Страница 99 из 121
Холъярд мельком взглянул на письмо и вначале никак не мог сообразить, что же это такое. Письмо было адресовано президенту Корнелля, доктору Альберту Харперсу, а вовсе не ему. Более того, дата на письме была пятилетней давности.
«Дорогой доктор Харперс, — говорилось в письме, – мне представилась возможность поглядеть на людей, носящих форму Красных и Белых, после их игры с Пенсильванским университетом в Филадельфии на Празднике Благодарения, и я вынужден заявить: мне стыдно было бы сказать кому-либо, что я бывал ближе чем в пятидесяти милях от Итаки.
После игры я зашел пообедать в Кибернетический клуб, когда команда нашего университета во главе с вашим новым приобретением, пресловутым доктором Роузберри, прибыла туда в полном составе…»
Далее в письме шло описание последовавшей за этим вакханалии и особо подчеркивалось явно неприличное поведение Роузберри.
«…Позволю себе еще раз напомнить вам, что поскольку все они носили те цвета, которые, уж вы простите меня за некоторую старомодность, я всегда считал для себя чем-то святым, – цвета спортивной формы Биг-Ред…
…Исходя из всего вышесказанного, доктор Харперс, я считаю себя обязанным в качестве лояльного питомца Корнелля заявить, что уже первый год работы доктора Роузберри в качестве тренера Биг-Ред приводит к выводам, что команда эта стоит на дурном пути и что в случае дальнейшего пребывания Роузберри на этом посту глубокое моральное разложение команды нанесет большой ущерб тому учреждению, которое я всегда с гордостью называл своей альма матер, и целый ряд спортивных побед на стадионах не будет в состоянии его исправить…
Я продолжаю питать самые горячие надежды на то, что либо Роузберри прикажут оставить этот пост, либо под давлением возмущенных питомцев Корнелля он будет переведен в какое-нибудь третьестепенное учебное заведение.
Именно с этой целью я направляю копии этого письма Секретарю Союза Питомцев, в каждое из местных отделений Питомцев Корнелля, попечительскому совету и Секретарю Управления по делам спорта в Вашингтоне.
Искренне преданный вам
– О, – сказал доктор Холъярд, вся напыщенность которого моментально куда-то улетучилась и который вдруг стал очень странно выглядеть в своем наряде, всего какую-то минуту назад казавшемся верхом элегантности. – Вы видели это письмо, не правда ли?
– Доктор Харперс полагал, что оно может заинтересовать меня.
Вымученная улыбка приоткрыла былые зубы Холъярда.
– Да, давненько это было. Не правда ли, доктор? Чуть ли не целую сотню лет назад.
– А по мне – словно это было вчера.
– Ха, ха. Много воды прошло с тех пор. Правда ведь?
Шах вопросительно посмотрел на Хашдрахра, как бы спрашивая у него, что же это заставило так неожиданно потускнеть мистера Холъярда. Хашдрахр в ответ только пожал плечами.
– Много лет прошло, – поправил Бак Юнг, почувствовав, что разговор принял какой-то мрачноватый оттенок. – А воды утекло .
– Да, да. Именно так, – глухо согласился с ним Холъярд. – Ну, нам, пожалуй, лучше всего трогаться. Увидимся завтра утром.
– Такого зрелища я не пропущу ни за что на свете.
Доктор Роузберри снова повернулся к Баку Юнгу. Тем временем Холъярд с мрачным видом повел шаха и Хашдрахра в темную ночь над Итакой. Шах ожесточенно чихал по пути.
– Итак, мой мальчик, – сказал Роузберри, – что же ты скажешь относительно тридцати пяти тысяч? Да или нет?
– Я…
– Тридцать шесть…
– Да, – прошептал Бак. – Да, и пусть все катится к чертям.
Когда эта пара вернулась в Датский ресторанчик обмыть сделку, Пэди и Мак-Клауд все еще продолжали свой невеселый разговор в темном углу.
– Конечно, – сказал Пэди, – с Роузберри работать трудно, но тут еще приходится благодарить бога за то, что ты не работаешь на Гарвард.
Мак-Клауд кивнул.
– Да, если работаешь там, они не разрешают тебе ничего надевать, кроме темного фланелевого тренировочного костюма зимой и простого трикотажного летом.
Обоих передернуло от отвращения, и они тут же наполнили свои стаканы из спрятанного под столом запаса.
– И к тому же без рукавов, – добавил Пэди.