Эйфью

— Все в порядке, все в порядке, — небрежно бросил Эдди, пуская мяч по всем четырем стенам и ловя его одной левой.

Марион, чьи материнские чувства были отданы безукоризненно отполированной мебели, не могла скрыть отчаяния, глядя, как Эдди превращает комнату в спортзал. Лью старался по-своему утешить ее.

— Пусть себе разбивает этот хлам, — сказал Лью. — Все равно вам скоро переезжать в палаццо.

— Готово, — негромко сказал Фред.

Мы взглянули на него с напускной храбростью, хотя нас слегка мутило от страха. Фред подключил два провода от телефонной розетки к серому ящику. Эта линия связывала ящик напрямую с антенной в университетском городке, а специальный часовой механизм должен был сохранять направление антенны на один из таинственных «провалов» в небе — самый мощный источник Бокмановской Эйфории. Фред воткнул штепсель в электрическую розетку и положил руку на выключатель.

— Готовы?

— Не надо, Фред! — Я струсил не на шутку.

— Включайте, включайте, — сказал Лью. — Если бы у Белла не хватило духу позвонить кому-нибудь, мы бы до сих пор сидели без телефонов.

— Я останусь здесь, у выключателя, и вырублю ток, если что-нибудь пойдет не так, — успокаивающе сказал Фред. И вот — щелчок, гуденье, и «Эйфью» заработал.

В комнате прозвучал единодушный, глубокий вздох. Кочерга вывалилась у Эдди из рук. Он протанцевал по комнате нечто вроде торжественного вальса, опустился на пол у ног матери и положил голову к ней на колени. Фред, напевая, покинул свой пост, двигаясь, как но сне, с полузакрытыми глазами.

Лью Гаррясон первым нарушил молчание — он продолжал прерванный с Марион разговор.

— Ах, стоит ли думать о материальных благах? — серьезно спросил он. И обернулся к Сьюзен, ища поддержки.

— Угу, — сказала Сьюзен, блаженно покачивая головой. Потом она крепко обняла Лью и целовала его минут пять.

— Смотри-ка, — сказал я, похлопывая Сьюзен по спине. — Неплохо ладите, ребята, а? Какая прелесть, верно, Фред?

— Эдди, — сказала Марион с материнской заботой, — у нас в кладовке, кажется есть настоящий бейсбольный мяч. Твердый. Он куда лучше этого теннисного мячика. — Но Эдди не тронулся с места.

Фред, все еще ухмыляясь, дрейфовал по комнате с закрытыми глазами. Он зацепился каблуком за шнур от торшера и с ходу полетел прямо в камин, головой в золу.

— Хэй-хо, братцы, — сказал он, не открывая глаз. — Треснулся головой об железку. . Там он и остался, изредка похихикивая.

— Звонят в дверь, и уже давно, — сказала Сьюзен. — не стоит обращать внимания.

— Входите, входите! — заорал я. Всем почему-то стало ужасно смешно. Мы так и покатились со смеху. Захохотал и Фред, и от его смеха в камине взлетали легкие серые облачка пепла.

Маленький и очень серьезный старичок я белом вошел и дверь и стоял в прихожей, тревожно глядя на нас.

— Молочник, — сказал он, запинаясь. Он протянул Марион какой-то клочок бумаги. — Не могу разобрать последнюю строчку в вашей записке, — сказал он.

— Что гам про свежий творог, творог, творог, творог…

Голос его постепенно затих, а сам он опустился у ног Марион, поджав под себя ноги, как портной. Он просидел молча минут сорок пять, а потом у него на лице вдруг появилось озабоченное выражение.

— Имейте в виду, — вяло сказал он, — я ни на минуту не могу задерживаться. Поставил грузовик на повороте. Он там всем мешает.

Он сделал попытку встать. Лью крутанул регулятор громкости. Молочник сполз на пол.

— Ааааах, — вырвалось у всех.

— В такой день приятно посидеть дома, — сказал молочник. — По радио передавали, что нас заденет краешком ураган с Атлантики.

— Пускай ураганит, — сказал я. — Я загнал свою машину под большое сухое дерево. — Мне казалось, что так и надо. Никто не обратил ни мои слова никакого внимания. Я снова утонул в теплом тумане тишины, и в голове у меня не было ни одной мысли Казалось, эти погружения продолжались всего несколько секунд, и тут же приходили новые люди. Теперь и понимаю, что отключался каждый раз не меньше чем на шесть часов.

