«Воздвигни пышные чертоги»

— Вот у кого денег куры не клюют, — сказала Энн както вечером за ужином.

— Не думаю, — сказал я. — У Джорджа всего-навсего магазин кожгалантереи, и там большей частью ни души.

— Значит, они все, до цента, тратят на дом.

— Возможно. Но почему ты решила, что они богаты?

— Послушать эту женщину, так деньги для нее ничто! Не моргнув глазом, рассуждать о драпировке во всю стену по десять долларов за ярд или о том, что на переоборудование кухни уйдет каких-нибудь полторы тысячи долларов. Разумеется, не считая камина…

— Ну как же, чтобы кухня да без камина!

— …и без углового дивана.

— Слушай, Энн, а почему б тебе ее не отвадить? Она ведь тебя допечет. Скажи ты ей, что тебе некогда, что ли.

— Не могу. Она такая добрая, участливая и одинокая, — беспомощно сказала Энн. — И потом, как ей это втолкуешь? Она же ничего не слышит. У нее в голове одни чертежи, ткани, гарнитуры, обои, краска.

— А ты направь разговор в другое русло.

— Попробуй направить в другое русло Миссисипи! Заговори я с ней о политике, и она начнет рассуждать о перестройке Белого дома. Заговори о собаках, она станет рассказывать про устройство собачьей конуры.

Зазвонил телефон, я взял трубку. Звонила Грэйс Маклеллан.

— Да, Грэйс?

— Вы, кажется, занимаетесь мебелью для контор?

— Верно.

— Вам случайно не попадаются подержанные картотечные шкафы?

— Бывает. Порой приходится брать на комиссию, хоть я от них и не в восторге.

— А вы мне не устроите один такой? Я задумался. Была у меня старая рухлядь, которую я собирался выбросить на свалку. Говорю ей про это.

— Ах, как чудно! В «Дивном доме» за прошлый месяц есть как раз про старенькие картотечные шкафы. Вы себе даже не представляете, какие из них выйдут симпатяги, если их оклеить и покрыть слоем прозрачного шеллака. Здорово, а?

— Да уж. Решено, соседка. Завтра вечером привожу.

— Какой же вы душка. Я думаю, вы и Энни не откажетесь выпить с нами?

Я поблагодарил и повесил трубку.

— Итак, час пробил, — сказал я. — Наконец-то МарияАнтуанетта пригласила нас в свой Версаль.

— Мне страшно, — сказала Энн. — После них наш дом покажется таким убогим.

— Не жилищем единым…

— Знаю, знаю. Остался бы ты как-нибудь днем дома, когда она здесь. Послушаю, как ты тогда заговоришь.

Вечером следующего дня я возвращался с работы не в своей машине, а в пикапе, чтобы доставить Грэйс картотечный шкаф. Энн уже была у Маклеллаыов. Джордж вышел из дома помочь мне.

Шкаф оказался допотопным дубовым чудовищем, и пока мы потели и кряхтели, внося эту махину в переднюю, я, честно говоря, и не мог толком осмотреться.

Первое, что я увидел, были два дряхлых картотечных шкафа в холле, вконец обезображенные не то оберточной бумагой, не то прозрачным шеллаком. Я заглянул в гостиную. Энн сидела на диванчике, как-то странно улыбаясь. Диванные пружины снизу повылезли и во всей своей неприглядности свисали до полу. Комнату освещала сиротливая лампочка, остальные шесть патронов в люстре были затянуты паутиной. К утюгу на гладильной доске, стоявшей в центре гостиной, из голой розетки тянулся удлинитель, кое-где прихваченный изоляционной лентой.

На полу лежал маленький поролоновый коврик, какой обычно кладут в ванной, а по царапинам на потемневших досках видно было, что к ним давно не прикасались. Окна были грязные. На всем лежала пыль и паутина. Только на кофейном столике царили порядок и роскошь: там разлеглись веером десятки толстых и глянцевитых иллюстрированных журналов.

Джордж явно нервничал и был на удивление замкнут. Видно было, что наше присутствие выбивает его из равновесия. Смешав нам по коктейлю, он молча сидел, ерзая на месте.

Иное дело Грэйс. Та была оживлена сверх меры, ее, казалось, распирает от гордости. Она то и дело вскакивала, садилась, снова вскакивала, порхала, как балерина, по комнате, объясняя, что именно она здесь переменит. Она перебирала пальцами несуществующую материю, блаженно откидывалась на спинку плетеного стула, который однажды превратился в темно-фиолетовый шезлонг, широко разводила руки, показывая размеры стереокомбайна, который станет вон к той стене.

