Наковальня мира

Госпожа Смит выпустила струйку дыма и безмолвно смотрела на него.

— Расскажите, как вы оказались замешаны в скандале Железочаров, — попросил наконец Смит.

Госпожа Смит вздохнула.

— Когда-то, — заговорила она, — я работала на транспортную компанию «Золотая цепь». Мы везли пассажиров в Каркатин. Это были Осиянный и его последователи. Их только что изгнали из нашего города, вот они и отправились в другой. Но Осиянный уже начал поговаривать о том, чтобы основать город, где представители всех рас могли бы жить в мире и согласии. И когда мы добрались до Каркатина, я ушла с ними.

— Осиянный обратил вас в свою веру? — спросил Смит.

Госпожа Смит помотала головой, устремив взгляд куда-то вдаль, и пожала плечами.

— Тогда я была просто сумасбродной девчонкой, — сказала она. — Я не верила, что расы могут жить в мире и согласии, и не верила, что человек в одиночку способен изменить мир. Но Осиянный позвал меня за собой, и… если бы он попросил меня броситься с высокой башни, я бы сделала даже это. Ты никогда не слышал его, Смит, а то бы понял. У него был удивительный дар позволять людям чувствовать себя чистыми независимо от того, что они вытворяют в постели. Он носил с собой невинность, словно плащ, который можно накинуть на плечи кому угодно. С ним у меня было такое ощущение, будто мне прощено все дурное, что я успела натворить… Любовь превратилась в священнодействие и значила гораздо больше, чем мимолетное удовольствие от тисканья в потемках. Нас было человек тридцать — разных рас. Несколько юношей и девушек из знатных семейств детей солнца, я, пара бродяг, полукровки, одна слепая девушка и еще молодой человек, которому с нами было совершенно не в радость, но он приходился Осиянному каким-то родственником и следовал за ним из чувства долга. Его звали Рамак. Зеленюки все были великолепные ребята, не то что местные лавочники. Необузданные дикари. Поэты. Музыканты. Безумная была жизнь. Яркая, бесшабашная, головокружительная. Мы вытворяли такое, что ты даже представить себе не можешь. Голодали, гуляли под дождем, плясали, нарядившись в лохмотья, и собирали цветы на обочинах больших дорог. Это был настоящий Фестиваль, Смит! Но в отличие от теперешнего в нем была душа. Осиянный дал мне в пару одного йендри и благословил наш союз во имя межрасовой гармонии. Тогда мне казалось, что я достаточно люблю Хладдерина, — зеленюки очень даже ничего в постели, а мой к тому же был сногсшибательно красив. Но Осиянного я любила сильнее. Когда к нам примкнул Могарон Железочар, он предложил всем поселиться во владениях его семейства. И вот мы отправились туда, распевая и отплясывая. Я родила Хладдерину ребенка… Что тут скажешь? Прелестный малыш. Я никогда не была одержима материнством, но отец просто души в нем не чаял. В день, когда появились Железочары со своим воинством, сыночку было полгода.

— Если вам больно, можете не рассказывать об этом, — вставил Смит.

— И не буду. До сих пор не могу… Во время битвы граната разнесла стену сада, и я тут же кинулась в пролом, как безумная, и многие другие тоже. На бегу я обернулась и увидела, как падает Хладдерин, а в горле у него торчит одна из тех проклятых длинных черных стрел. За ним бежал Рамак и тащил на руках слепую девушку, Хайсу. Она была любимицей Осиянного, потому что он считал ее провидицей. У Хайсы как раз начались схватки. Надо же было ее ребенку выбрать именно этот час для своего злосчастного рождения! Рамак, Хайса и я сумели выбраться живыми. Нам удалось отползти подальше от побоища, и к вечеру мы были в безопасности. Что стало с остальными, я не знаю. В ту ночь Хайса родила девочку.

— Горицвет? — спросил Смит. Госпожа Смиг кивнула:

— Дней десять мы прятались в лесу, ревели в три ручья и ломали голову над тем, что делать дальше.

После стольких месяцев безумной праздной жизни было очень трудно привести мысли в порядок. В конце концов Рамак решил, что лучше всего сдаться на милость властям. Мы же не знали, как погиб Могарон, и какую клятву принес его отец, а поскольку Рамак никогда особенно не верил в учение Осиянного, отречься ему было проще простого. В конце концов они с Хайсой пошли в Каркатин и сдались. Чем это закончилось, ты знаешь. Только девочка чудом осталась в живых.

