Число власти

Глава 8

На площадке между вторым и третьим этажами Глеб остановился, снял очки с затемненными стеклами и убрал их в боковой кармашек висевшей у него на плече засаленной матерчатой сумки. Потом он вынул из сумки солдатскую флягу в выцветшем брезентовом чехле, поднес ее к уху и встряхнул. Во фляге плескалась какая-то жидкость — немного, граммов сто, не больше.

Сиверов вздохнул, отвинтил, бренча цепочкой, зеленый алюминиевый колпачок и понюхал горлышко. Нос его брезгливо сморщился; Глеб задержал дыхание, вылил содержимое фляги в себя и, кривясь от мерзкого вкуса, тщательно прополоскал рот и горло. Покончив с этой неприятной процедурой, он открыл крышку мусоропровода и выплюнул едкую жидкость в черный зев трубы. По лестничной площадке, забивая тухлую вонь мусоропровода, пополз запах дешевой водки. Слепой быстро без стука закрыл мусоропровод. Его передернуло. “Ну и дрянь”, — тихо пробормотал он, вынул из кармана пачку “Примы”, распечатал, сунул одну сигарету в зубы, а остальные вместе с пачкой отправил вслед за водкой. В гулкой тишине лестничной клетки щелкнула зажигалка, резко запахло скверным табаком. Сиверов сделал затяжку и с трудом сдержал кашель. “Ну и дрянь!” — с чувством повторил он и выплюнул попавшую в рот табачную крошку.

На горизонтальном пруте железной решетки, ограждавшей пыльное окно от пола до потолка, висела испачканная изнутри сажей и припорошенная пеплом консервная банка. Банка была из-под оливок; в данный момент ни оливок, ни окурков в ней не было. Глеб выкурил “примину” до половины и бросил в банку. Бычок коротко зашипел, над краем банки поднялся и тихо рассеялся в воздухе легкий сероватый дымок. Сиверов почмокал губами, подышал в ладонь, понюхал. Запашок был что надо — типичный слесарь в конце рабочего дня.

Глеб поскреб ногтями подбородок. Подбородок зарос трехдневной щетиной и немилосердно чесался. Слепой вздохнул и в который уже раз подумал, насколько проще было бы мочить всех подозреваемых, не утруждаясь слежкой и сбором доказательств. В этом даже была определенная логика: чтобы попасть под подозрение к генералу Потапчуку, нужно быть крупным мерзавцем. И что с того, что подозрения генерала не всегда оправдываются? Мерзавец — он и в Африке мерзавец, даром что сейчас невиновен...

Он хмыкнул и стал подниматься по лестнице, тяжело топая ногами в грубых рабочих башмаках. На нем был мятый и местами запачканный рыжей ржавчиной голубой комбинезон с броской надписью “Водоканал”, на голове красовалась засаленная каскетка с такой же надписью и длинным, захватанным грязными руками козырьком. Глебу стоило немалых усилий заставить себя нацепить этот головной убор, и теперь он горько сожалел, что не внял своей природной брезгливости: ему все время казалось, что под каскеткой кто-то бегает.

Нужная ему квартира располагалась на четвертом этаже. Дверь была высокая, двустворчатая, обитая рыжим дерматином, на ощупь почти неотличимым от натуральной кожи. Цифры номера и дверная ручка горели незапятнанным блеском полированной латуни, на полу перед дверью лежал пластмассовый коврик. Дверной глазок был большой, с очень выпуклым стеклом. Эта штуковина давала круговой обзор, и Глеб снова усмехнулся, представив, как будет выглядеть его небритая физиономия, если посмотреть на нее через этот глазок.

Он ткнул пальцем в кнопку звонка, и электронный колокольчик за дверью гнусаво прозвенел какую-то мелодию. Мелодия была простенькая, из трех нот, легко запоминающаяся, но при этом совершенно незнакомая. Глеб решил, что это какой-нибудь духовный гимн, и подумал, что в искренность человека, который так старательно афиширует свои отношения с Всевышним, трудно поверить. Особенно если человек этот — доктор экономических наук, бывший комсомолец и даже член КПСС...

— Кто там? — спросил из-за двери осторожный мужской голос.

Шагов хозяина Глеб не расслышал из-за протяжных рулад звонка. Впрочем, это было несущественно; он придал своему лицу деловое и вместе с тем скучающее выражение еще внизу, у мусоропровода.

— Мосгорводоканал, — невнятной скороговоркой отрапортовал он.

— У нас все в порядке, — сказали из-за двери.

— Это вам только кажется, — лениво ответствовал Глеб, вынимая из сумки пачку бумаги и помахивая ею перед глазком. — Вы, наверное, просто запамятовали, а у вас, между прочим, за воду полгода не плачено — ни за горячую, ни за холодную. Я обязан вручить вам уведомление. Под расписку. Тут сказано, что, если вы не погасите задолженность в десятидневный срок, вас отключат от водоснабжения.

— Чепуха какая-то, — сердито и растерянно произнесли за дверью.

— Ну, это я не знаю... — все тем же ленивым голосом человека, которому неохота затевать склоку, но который тем не менее всегда готов к отпору, потому что просто выполняет свои обязанности и не хочет, чтобы ему в этом мешали, начал Глеб.

Договорить ему не дали. Щелкнул отпираемый замок, загремела дверная цепочка, и правая створка двери приоткрылась.

На пороге стоял невысокий пожилой мужчина с одутловатым, женственным лицом, бесцветными глазами и редкими русыми волосами с проседью. Волосы были тщательно зачесаны назад, чтобы прикрыть обширную розовую плешь. На переносице у него поблескивали очки в тонкой золотой оправе. Одет он был в роскошный шелковый халат, из-под которого выглядывали мягкие вельветовые брюки и домашние шлепанцы, и светло-серую рубашку с расстегнутым воротом, открывавшим дряблую грудь. На этой груди Глеб разглядел очень изящный золотой крестик — восьмиконечный, как принято у православных христиан. На фотографии, которую удалось найти Глебу, Эдуард Альбертович Шершнев выглядел моложе, однако это, несомненно, был он. В данный момент Эдуард Альбертович что-то неторопливо дожевывал, губы у него лоснились, и от него пахло жареным лучком с мясом.

— Документы у вас какие-нибудь есть? — осведомился он.

— Есть, как не быть, — сказал Глеб, торопливо залез в карман комбинезона и протянул ему засаленное удостоверение — как положено, в развернутом виде. — Это вы правильно поступаете, — одобрительно продолжал он, дыша на хозяина водкой и табаком. — А то некоторые открывают и даже не спрашивают. Даже в глазок не посмотрят. А время нынче, сами знаете, какое, людей за копейку прямо в квартирах режут...