Она прижала руки к груди и зажмурилась.

— Представляете, как все это будет? Представляете?

— Просто замечательно, — сказала Энн.

— И каждый день к приходу Джорджа его будет ждать запотевший от холода бокал «мартини», а на проигрывателе будет крутиться пластинка.

Грэйс опустилась на колени там, где когда-нибудь появится комбайн, извлекла из пустоты пластинку, поставила ее на воображаемую вертушку, нажала на несуществующую кнопку и снова села на плетеный стул. К моему ужасу, она стала качать головой в такт призрачной мелодии.

Через минуту, как видно, даже Джорджу стало неловко.

— Грэйс! Ты ведь засыпаешь.

Он постарался сказать это как можно непринужденнее, но чувствовалось, что он озабочен. Грэйс покачала головой и томно приоткрыла веки.

— Я не спала. Я слушала.

— Комната выйдет прелестная, не сомневаюсь, — сказала Энн, глядя на меня с тревогой.

Неожиданно Грэйс, словно перезаряженная, вскочила.

— А столовая!

Она торопливо схватила журнал и давай листать его.

— Где же это, подождите, где же это… Нет, не здесь. Она выпустила из рук журнал.

— Ах, ну конечно! Я же вчера ее вырезала и положила в картотеку. Ты помнишь, Джордж? Джордж? Обеденный стол со стеклянной столешницей и специальной полочкой для цветочных горшков.

— М-мм.

— Вот что нужно в столовую! — радостно сказала Грэйс. — Представляете, вы опускаете глаза и сквозь столешницу видите, как растет герань, африканские фиалки… все, что душе угодно. А?

Она бросилась к картотечным шкафам.

— Это надо видеть в цвете!

Мы с Энн из вежливости последовали за ней и стали ждать, пока она перебирала пальцами карточки. Я увидел, что ящики забиты образчиками материи и обоев, разноцветными полосками, журнальными вырезками. Два шкафа она уже забила, на очереди был третий, доставленный мной. Пометки на ящиках были лаконичные: «Гостиная», «Кухня», «Столовая» и так далее.

— Картотека что надо, — сказал я Джорджу, проходившему мимо с только что наполненным бокалом.

Он пристально посмотрел на меня, словно взвешивая, нет ли в моих словах иронии.

— Вы правы, — сказал он наконец. — Здесь даже есть раздел, посвященный мастерской, которую она хочет устроить мне в подвале. — Он вздохнул. — Когда-нибудь.

Грэйс подняла квадратик прозрачной голубой пленки.

— А это для кухни, на раковину и автоматическую посудомойку. Водонепроницаемая и легко стирается.

— Очень мило, — сказала Энн. — У вас есть автоматическая посудомойка?

— Что? — улыбнулась Грэйс, витая где-то в облаках. — Ах, посудомойка. Нет, но я уже присмотрела то, что нам нужно. Мы ведь берем ее, правда, Джордж?

— Да, дорогая.

— Когда-нибудь… — блаженно прошептала Грэйс, поглаживая забитый до отказа ящик.

— Когда-нибудь… — откликнулся Джордж.

Как я уже говорил, с тех пор, как мы познакомились с Маклелланами, прошло два года. Энн придумывала разные маленькие хитрости, чтобы при всем своем понимании и снисходительности не позволять Грэйс с ее журналами торчать у нас с утра до вечера. Но, как у добрых соседей, у нас вошло в привычку один-два раза в месяц приглашать друг друга на коктейль.

Джордж мне нравился. Видя, что мы и не думаем подшучивать, как другие соседи, над тем, что его жена с головой ушла в поиски интерьера, он становился все разговорчивей и дружелюбней. Он обожал Грэйс, и позволить себе реплику по поводу ее увлечения, как это произошло во время нашей первой встречи, он мог лишь в присутствии случайных людей, видевших его жену впервые. В кругу друзей он никогда не охлаждал ее пыл, не иронизировал над ее фантазиями.

Энн встречала натиск Грэйс, которая превращала любую беседу в монолог, так, словно выполняла свой христианский долг, — она выслушивала ее вежливо и терпеливо. Мы с Джорджем пропускали эти разговоры мимо ушей и довольно неплохо проводили время, обсуждая что угодно, кроме благоустройства дома.