— А почему вы не пошли с ними?

— Не хотела отрекаться, — ответила госпожа Смит. — К тому же я должна была подумать о своем малыше. Но какая жизнь ждала ребенка рядом со мной с его-то цветом кожи? Я была наслышана о Зеленой Ведьме — так мы называли Святую Матушку нашего мерзкого маленького лорда. Хладдерин говорил, что она берет сироток на воспитание. Я отправилась в Зеленландию, поднялась на Черную Гору и подошла к жутким черным воротам. На меня принялись коситься стражники-демоны в латах, но тут в белых одеждах, прямо-таки излучая святость, вышел ученик Зеленой Ведьмы, взял у меня ребенка и пообещал, что позаботится о нем. Вот и все. Я спустилась с горы и нашла для себя убежище в Кемельдионском аббатстве. Когда все немного поутихло, я назвалась госпожой Смит и нанялась стряпать при караванах твоего кузена. Работа была знакомая, а постоянные переезды с места на место при известных обстоятельствах были мне только на руку. Я сумела выяснить, как каркатинские власти поступили с крошкой Горицвет, — очень трогательно, что они дали ей такое имечко, правда? Когда у твоего кузена уволилась сигнальщица и потребовалась новая, я посоветовала ему поискать в городе Пылающей Горы. По чистой случайности он выбрал именно Горицвет. С тех пор я за ней присматриваю в память о ее отце.

Тишину заснувшего дома нарушил звук приближающихся шагов. Дверь приоткрылась, и в кухню заглянул лорд Эрменвир. Он был необычайно бледен.

— Где бы раздобыть что-нибудь от несварения? — спросил он. — Ах, извините, кажется, я помешал серьезному разговору.

— Очень серьезному, — кивнул Смит.

— Я так и думал, что рано или поздно у вас дойдет дело до подобной беседы. — Лорд придвинул табуретку и сел за стол. — Могу ли я со всем почтением предположить, что никто не станет принимать опрометчивых решений? Даже если по какому-нибудь глупому стечению обстоятельств кому-то пришлось, ну, не знаю, совершить убийство, например. Я уверен, что в любом случае это было абсолютно оправданно… Вы себе и представить не можете, какие отвратительные инциденты случалось замалчивать моему семейству.

— Очень даже могу, — пожала плечами госпожа Смит.

Она поднялась, взяла бутылку послеобеденной горькой настойки и, добавив немного в стакан с минеральной водой, протянула «коктейль» лорду Эрменвиру. Затем снова тяжело опустилась в кресло.

— Пью за ваше несравненное здравомыслие! — провозгласил лорд Эрменвир, поднимая стакан, и залпом осушил его. — Ах, честно говоря, я обожаю вас обоих и ни за что не позволю каким-то там истине и справедливости одержать верх. Предлагаю затолкать тело ненавистного Меднореза куда-нибудь под ковер… Снова послышались шаги, и распахнулась дверь.

На пороге рука об руку стояли Горицвет и Ивострел.

Они тоже были очень бледны. И перепуганы до смерти.

— Мы… — пискнула Горицвет.

— То есть мы… — прохрипел Ивострел.

Они замолчали, тревожно оглядывая собравшихся за столом. Лорд Эрменвир разинул рот, не в силах вымолвить ни слова. Но в конце концов справился с изумлением и заверещал:

— Ты? Прах побери, Ивострел, я тоже хочу кусочек! Горицвет, любовь моя, не думай, что на нем свет клином сошелся, попробуй хоть разок сыграть в тычинки-пестики со мной!

— Нет, — отрезала Горицвет, и Ивострел обнял ее за плечи. — Я его люблю. Я… я не знаю, как это получилось. Получилось — и все!

— Я не знаю, как это получилось, — эхом повторил Ивострел. — Получилось — и все. Как молния, сорвавшаяся с небес.

— Как огромный корабль появившийся из тумана! — добавила Горицвет.

— Мы ничего не могли поделать, — взволнованно объяснял Ивострел. — У меня долг… обеты… и я всегда думал, что в моей жизни не будет иной любви, кроме любви священной, и вот…

— А я вообще не хотела никого любить! — всхлипнула Горицвет. — И вдруг все так перевернулось!