаром ведь говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Никогда не думала открыть побочный бизнес?

— Это какой?

— Информацией приторговывать. В наше время информация — самый ходовой товар. У кого ее больше, — тот и на коне. За хорошую информацию такие бабки можно огрести!

Эта тема показалась Вальке чересчур скользкой, хотя очкастый хиппи, по сути дела, не сказал ничего особенного. Во-первых, говорил он чистую правду, а во-вторых, скорее всего в словах его не было никакого подтекста — так, трепался человек от нечего делать, чтобы скоротать время в пути. Однако нечистая Валькина совесть снова принялась ворочаться и ныть.

— Вот еще, — нарочито резко и пренебрежительно, стараясь заглушить тоскливое нытье внутри собственного организма, возразила Валька. — Тоже мне, бизнес — пересказывать пьяные бредни! Да и кто за это станет платить? Я ведь не с дипломатами сплю, не с ядерными физиками, а все больше с шоферами, да так, по мелочи — братишки всякие, торгаши заезжие...

— Да ну, — упрямо гнул свое клиент. — Бывают ведь, наверное, интересные персонажи. Военные там, или, я не знаю, ученые, что ли... По-моему, один пьяный ученый может наболтать столько, что потом три американских секретных института за десять лет не разберутся!

Направление, которое принял разговор, нравилось Вальке все меньше. Она никак не могла понять, куда гнет этот волосатый очкарик. То есть, куда именно он гнет, Валька уже начала чувствовать спинным мозгом, но вот зачем, к чему все это, ей было решительно непонятно.

— Куда мы едем? — спросила она, стараясь ничем не выдать внезапно овладевшего ею испуга.

— Как — куда? Я же сказал — за город.

— Мы давно уже за городом! Далеко еще?

— Нет, не далеко. Потерпи, скоро приедем.

Город действительно кончился, остался позади. О нем напоминало только бледное и расплывчатое электрическое зарево в полнеба, видневшееся сквозь заднее стекло машины. На фоне этого зарева черной зубчатой стеной темнел какой-то лес, хотя по сторонам шоссе леса не было — слева и справа лежали темные поля, над которыми в ясном небе поблескивали непривычно яркие, совсем не городские звезды. Справа от дороги проплыла и скрылась во мраке редкая цепочка голубоватых огоньков — не то деревня, не то ферма, не то и вовсе какой-нибудь охраняемый объект — нефтехранилище там или просто въезд на свалку. Дикие какие-то были места, пустынные и незнакомые. Валька не первый год работала на Ленинградке и думала, что знает шоссе как свои пять пальцев километров на полтораста, а то и на все двести от Москвы. Но эти темные поля не, вызывали у нее решительно никаких ассоциаций с чем-нибудь знакомым, да и шоссе, если приглядеться, было не совсем шоссе, а точнее — шоссе, конечно, но не то шоссе, не Ленинградское.

Валька понятия не имела, когда и как они ухитрились съехать с Ленинградки, и это уже было из рук вон плохо: Балалайка поняла, что больше не контролирует ситуацию даже в той ничтожно малой степени, в какой обычно ее контролировала. “Чтоб ты подавился своим хот-догом, идиот!” — мысленно пожелала она Вадику.

— Ну а все-таки, — после непродолжительной паузы снова заговорил водитель. — Ведь бывают же, наверное, в твоей работе интересные случаи. Не с одними же свиньями ты встречаешься! Ведь рассказывают же тебе, наверное, не только про ревнивых жен и глупых тещ, но и что-нибудь занимательное — смешное там или, наоборот, страшное. Фокусы какие-нибудь показывают... Разве нет?

— Слушай, куда мы едем? — спросила Валька. — Сорок минут уже едем, между прочим, а заплатил ты только за час.

— Деньги — не проблема, — как-то очень знакомо ответил волосатый хиппи. — Они всегда были условностью, а скоро окончательно превратятся в то, чем являются на самом деле, — в резаную бумагу, в разноцветные фантики, в мусор, который даже в переработку не годится. И вообще, не волнуйся ты так! Поверь, это совсем недолго, а за лишнее время я доплачу.

— Недолго, — буркнула Валька, очень довольная переменой темы. — Нашел чем хвастаться!

— Я никогда не хвастаюсь, — с неожиданной горечью в голосе сказал клиент. — Я говорю правду: это будет совсем недолго. А хвастаться... Знаешь, я один раз попробовал — всего лишь раз в жизни! — и мне это дорого обошлось.

— Да ну? — удивилась Валька. — Всего один раз? Но зато уж наплел, наверное, с три короба!

— Не угадала, — сказал водитель. — Ни словечка не приврал, а каша заварилась такая, что до сих пор расхлебать не могу.

— А, — сказала Валька, — вон что... Ну и зря.

— Что — зря?

— Зря не приврал. Раз уж все равно каша, так дал бы себе волю, нагородил бы, чего на ум взбрело... Мне один знакомый однажды сказал, что все беды в жизни — от правды. Сам подумай, какой самый верный способ поссориться с человеком? С любым человеком — с другом, с женой, с начальником или вот хотя бы со мной? Не знаешь? Правду ему сказать! Резануть прямо в глаза, что ты про него на самом деле думаешь. Мне недавно один клиент заявил: я, говорит, первый заместитель Господа Бога!

— Надо же, — сказал клиент, притормаживая и сворачивая на проселочную дорогу. Бледные лучи фар скользнули по сплошной стене высоких деревьев и густого непроходимого подлеска, и Балалайка только теперь заметила, что они уже некоторое время едут через лес. — Надо же! — повторил клиент. — А может, он не врал?

— Как это? — не поняла Валька.

— Может быть, он говорил правду? Или почти правду... Может быть, ему захотелось впервые, один-единственный раз в жизни похвастаться своим успехом не перед зеркалом в ванной, а перед живым человеком? Может быть, ему просто захотелось произвести впечатление, услышать слово похвалы? Заслуженной похвалы, заметь! А ты ему, во-первых, не поверила, а во-вторых, пошла трепаться направо и налево.