Один раз меня привел в себя прерывистый звонок в дверь.

— Я уже сказал — входите, — пробормотал я.

— Я и вошел, — сонно откликнулся молочник.

Дверь распахнулась, и на нас воззрился местный полисмен.

— Какой идиот поставил молочный грузовик поперек дороги? — сурово спросил он. Тут он заметил молочника— Ага! Вы что, не знаете, что кто-нибудь может врезаться в вашу колымагу на повороте? — Он зевнул, и ярость на его физиономии сменилась нежной улыбой. — А впрочем, едва ли, — сказал он. — Не знаю, зачем я вас побеспокоил. — Он уселся рядом с Эдди. — Эй, малыш, любишь эти игрушки? — Он вынул из кобуры пистолет.

— Ну-ка, гляди, он совсем как у Хогага.

Эдди взял пистолет, прицелился в коллекцию бутылок, которую Марион старательно собирала, и нажал на курок. Большая синяя бутылка разлетелась вдрызг, а окно позади витрины брызнуло осколками.

— Будущий полисмен, — давясь смехом, сказала Марион.

— Господи, как я счастлив, — сказал я, едва не плача.

— У меня самый лучший сынишка, лучшие на свете друзья и лучшая в мире старушка-жена.

Я услышал еще два выстрела и снова погрузился в божественное забытье.

И опять меня пробудил звонок в дверь.

— Да сколько вам раз говорить — входите бога ради! — сказал я, не разлепляя век.

— Я и вошел, — снова сказал молочник.

Послышался топот множества ног, но мне было на все наплевать. Чуть позже я заметил, что дышу с трудом. Оказалось при ближайшем рассмотрении, что я сполз на пол, а на груди и на животе у меня сделали привал несколько бойскаутов.

— Вам что-нибудь нужно? — спросил я у первогодка, который сосредоточенно и жарко дышал мне в щеку.

— Трудовые Бобрята собирали макулатуру, но это неважно, — сказал он. — Нам надо было ее куда-то тащить.

— А родители знают, где вы?

— Конечно. Они не дождались и пришли сюда. — Он показал большим пальцем через плечо: у разбитого окна стояло несколько пар, улыбаясь навстречу дождю, хлеставшему им прямо в лицо.

— Ма, есть хочется, — сказал Эдди.

— Ах, Эдди, ты же не хочешь заставить маму готовить, когда нам тут так чудесно? — ответила Сьюзен. Лью Гаррисон еще раз повернул ручку настройки.

— Ну, малыш, а это тебе по вкусу?

— Аааааааааах, — сказали все, как один.

Немного спустя я снова пришел в сознание и стал шарить вокруг, пытаясь обнаружить Трудовых Бобрят, но они исчезли. Я открыл глаза и увидел, что Эдди, молочник, полисмен и Лью стояли у разбитого окна и орали «ура!». Снаружи ветер ревел и бушевал с невиданиой свирепостью, а капли дождя летели в большое окно, словно ими стреляли из воздушного ружья. Я слегка встряхнул Сьюзен, и мы вдвоем пошли к окну — посмотреть, что там интересненького.

— Падает, падает, падает, — в экстазе твердил молочник.

Я и Сьюзен подоспели как раз вовремя и восторженно кричали «ура!» вместе со всеми, когда громадный вяз рас-плющил нашу машину.

— Баа-бах! — сказала Сьюзен, а я хохотал так, что у меня заболел живот.

— Зовите Фреда, — приказал Лью. — А то он не увидит, как сносит сарай.

— О Фред, ты все пропустил, — сказала Марион.

— Ага, сейчас вы увидите кое-что! На этот раз попадет по проводам! — завопил Эдди. — Глядите, вон тополь падает!

Тополь клонился все ближе и ближе к проводам. Потом ветер рванул еще разок, и он свалился в снопах искр и путанице проводов. Свет в доме погас. Слышался только рев ветра.

— Что же никто не кричит «ура»? — слабым голосом сказал Лью. — А! «Эйфью» не работает!

Душераздирающий жуткий стон донесся из камина.

— Боже, у меня, кажется, сотрясение мозга!

Марион бросилась на колени радом с мужем и зарыдала:

— Милый мой, бесценный, что с тобой, бедняжечка?

Я взглянул на женщину, которую держал в объятиях, — что за жуткая старая ведьма, вся грязная, с красными провалившимися глазами и волосами, как у Медузы!

— Фу! — сказал я и с отвращением отшатнулся.