Антимавзолей

"Хочешь отказаться от работы?" – после недолгого раздумья спросил Гургенидзе.

Отказ от этой работы означал потерю чертовой уймы денег – лет десять назад Виктор Иванович ради такой суммы полез бы в пекло и разогнал там всех чертей. Однако сегодня он уже достиг такого уровня достатка и благополучия, что, выбирая между деньгами и душевным покоем, смело мог себе позволить предпочесть последний. Поэтому на вопрос Георгия Луарсабовича он твердо ответил "да", а потом, чтобы хоть немного смягчить невольную резкость этого ответа, добавил: "К моему огромному сожалению".

Гургенидзе не спорил. Более того, у Виктора Ивановича сложилось вполне определенное впечатление, что предстоящее расставание с ним нисколько не огорчило олигарха, а напротив, пришлось как нельзя более кстати. Вернувшись в Москву, они официально расторгли договор; Виктор Иванович был готов ради сохранения душевного равновесия сполна выплатить предусмотренную договором неустойку, но Гургенидзе даже слышать об этом не захотел. Он по собственной инициативе раскошелился на оплату труда нанятых Виктором Ивановичем работяг, после чего вручил Телятникову энную сумму в твердой валюте, не скрывая, что платит за молчание. Отказываться от денег Виктор Иванович не стал: все, что происходит на этом свете, делается по Божьей воле, да и молчание, в конце-то концов, тоже товар, который имеет некоторую цену.

Нанятую для расчистки участка бригаду украинских шабашников пришлось рассчитать раньше оговоренного срока. Виктор Иванович подыскал им работу на строительстве какого-то магазина, и строители остались довольны всем: и полученными деньгами, и новой работой, которая, в отличие от прежней, велась чуть ли не в центре Москвы. С тех пор Виктор Иванович слышал о них всего один раз, когда к нему в бюро заехал Клыков и поинтересовался, где их можно найти. Зачем ему это понадобилось, Виктор Иванович спрашивать не стал, а просто назвал адрес. То обстоятельство, что для этого ему даже не пришлось заглядывать в записную книжку, немного огорчило Телятникова: оно означало, что неприятная история с бункером засела в его сознании гораздо крепче, чем ему хотелось бы.

В общем-то, ничего странного в этом не было: мысль о том, что где-то в подмосковном лесу стоит бетонный склеп, полный незахороненных, валяющихся как попало тел, была неприятна Виктору Ивановичу и как православному христианину, и просто как приличному, порядочному, цивилизованному человеку. Это было неприятно, даже если оставить без внимания дикое заявление Гургенидзе о том, что бункер является местом упокоения Ленина – настоящего, а не того безвестного двойника, чье тело выставлено на всеобщее обозрение в мавзолее. А если допустить, что это правда... Что ж, тогда ситуация складывалась вдвойне неприятная.

Во-первых, христианину Телятникову всегда было не по себе при мысли, что человек, пусть даже и не простой человек, а великий тиран, не похоронен, а набит опилками – или чем он там на самом деле набит – и помещен в стеклянный ящик, как чучело какой-нибудь, прости господи, белки.

Во-вторых, Телятникову-гражданину было противно сознавать, что целая страна, и он в том числе, чуть ли не сто лет поклонялась не просто мумии, а – вот незадача! – кукле, в то время как настоящий объект всеобщего поклонения все эти годы разлагался в какой-то бетонной норе посреди подмосковного соснового бора.

И наконец, Виктору Ивановичу Телятникову – не христианину и не гражданину Российской Федерации, а просто человеку, семьянину, обывателю – было ясно, что обладание подобной информацией может быть чревато самыми неприятными последствиями, и как раз это беспокоило его больше всего.

Но дни шли за днями, не принося никаких сюрпризов. Ни Гургенидзе, ни Клыков больше не давали о себе знать, и в один прекрасный вечер, сидя в семейном кругу за ужином и ненароком вспомнив об этой истории, Виктор Иванович мысленно сказал себе: "Все. Забыто!" – и действительно обо всем забыл. Почти забыл...

