Страница 78 из 79
— Понимаю, — сказал я.
Мы находились в амбаре уже больше двух часов. Я и сам был как выжатый лимон, но все во мне ликовало от гордости и удовлетворения.
Мы подошли к выходу, и я уже держал руку на выключателе. Не было ни луны, ни звезд; поверну выключатель — и мы погрузимся в кромешную тьму.
И тут она спросила:
— Вы на картине даете как-нибудь понять, где и когда это происходит?
— О том, где это происходит, — нет. А вот когда — понять можно, только надо как следует присмотреться, это там, на дальнем конце и очень высоко. Для этого понадобятся стремянка и увеличительное стекло. Хотите?
— Лучше в другой раз, — сказала она.
Тогда я ей рассказал:
— Там, наверху, капрал новозеландской полевой артиллерии, маори, попавший в плен под Тобруком в Ливии. Вы, конечно, знаете, кто такие маори.
— Полинезийцы, — сказала она. — Аборигены Новой Зеландии.
— Правильно! До прихода белых они разделялись на множество воюющих племен и были людоедами. Полинезиец сидит на пустом ящике из-под немецких боеприпасов. На всякий случай в ящике еще осталось три пули. Маори пытается читать газету. Подобрал газетный обрывок, принесенный ветром, который поднялся на рассвете.
Я продолжал, держа руку на выключателе.
— Это клочок антисемитской еженедельной газеты, издававшейся в столице Латвии Риге во время немецкой оккупации этой маленькой страны. Газета полугодовой давности, в ней даются советы по уходу за садом и консервированию продуктов. Маори очень внимательно ее читает, пытаясь понять то, что все мы хотели бы понять: где он, что происходит и что будет дальше.
Если бы у нас была лупа и стремянка, миссис Берман, вы могли бы увидеть, что на ящике маленькими буковками написана дата: 8 мая 1945 — тогда вам был один год.
Я последний раз оглядел «Настала очередь женщин», которая снова укоротилась, превратившись в треугольник плотно упакованных драгоценностей. Мне не надо было ждать, пока появятся соседи и приятели Селесты и подтвердят то, что я знал и без них: из всех картин моей коллекции эта будет пользоваться самой большой известностью.
— Господи, Цирцея! — воскликнул я. — Похоже, она тянет на миллион!
— Так и есть, Рабо.
Я выключил свет.