В то самое утро, когда невыспавшийся генерал ФСБ Потапчук ехал на встречу с разбитным аспирантом, чтобы получить результат генетической экспертизы, а Глеб Сиверов, тоже невыспавшийся и вдобавок измученный угрызениями совести, пил восьмую чашку кофе подряд, Виктор Иванович Телятников в превосходном расположении духа прибыл к себе в бюро.

Он, как всегда, приветливо поздоровался с подчиненными, придирчиво осмотрел и полностью одобрил законченный накануне макет и проследовал к себе в кабинет, чтобы там без помех разобраться с накопившейся за время его отсутствия почтой.

Почта также его порадовала, поскольку, помимо прочих бумаг, содержала уведомление о переводе на его банковский счет очередной кругленькой суммы. Чтобы не забыть, Виктор Иванович тут же связался с банком и удостоверился, что деньги уже поступили. Это было очень хорошо, поскольку позволяло, не напрягаясь и даже не трогая сбережения, выполнить давнее обещание – подарить дочери на день рождения машину, и не какую-нибудь, а новую, хорошую и непременно красного цвета. Фальшиво напевая себе под нос какую-то веселую мелодию, Виктор Иванович сделал в ежедневнике пометку: "Заехать в автосалон", дважды ее подчеркнул и поставил жирный восклицательный знак.

День катился как по маслу, приближаясь к обеденному перерыву. Виктор Иванович как раз заканчивал набрасывать предварительный эскиз, в котором должна была воплотиться одна пришедшая ему на ум оригинальная идея, когда на столе деликатно квакнул телефон. Не отрываясь от эскиза, Телятников снял трубку.

– Виктор Иванович, вас Гаврилов спрашивает, – интимно прошелестел в трубке голос одной из сотрудниц.

– Соедините, – разрешил Телятников. – Превосходно, превосходно, – пропел он, глядя на свой рисунок.

Гаврилов окончил архитектурно-строительный вместе с Виктором Ивановичем, но настоящим архитектором так и не стал – то ли таланта не хватило, то ли обыкновенного везения. Промучившись несколько лет в проектном институте, Гаврилов попал под сокращение, махнул на архитектуру рукой и подался в строители. Каких-то особенных успехов он не достиг и на этом поприще – владельцем строительной фирмы не стал, капиталов не нажил, – однако прорабом был очень толковым и знающим. Виктор Иванович любил с ним работать, потому что они с Гавриловым были знакомы сто лет, уважали друг друга, а главное, говорили на одном языке. Конечно, жизнь изменила каждого, но Гаврилов, по крайней мере, не выкатывал удивленно глаза, как это частенько случалось с другими прорабами, когда Виктор Иванович начинал делиться с ним своими профессиональными планами и достижениями. Он всегда понимал, о чем идет речь, на лету схватывал самое главное, находил изюминку, а пару раз даже подбросил Телятникову нетривиальные решения, по достоинству оценить которые мог только грамотный специалист.

Сейчас Гаврилов был занят на строительстве какого-то не то бутика, не то супермаркета, именно к нему Виктор Иванович пристроил украинских шабашников, обнаруживших бункер на дачном участке Гургенидзе.

Эти самые шабашники вдруг вспомнились Виктору Ивановичу, пока он ждал соединения. Подумалось: уж не из-за них ли звонит Гаврилов, уж не с претензией ли? Впрочем, это была полная чушь: с чего бы это Гаврилов, прораб с многолетним стажем, стал жаловаться архитектору Телятникову на каких-то работяг? Все возникающие на стройплощадке вопросы Гаврилов великолепно решал без посторонней помощи, тем более что в наши дни особенных проблем с этим попросту не существовало. Вот работа, вот зарплата, вот правила поведения и требования, предъявляемые к качеству; а кого что-нибудь не устраивает, тот может катиться на все четыре стороны, замену ему долго искать не придется. При том, как Гаврилов умел организовать производственный процесс, обоснованных претензий к нему, как правило, не возникло ни у заказчика, ни у рабочих, да и Виктор Иванович, уж будьте уверены, не стал бы подкладывать старому приятелю и надежному партнеру свинью, посылая к нему кого попало.

В трубке послышался щелчок соединения, и голос Гаврилова произнес: